Голубой берег - Тушкан Георгий Павлович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/37
• Следующая

— Саид! Саид! — закричал кто-то оттуда.

Этот крик меня фазу привел в себя.

На минуту все опешили, но Саид побежал со всех ног на зов. В то же мгновенье один: из всадников стащил женщину с лошади, положил к себе поперек седла и поскакал, желая проскочить мимо нас.

Карабек бросился навстречу ему. Всадник, желая обскакать, сбил лошадь в снег. Лошадь делала отчаянные прыжки. Но ноша была ей не под силу, и когда спуск был уже в десяти километрах, она прыгнула вдруг, как бы переломилась надвое, сломав хребет. Это решило все. В тот же момент Саид и Карабек настигли беглецов. Еще через пять минут Саид подвел ко мне Сабиру. Она захлебывалась слезами, говоря:

— Меня Туюгун в Дувану везет. Барон продал, — и она жалобно смотрела на меня.

Здесь я взглянул на Туюгуна и поразился: это был наш друг, киргиз из Кашка-Су!

— Самый большой бай в Кашка-Су, — оказал сквозь зубы Саид.

— Это «Шапка из куницы»! — воскликнул я.

— Ну и что же, — ответил Карабек, — он хотел, чтобы мы другом его считали. В горах, говорят, у него тысяча баранов. Спроси у Саида…

Теперь я все понял: этот киргиз был заинтересован в том, чтобы мы скорее покинули Кашка-Су. Вот откуда ячмень. Вот откуда и встреча у Мазара во время бурана: он тогда уже вез Сабиру, боялся, что мы увидим…

Во теперь от прежнего «Шапки из куницы» не осталось и следа: притворяться было некчему. Он подошел к нам и вдруг начал ругаться самыми грубыми словами.

Также ругаясь, он ударил Сабиру, в ту же секунду Саид ударил его в грудь. Туюгун, падая, сел на снег и сейчас же вскочил.

Скаля зубы и проклиная всех нас, он вынул нож и пошел на Саида.

Саид схватился за свои ножны. Ножа не было. Повидимому, нож выпал, когда поднимали лошадей.

В тот же момент Карабек бросился под ноги Туюгуна и тот свалился. Этим моментам воспользовался Саид и вырвал у Туюгуна нож.

Наши верблюдчики навалились на Туюгуна, он кричал и ругался, катаясь по снегу.

— Стой! стой! — закричал я, но меня не слушали. «Еще зарежут», — мелькнула у меня мысль.

Туюгуна подняли и держали за руки. 0н плюнул в лицо Саиду. Саид ударил его ногой в живот. В стороне кричала старуха— мать Туюгуна. Ее огромный белый тюрбан развязался, и ветер, подхватив конец метра в три, трепал его и щелкал им, как бичом…

— Сабира, вы записались в сельсовете? — спросил я.

— К чёрту сельсовет! — кричал Туюгун. — Я мусульманин!

— Вы, мусульмане! — кричала мать Туюгуна. — Отпустите мусульманина с его женой.

Караванщики колебались. Джалиль же сидел в стороне на снегу, не участвуя в споре, и внимательно прислушивался к происходящему.

— Я батрак! — кричал Саид. — Я семь лет работал на Барона за Сабиру, и он обманул меня.

— Иди к шайтану! — кричал Туюгун. — Я деньги платил, а ты продался, ты не мусульманин, ты консервы ешь!

— Мы все не мусульмане! — закричал Карабек. — Все. Мы все консервы ели. Все, правильно? — спросил он караванщиков.

— Ели, — ответили они.

В это время еще двое караванщиков поднялись на перевал, с лучшими кусками мяса застреленной кобылы. За ними шел старик, владелец павшей кобылы.

— Туюгун! — закричал он, подходя к собравшейся группе. — Басмач моего сына убил. Мусульмане, — обратился си к караванщикам, дайте мне зарезать его. Кровь за кровь! — и он схватил себя за бороду, взывая к аллаху.

— Только не резать, — сказал я и задержал старика.

— Какие мы мусульмане! — сказал караванщик. — Мы консервы ели.

— А потом еще отвечай! — сказал другой.

— Не отдавайте своих девушек в Каратегин. Что у вас, парней мало? У тебя, Джураиб, — обратился Карабек к одному киргизу, — невесту увезли в Каратегин, у Саида увозят, — так у вас всех жен, дочерей и невест увезут. Не отдадим Сабиру в Каратегин.

— Правильно! — кричали караванщики.

— Пустите! — кричал Туюгун. — А не пустите, всех порежу!..

Тут вдруг подошел Джалиль Гош. Он молча оттолкнул в сторону Карабека и старика-таджика, потом вдруг схватил Туюгуна поперек туловища и подбросил с огромной силой.

Туюгун взлетел на воздух, перевернулся и, отлетев вниз метров на десять, шлепнулся в снег и исчез под ним. Склон был очень крут.

Мать Туюгуна закричала.

Я смотрел в бинокль вниз.

Через несколько времени далеко внизу показалась барахтающаяся фигура человека.

— Поехали, — оказал Джалиль Гош.

Я повесил бинокль на шею и пошел к спуску. Алай шагал за мной.

— Начальник, — сказал Карабек, — старик просит его взять с собой, я ему сказал:

«Садись, папаша, мы твою лошадь есть будем, а ты на нашей поедешь. Правильно?»

— Хоп, майли, — ответил я.

Саид усаживал Сабиру на лошадь.

— Если хочешь, — сказал я ему, — в Карамуке останешься с Сабирой.

— Нет, — ответил он. — Нагонит Туюгун, резать будет.

Пока Туюгун поднимается по этой дороге снизу на перевал, утро будет. А утром мы поедем дальше. Сабира нам обед варить будет.

— Делай, как тебе лучше, — ответил я, радуясь, однако, что они поедут с нами.

Караванщики ободряюще хлопали Саида по плечам, и каждый приписывал успех дела себе. Особенно старался появившийся откуда-то Шамши.

— Это моя дочь, — говорил он. — Я бы ни за что не отдал ее Туюгуну. — А ты бери — уж так и быть…

Спуск был крут, но в то время как на восточной части гор было много снега, здесь его почти не было. Усталые и измученные, мы поздно ночью подъехали к Катта-Карамукской чайхане.

— Где сельсовет? — опросили мы.

Чайханщик показал в темноту.

— Позови скорее председателя.

Пока варилась в котле конина, караван все подтягивался. Пришел председатель, заспанный человек в тюбетейке.

— Нам нужно срочно записать в загсе двух молодых людей, давай скорее, — сказал я.

— Что ты, что ты! — и он изумленно замахал руками. — Скоро ночь. Завтра утром.

— Э, утром… — протянул Карабек. — До утра Туюгун еще может сто раз приехать.

— Сейчас надо, — сказал я.

— Секретаря нет.

Тут из темноты выступил вперед Джалиль Гош. Он вдруг скинул с плеча ружье и навел его на председателя. Глаза его налились кровью, и рука уже нажимала курок.

— Ах ты, сын змеи! — воскликнул Джалиль. — Разве ты не видишь, что люди любят друг друга и опешат… Дай сюда твое чернильное сердце!

«Опять этот медведь! Он натворит нам беды», — мелькнуло у меня.

— Джалиль! — закричал я. — Стой!..

— Что такое? Вы врываетесь, как бандиты!.. — закричал перепуганный председатель. — Ваш человек… Ваши люди…

— Я не его человек! Ах ты, земляная кровь! — закричал Джалиль. — Я сам Джалиль Гош! Только вместе ехали до Катта-Карамука. Я сам Джалиль Гош!..

Но тут я решительно схватил дуло его ружья и с силой отбросил его в сторону. Джалиль удивленно замолчал. Я извинился перед председателем, как мог.

— Ну, как хочешь, — пробурчал Джалиль, пожимая плечами; очевидно, он искренно недоумевал, почему я отказался от его помощи. — Прощай. Я ушел, — сердито сказал он и зашагал в темноту горного кишлака.

Председатель продолжал жаловаться. Однако вскоре нашелся секретарь, появилась печать. Все мои погонщики столпились в чайхане, посмотреть на совершение процедуры, которую, может быть, некоторые видели впервые: венчание без муллы.

Я воспользовался этим, чтобы сказать небольшую речь. Страшная усталость валила меня с ног. Я не помню, о чем я говорил. Помню только, что это было от души, я говорил то, что волновало меня.

Перед моими глазами плыли лица киргизов с полуоткрытыми ртами, лампа «молния» с разбитым стеклом, убогая обстановка бедной горной чайханы…

Помню только, что говорил я и о темноте прошлого и о тяжелых здешних дорогах, о будущих богатствах, о наших посевах и о детях этой долины — пастухе Саиде и девушке Сабире, — словом обо всем, и все это было довольно бессвязно, но как-то шло под стать общему настроению, и все поняли меня… Сабира вдруг зарыдала, не вынеся напряжения от всего пережитого.

Саид тер глаза кулаками.

• Предыдущая
• 23/37
• Следующая