Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Андреев Петр Харитонович - Страница 16

Второй и третий дни наступления противник вел, как нам показалось, бóльшими силами по сравнению с первым. Цепи солдат были гуще. Дважды немцам, форсировав речку, удавалось вплотную подойти к нашему переднему краю. Но наша пехота каждый раз контратаками отбрасывала их на противоположный берег. За второй и третий дни было подбито или сожжено еще 4 танка. Видя бесперспективность наступления, противник перешел к обороне. Бои продолжались по описанному мною ранее сценарию. И мы, пробыв на переднем крае еще четыре дня, досрочно отправились в обратный путь. За восемь дней некоторые из нас побывали в окопах пехоты, меняли состав коневодов, дав возможность всем познакомиться с войной поближе.

Прощание с нашими опекунами было коротким, но теплым. Командир батареи рассказал нам о предыдущих боях.

Их дивизия приняла первый бой на Березине и с боями отходила до Ельни. Бои на этом рубеже идут уже несколько недель. Наступательный пыл у немцев сбили. Первое время они вели наступление большими силами. Старались любыми средствами прорвать нашу оборону. Местами противнику на небольших участках удавалось вклиниться в нашу оборону. Контратаками наши восстанавливали положение, а иногда «на плечах» противника врывались в его окопы. Обе стороны несли такие большие потери, что речка, протекающая по нейтральной полосе, в дни боев была заполнена трупами – и нашими, и немецкими. Командир рассказывал, что немецкое наступление – не что иное, как стремление противника сковать на этом участке как можно больше наших сил.

Вернулись в часть без приключений. Запомнились встречи с жителями деревень Смоленщины, в которых мы останавливались по дороге. Нас окружали растерянные, притихшие женщины и старики. Задавали самые разные вопросы, но все они были связаны с войной. Главные вопросы были: «Пустите ли немцев дальше?», «Что делать, оставаться здесь или уходить на восток?». Спрашивали о родных, призванных в армию: «Не видели ли моего мужа (сына)?» Что мы могли ответить? Безошибочно могли сказать, что мужа или сына не встречали. На другие вопросы отвечали так, как официально говорили нам. Что вот остановили врага. Что собрали силы. Говорили о вероломстве и внезапности. Люди слушали наши рассуждения, им хотелось, чтобы это было именно так, и в то же время страх не покидал их. До этого всем нам очень много говорили, писали и даже пели о нашей силе, непобедимости, о готовности встретить агрессора и о войне на чужой территории. И теперь такое.

Но что думали мы сами тогда? Когда немцы были на дальних подступах к Москве и позже, когда мы были в окружении в тылу у немцев, и когда немцы стояли у стен Москвы, мы всегда были уверены в правоте нашего дела и что враг будет разбит. А чаще всего мы просто не думали об этом. Мы всей нашей жизнью были воспитаны так, что каждый обязан честно выполнить свой долг, чего бы это ему не стоило. Пусть даже жизни.

Вернулись в полк. Начальник разведки ушел докладывать командованию о проделанной работе, а нас окружили солдаты и офицеры дивизиона. Вопросов было много, и самых разнообразных. И что представляет собой немецкий солдат (как будто мы смотрели ему в глаза), и как они ведут себя под огнем, и какие у них танки, и как мы чувствовали себя под артиллерийским огнем и бомбежкой. И мы, как могли, не упуская мелочей, рассказывали о боях под Ельней.

Жизнь на занимаемых дивизией рубежах по берегу Днепра не замирала ни днем ни ночью. Все было приближено к боевой обстановке. Ночью строили оборонительные сооружения – блиндажи, наблюдательные пункты, основные и запасные, ходы сообщения и укрытия для лошадей. Огневики оборудовали огневые позиции батарей и укрытия для боекомплекта. Взводы управления, кроме наблюдательных пунктов, строили штабные блиндажи. Связисты прокладывали проводную связь. Стрелковые полки рыли стрелковые окопы, а также свои НП, ПНП и оборудовали штабные блиндажи. Все, что успевали построить ночью, к утру тщательно маскировалось. Противник не должен был знать о нашем присутствии. Нам так хотелось. Думаю, что на самом деле это было не так. Немцы не стали бы бросать так много листовок на необжитые смоленские поля. А теперь-то каждый из нас, кто летал на самолетах, знает, как хорошо просматривается земля даже с большой высоты.

Оборонительная линия строилась. Затем совершенствовалась. Затем улучшалась. И когда командиру дивизии или еще кому-то там, наверху, казалось, что больше совершенствовать и улучшать нечего, дивизия ночью меняла позицию и все снова начиналось с точек на карте.

Все работы по оборудованию рубежей велись ночью, а днем каждое подразделение совершенствовало боевую подготовку, солдаты чистили оружие и лошадей, чинили и стирали белье и обмундирование, несли караульную службу. Все наблюдательные пункты несли службу круглосуточно, как в боевой обстановке.

Очень много работы было у нас – топоразведчиков. Ночью мы, как и все, копали землю, пилили и носили бревна, рубили, тесали, маскировали – строили оборону. А днем все построенное и намеченное к строительству наносили на планшеты и карты. Засекали все видимые на местности за Днепром деревья, дороги, высоты и впадины – каждую кочку – и готовили по ним данные для стрельбы всех батарей дивизиона. Работали со стереотрубой и на мензуле с помощью кипрегеля и оптической алидады. Иногда привязку батарей, с чисто учебной целью, с помощью оптической алидады вели и ночью. Работы было много. Приходилось экономить на сне. Спали по 2–4 часа в сутки. Но даже такой ритм жизни нам был не в тягость. Все были здоровы и веселы. Приказы и служба исполнялись энергично. Я не знаю случая проявления малодушия, жалоб или роптания. Все мы были молоды, да и подготовка у нас была соответствующая. Наша служба в довоенное время была не легче. Правда, были у нас в дивизии и «старики». Это призванные из запаса и резервисты. Возраст их был 25–30 лет. Для нас, 18—20-летних ребят, это были старики. Мы им сочувствовали в их нелегкой службе в таком почтенном возрасте и, когда было возможно, старались помочь. Нам и в голову не приходило, что возраст 35–40 лет – это расцвет сил. Человек узнает это, только пройдя сам через этот рубеж.

Заканчивалось лето. Дни становились короче. Чаще небо покрывалось облаками. После продолжительного сухого периода наступило время дождей. В пасмурную или дождливую погоду мы чувствовали себя вольготно. Можно было ходить не только по ходам сообщения. Появления самолетов противника не боялись. Несколько раз вечерами нас возили в соседнюю деревню в кино.

Кинопередвижку устанавливали в каком-то сарае. Мне, по занятости, в кино сходить не пришлось. А вот концерт, поставленный столичными артистами, смотрел. На опушке леса, а скорее кустарника, поставили рядом две грузовые машины с откинутыми бортами. Это была сцена. Мы сидели амфитеатром на земле. Исполняли песни. Возможно, пела даже Шульженко. Утверждать не могу. И под занавес исполнили отрывок из комедии «Собака на сене».

Меньше стало и тяжелых физических работ. Оборудование оборонительных линий, очевидно, подходило к концу. Но зато во много крат стало труднее переносить под открытым небом непогоду. Промокшую одежду сушили на себе. В то время мы еще не строили блиндажей для солдат. Солдаты, свободные от службы и работ, спали прямо на земле. Индивидуальные плащ-палатки служили и постелью, и укрытием. Первое время пробовали их устанавливать, чтобы скрываться от непогоды под крышей. В комплекте плащ-палатки были и подпорка, и колышки. Но палатка не прижилась. Все приложение к плащ-палатке было выброшено, и остался только плащ.

В начале второй декады сентября, при ясной погоде, начались заморозки. Ночью стало совсем неуютно. А у меня к тому же пропала шинель. Чтобы попасть на наблюдательный пункт, надо было проходить через вершину холма по закрытому переходу. Ход сообщения был вырыт не в полный профиль, и проходить надо было согнувшись, а в одном месте даже на четвереньках. Шинель мешала. Я ее снял и положил у входа в проход. А когда вернулся, шинели уже не было.