Голубой берег - Тушкан Георгий Павлович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/37
• Следующая

Однако я оставил караван и вместе с Карабеком поехал навстречу незнакомцу.

Мне едва удалось заставить Карабека следовать за собой. Он требовал, чтобы караван бежал от этого злого духа.

— Слушай! — закричал вдруг «злой дух». — Зачем смерти хочешь? Только враг погонит в такую погоду. Я знаю. Я пережду буран в мазаре. Не говорите об этом мусульманам: они будут сердиться, что я спрятался в могильном склепе. Места там на двух человек, это вас не спасет. Но ваши кибитки недалеко… Садись на кутаса. Кутас зимой дорогу делает. Поезжайте влево к реке. По долине не проедешь: дорога закрыта.

— А ты кто? — закричал я. — Кто?

— Я? Разве ты меня не знаешь?

Тут я всмотрелся в его обледеневшее лицо и невольно от удивления вскрикнул. Человек махнул рукой и опять исчез среди пурги.

— Карабек! — закричал я. — Ты знаешь, это опять Шапка из куницы. Третий раз у нас странная встреча. Он всегда является в самую трудную минуту!

— Знаю, — ответил, Карабек, — только тот, кто спрятался в мазаре, — не живой человек, а дух. Аллах, иль-лах расул иль-ла! — зашептал Карабек. — Начальник, ты просто ошибся. Может, это шайтан был?

Тут к нам подошел караван. Мы решили ехать налево, к реке. Снова началась бесконечная качка, снова мучительно тяжелые перевьючивания верблюдов. Чувства наши притупились.

Послушав совета «призрака», я пересел на кутаса. «Пусть расталкивает снег своей грудью», — решил я и поехал вперед.

С быстротой 30–35 метров в секунду с «Крыши мира» — памирских высот — летел снег, колол лицо тысячами иголок. Ветер рассекал кожу льдинками.

Из ран выступали капли крови и сейчас же замерзали. Будто мириады комаров кусали лицо, высасывая последние силы.

Буран пробирался в малейшие щели нашей одежды; сквозь тулуп, полушубок и альпийский костюм он леденящим душем студил тело.

Огромный бык Тамерлан, на котором я ехал верхом, сразу же почувствовал безвольность моей руки. Сопя и выпуская из разорванного носа струи пара, он вдруг остановился. Я прислушался и обернулся назад.

— В-з-з-з… в-з-з-з… — шелестел и звенел снег.

Снежная пелена была до того густа, что я не видел за собой никакого каравана и даже Карабека не видел.

«Только бы не отбиться, не отбиться», — думал каждый из нас. Но бесконечные удары снежных волн доводили до отупения, обессиливали. Вот и теперь надо было подхлестнуть Тамерлана камчой, издать губами свистящий звук, напоминающий хлопанье бича, и ударить ногами по тяжело вздымающимся, как кузнечные меха, бокам кутаса, но губы замерзли, и не было сил даже шевельнуть рукой. Раздался рев верблюдов, и сбоку мелькнула тень Карабека, за ним четыре верблюда на привязи, лошадь с Шамши и самоваром, Саид, поддерживавший привязанного к седлу Джалиля, а совсем сзади тянулся мой жеребец Алай, измученный и понурый. К его ногам жался бедный пес. Увидав меня, он жалобно завизжал.

Небольшой караван остановился.

— Начальник, начальник, назад ехать надо! — закричал один из караванщиков. — Совсем заблудились. Замерзаем.

— Вперед надо! — закричал я.

— Нельзя! — кричал Карабек.

— Надо, заставь верблюдчиков, — отвечал я.

Преодолевая безразличие ко всему, даже к смерти, я погнал кутаса вперед, и он, как снегоочиститель, храпя, начал снова рассекать снежные груды, проминая траншею в снегу.

Очень хорошо помню, как я, разозлившись на поминутно останавливавшегося быка, погнал его вперед. Внезапно меня подбросило, я вылетел из седла и несколько секунд барахтался на огромных рогах кутаса, ничего не понимая. Кутас храпел и пятился назад, а затем я свалился в снег. Кутас сейчас же свернул вправо и сделался невидимкой. Я барахтался в снегу, путаясь в тулупе, сползая по склону вниз, когда сверху послышались верблюжьи крики. Мимо меня, скользя по склону разъезжающимися ногами, пронесся, как аэросани, верблюд. Карабек, прыгая с него, упал на меня. С его помощью я снял тулуп.

— Река Сурх-Об! — закричал мне на ухо Карабек и покатился вниз, вслед за орущим верблюдом, куда-то сквозь пелену снега.

Стараясь разглядеть верблюдов, стоящих наверху, я только сейчас заметил, что сумерки переходят в ночь. Остановившихся груженых верблюдов, перепуганных и орущих, киргизы-верблюдчики с трудом свели вниз. Кутаса решили не искать: «сам домой придет», и я взгромоздился на лошадь, подостлав под себя на седло тулуп.

Перед нами внизу, на самом берегу реки, темнели заросли колючего кустарника — тугаи. Долго и упорно взад и вперед ездили мы вдоль края тугаев, разыскивая в зарослях тропинку. Наконец, Азам, которому надоело прыгать по следам каравана, бросился вперед и вскоре исчез в тугаях. Вслед за Азамом, ведя верблюдов на поводу, мы въехали в тугаи. Алай храпел и прыгал, как заяц, пробивая дорогу в снегу. Тугаи представляли собой сплошной снежный сугроб. Слышался нарастающий рев реки. Мы медленно двигались вперед. Снежные бугры расступились.

Перед нами открылась широкая черная полоса с белыми пятнами: незамерзшая река, темневшая в ледяных берегах, несла большие глыбы льда. Верблюдчики подняли крик.

— Товарищ начальник! — кричал Карабек. — Ехать нельзя: муз, муз идет!

Льдины проплывали очень быстро, бултыхаясь в водоворотах и ломаясь на камнях. Это и был «муз». От бешеного движения воды и льда в воздухе стояли гул и треск. Пелена снега закрывала противоположный берег; казалось, что черная поверхность воды уходила под какой-то туманный занавес.

— Карабек! — кричал я. — Если мы возвратимся, закроется дорога и мы не доедем домой. Весна скоро. Сам говорил: ехать надо!

— Верблюдчики не хотят!

— А пусть они захотят, говори!

Подошли верблюдчики, и сквозь рев бурана и грохот реки мы кричали и ругались из последних сил. Но слова, произнесенные замороженными губами, были едва слышны. Жесты говорили больше. Глядя со стороны, можно было подумать, что огромные фантастические птицы на берегу реки машут изо всех сил крыльями и не могут взлететь. Киргизы, ссылаясь на Аллаха, ругали Кара-бека. Тот молча хмурился. Возле нас нарастал сугроб. Мы не знали, где сейчас находимся.

— Карабек, — кричал я, — если не поедем, ты мне не товарищ! Я тебя уволю! Зачем такая плохая работа? Зачем такое дело? Ехать надо!

— Рассчитывай, прогоняй! — кричал Карабек, задыхаясь от злости, и, схватив шапку, бросил об снег. Ветер ее подхватил и понес. Карабек бросился за шапкой. Через вечность — такими долгими казались секунды — он вынырнул из мглы.

— Видишь, видишь, — кричал он, вскидывая руками и показывая на шапку, — ка кой буран!

— Вижу, ехать надо.

Азам между тем бегал по берегу и, оглядываясь на нас, как бы звал переезжать реку. Иногда он тянул носом воздух и взвизгивал, будто чуял близко жилье.

— Азам кибитку слышит! — закричал Карабек, заметив эти движения собаки.

На верблюдчиков это произвело огромное впечатление.

— Ехать надо, сейчас ехать надо, — сказал Саид решительно, хотя раньше не говорил ни слова. Пошли садиться на животных. Больше всего угнетало то, что не знали, в каком месте переправляемся. А может быть, противоположный берег крутой и мы не выедем? Я подумал о раненом Джалиле Гоше: каждому из нас сейчас предстоит действовать за себя, такое предприятие, как зимняя переправа через Сурх-Об, более чем рискованно. Но что же будет с тяжело раненым? Впрочем, если бы я оставил Джалиля в Кашка-су одного, без единого родственника, там бы с ним расправился его враг — Барон…

— Смотрите за Джалилем! — приказал я Саиду и Шамши.

Материальную ответственность за верблюдов я взял на себя. Опасность заключалась в том, что, во-первых, льдины могли сбить верблюдов в воду и поломать им ноги, а упавший с грузом верблюд сам не поднимается, поэтому он утонет и пропадет груз. Развьючить верблюда в реке при морозе в тридцать градусов, с бурей и несущимися льдинами, невозможно.

Вторая опасность заключалась в том, что нас от реки отделяла площадь в несколько метров зеркального льда, а пройти по зеркальному льду даже несколько метров у этого и затем столько же у противоположного берега представляет для верблюда смертельную опасность.

• Предыдущая
• 13/37
• Следующая