Голубой берег - Тушкан Георгий Павлович - Страница 27
- Предыдущая
- 27/37
- Следующая
У самого крыльца мечети, среди лиц, освещенных закатом, я увидал вдруг Джалиля Гоша. Он тоже стоял на коленях. Губы его шептали что-то. Одной рукой Джалиль Гош проводил по лицу, совершая молитвенное «омовение», а другой держал за повод свою лошадь. Лошадь щипала около него траву.
Вернувшись в караван-сарай, мы застали только Саида и Сабиру. Никого больше из караванщиков не было.
— Где Асан? Где остальные? Молятся?
— Они в чайхане. Приходил какой-то человек, говорил с Шамши. Говорил всем, пусть в чайхану идут, — сказала взволнованная Сабира.
Мы бросились в чайхану. Там лежал лишь один Шамши, обняв самовар и качаясь из стороны в сторону.
— Деревянное ухо! Давай, седлай! Где остальные? — закричал Карабек.
— Нет остальных. Будем играть в кости, — сказал Шамши и дико рассмеялся.
Он попытался встать и упал под лавку. Тут я увидел лежащими на полу еще двух караванщиков: они перепились или накурились опия.
— Чья это работа? Где остальные? — спросил я.
— Теперь остальные по кишлаку ходят. Они шайтана видят. Они никуда не поедут. Веселое дело! — махнул рукой Карабек.
— Давай, давай на самовар играть! Ха-ха! — полез к нам опять Шамши, безумно вращая невидящими глазами.
Карабек размахнулся и оттолкнул его, старик полетел на лавку, самовар его отскочил в сторону и с дребезжащим звуком покатился по полу. Старик тут же заснул.
ПРИМЕТЫ
Волей-неволей нам пришлось остаться на ночь в Большой Дуване. Всю ночь, до утра, мы с Карабеком, Саидом и Сабирой просидели во дворе караван-сарая, возле мешков и коней, оставленных караванщиками. Ночь была тревожная. За воротами на площади колебалось пламя костров. То и дело во двор забредали какие-то полупьяные и подозрительные фигуры.
— Спите, — уговаривал нас Саид с Сабирой, — спите. Мы не хотим спать все равно. Мы будем песни петь…
Однако песни у них не получались, и они с тревогой следили за стариком Шамши, шляющимся по двору. Нам с Карабеком тоже было не до сна.
Только один Шамши веселился от души. Он нес какую-то несуразицу, лез ко всем обниматься, ложился на мешки и опять вскакивал. Это было и смешно и досадно; с него нечего было спрашивать: он был невменяем. Карабек молча смотрел на его кривлянья, презрительно сплевывая.
Ясно, что кто-то умышленно угостил старика и других караванщиков. Все это достаточно подозрительно.
И вообще дурных знаков в тот день было хоть отбавляй: то Саид увидел черную кошку, то утром, уже перед отправлением в путь, Сабира вдруг показала на какую-то особенную птичку, севшую на спину лошади, что, по ее словам, означало дурное предзнаменование. Я рассердился:
— Как не стыдно! Мне не надо таких помощников. И вы хотите учиться на рабфаке!
Сабира покраснела и вдвоем с Саидом принялась с большим рвением вьючить лошадей. При виде их трогательной старательности я вспомнил, что они тоже много пережили и всю эту ночь не спали, мне стало жалко, что я сейчас сердился на них: не они отвечали за суеверия, в которых их воспитали.
Проснулись двое караванщиков, откуда-то притащились остальные. Увидев всех коней навьюченными, они смущенно начали суетиться возле готового к отходу каравана.
Яркое солнце вдруг ворвалось во двор, засверкали вершины гор, ожил кишлак, запели петухи, затрубили ослы, и ночные недоразумения улетели прочь. Мы еще раньше оговорились ничего не спрашивать у караванщиков и держаться спокойно: лошади накормлены, навьючены, даже самовар Шамши привязан к его полуслепой коняге, и мы только ждем, пока караванщики захотят проснуться. Они должны были сами почувствовать свою вину.
Быстро все вскочили на коней. Шамши вертелся около меня и все открывал рот, чтобы сказать что-то.
— У тебя болит голова, Шамши, — оборвал я его. — Ты отдохни и подумай. Когда захочешь, расскажи, кто вас угощал и чего от вас хотели.
Я вскочил на коня, стегнул его, и караван наш двинулся по кишлаку, мимо густых дерев арчи и тополей, к горной тропе на Гарм…
Потом вдруг у выхода в долину нас догнал Джалиль Гош: очевидно, ему не хотелось с нами расставаться. Однако он не показывал и виду, что это так.
— Я вас провожу немного, — сказал он равнодушно, выезжая на своем коне вперед. — Может быть, вы не знаете короткой дороги.
— Знаем… — сказал было Карабек, но я прикрикнул на него. Однако Карабек продолжал ворчать всю дорогу.
— Он приносит нам несчастья, эта Молчаливая тень, — бормотал он как бы про себя, но с таким расчетом, чтобы я услышал.
— Что ты говоришь? — спросил я, оборачиваясь с седла к Карабеку.
— Ничего я не говорю, — отвечал он, рассматривая деревья по сторонам. — Карабек молчит, Карабек — дурак. Он не едет учиться на рабфак, но Карабек всегда оказывается прав…
Достаточно сказать, что Джалиль Гош провожал нас целых два дня и довел почти до самого Гарма. Этот путь мы проделали без особых происшествий. На последней стоянке, в кишлаке Джиргиталь, днем мы покормили коней перед последним переходом. Мы были все довольны, что подъезжаем к Гарму: мы поскорее захватим семена и отправимся обратно. Лишь бы проскочить Голубой берег, а там — прекрасная дорога. Снег скоро весь сойдет, наступала уже полная весна…
Карабек опять начал петь. Сабира и Саид смеялись над Шамши. Тот стал вдруг важный, словно раздулся от каких-то своих потаенных мыслей. Наконец, его прорвало.
— Начальник, Гарм уже виден за кишлаком. Это город гор. Да. Я починю там самовар, — сказал он, и эти мысли его окончательно растрогали; волнуясь, он продолжал — Вот я думал все время, как ты мне сказал, и теперь слушай. Меня угощал в Дуване один старый дервиш… Он был дурак.
Он угощал меня и просил остаться и еще что-то такое просил. Но я очень, очень хитрый человек: смотри, я принял угощенье, лег спать, а остальное все взял и забыл. Вот я какой… А!
Все рассмеялись, даже Джалиль Гош. Джалиль присел вместе со всеми в кружок, съел немного вареного мяса, потом встал и протянул мне руку:
— Теперь прощай! — сказал он. — Скоро приедете в Гарм…
Сам он въезжать в город категорически отказался. Потом он сказал, что будет охотиться в горах недалеко от Дувана и если на обратном пути потребуется его помощь, то его всегда легко можно будет разыскать. С этим он вскочил на — своего коня и, не оглядываясь, помчался обратно. Долго я смотрел ему вслед. Может быть, я в последний раз видел этого удивительного человека. Черная его шапка, охотничье старинное ружье за спиной и низенькая киргизская лошадка еще раз мелькнули среди деревьев и исчезли.
Вскоре мы были в Гарме.
ГАРМ
Этот день, проведенный нами в Гарме, казался мне бешеной гонкой с (нелепыми (препятствиями. Тихий, крошечный горный городишко представился нам после проделанного пути слишком спокойным. Равнодушие к Голубому берегу и «каким-то — падающим камням», учреждения, служба, заседания. День начался с неожиданности.
Прежде всего я получил по почте телеграмму:
«Считаю недопустимым вмешательство семейные дела киргиз частности Барона, Туюгуна, также пользование услугами подозрительной личности Джалиля Гоша тчк. Не реквизируйте лошадей это вызовет осложнения тчк. Не затрагивайте религии тчк. Ждите Гарме приезда уполномоченного расследования тчк.
Учкурган Таримкулов»
Пораженный, я прочел телеграмму два раза про себя и затем перечитал громко Карабеку.
— Барона дело! — сказал уверенно Карабек. — Больше никто.
Я потребовал назад с почты ранее сданную телеграмму и переписал ее так:
«Фрунзе Обком.
Учкурган — Райкому.
Срочно обратитесь просьбой Гарму выделить уполномоченного райисполкома с милиционерами Дораут — Курган тчк Мне срочно необходимо уезжать из Гарма тчк».
- Предыдущая
- 27/37
- Следующая
