И нет любви иной… (Путеводная звезда) - Туманова Анастасия - Страница 28
- Предыдущая
- 28/74
- Следующая
Варька спросила это будничным тоном, но ему вся кровь бросилась в лицо. Не глядя на сестру, Илья пожал плечами.
– Ну, было.
– И есть за что? – поинтересовалась Варька.
– Да вроде пока особо не за что…
– Молодец, морэ… Ну а чего ты отворачиваешься? Твои дела. Живи так, коли в радость. Но только я тебя попросить хотела…
– О чём?
Варька отпила вина из стакана. Вздохнув, сказала:
– Мы сегодня в вашем городе поём, в парке. Народу будет много, знаю, что и цыгане явятся… Прошу тебя – не приходи.
– Это почему ещё?
– Незачем.
– Ну, давай, расскажи, сестрёнка, куда мне ходить! – взорвался Илья. – Знаю я, чего ты беспокоишься: за Настьку боишься. Да не бойся, не полезу я к ней!
– Ещё бы. Этого не хватало. Она ведь только в последний год понемногу успокаиваться начала, а раньше всё тебя ждала. Как я в Москву приеду – вцепляется, как репей: «Где Илья, что с ним, как живёт?» А я ей и рассказать-то ничего не могу, сама не знаю, где тебя носит. Настька мне не верила, обижалась, плакала… Впору было вовсе в Москву не приезжать. И только-только в этот год униматься стала… И замуж выйти мы её наконец-то уговорили.
– Уговорили они… – процедил сквозь зубы Илья. – А вы её-то спросили, ей этот князь нужен?
– Стало быть, нужен, раз замуж идёт, – невозмутимо ответила Варька. – Настька не тёлка летошняя, её на привязи не потянешь… И ты зря бесишься. Тоже ведь, по-моему, не один кочуешь. Ты себе такую жизнь сам выбрал. Лучше она или хуже – мне решать не с руки. Но к Настьке не лезь. Не мути её, не трогай. Дай ей жить спокойно, мало она от тебя терпела?
– Хватит, – мрачно оборвал её Илья, не поднимая головы. – Не говори так со мной. Я знаю, тебе Настька роднее сестры. Но… ведь и я тебе не чужой? И ты лучше других знаешь, как всё было. А за Настьку не беспокойся. Не пойду я туда. И своих никого не пущу. Хоть бы вы сгорели все…
Варька молча погладила его по плечу. Очень хотелось отстраниться, но Илья сидел неподвижно, глядя на дрожащую вокруг бутылки лужицу красного вина. И когда час спустя Варька ушла, он продолжал сидеть так же, не выйдя даже проститься с сестрой. Провожать её до города пошёл Яшка, за ним увязались дети. Маргитка тоже куда-то делась, и во дворе стало непривычно тихо. День клонился к вечеру, пыльное стекло окна порозовело от закатного света. Нужно вставать, идти заниматься обычными делами, но отяжелевшая голова не поднималась с кулаков, хоть убей.
Правильно, конечно. Незачем туда ходить. Ещё не хватало попасться на глаза кому-нибудь из хоровых. Права Варька, он и не собирался никуда, но… Сжимая руками голову, Илья с горечью думал, что никогда, ни разу за всю жизнь сестра не говорила с ним так. Словно не родня, словно он давно ей не брат. Он, конечно, святым никогда не был, всякое случалось… ну и что? Когда Варька на него смотрела такими чужими глазами? Будто не после шести лет разлуки встретились. Искала, говорит… Зачем искала, вдруг со злостью подумал Илья. Чтобы сказать: «Не лезь к Настьке»? А то он без неё не знал! И не рвался никуда, и в мыслях не держал, и Маргитка пока при нём, так чего же ему дёргаться? О чём жалеть?
Илья перевёл дыхание, снова уткнулся лбом в кулаки. Шёпотом позвал: «Настька…» и привычно представил себе жену в её тёмном платье, с тяжёлым узлом волос на затылке, со спокойной улыбкой. Сваты недоделанные, горько подумал Илья, навязали ей всё-таки этого князя. Ведь не любила же она его никогда! Не нужен он ей был! Зачем же согласилась, зачем пошла? Не иначе Яков Васильич, перед тем как помереть, заставил!
Илья закрыл глаза. Криво усмехнувшись, подумал о том, что заставить Настьку что-то сделать против её воли не удалось бы даже богу. Значит, сама захотела. Что ж… пусть. Значит, успокоилась. Значит, его, Илью, больше не ждёт. Но отчего же он тогда сидит тут, как пёс цепной на привязи, и не может встать и пойти в город, чтобы хоть посмотреть на свою же собственную жену? Почему нет, если ей всё равно теперь?!
Внезапно Илья подумал о том, что Варька, наверное, расскажет Насте о встрече с ним. Да, расскажет непременно – чего ей скрывать? И Настька узнает обо всём. И об этих пустых шести годах, и о том, как он болтался из города в город, и о его бестолковой, дурацкой жизни с Маргиткой, и о синяках на её лице, и о её взгляде затравленной кошки… И пусть знает, отчаянно подумал Илья, сжимая кулаки. Пусть знает, что он за всё сполна заплатил и ни одного дня за эти годы счастлив не был. А то, может, Настька считает, что у него тут не жизнь, а мёд с сахаром… Взвыть впору от такого сахара… но стоит ли? Позориться перед дочерью? Дать Маргитке похохотать вволю? Стервенеть от презрительного взгляда сосунка Яшки? Осталось теперь только сидеть одному в пустом доме, смотреть в стену… и понимать, что никто, кроме тебя самого, в этом не виноват. Так чего же теперь рваться с привязи, в чём каяться? Сиди и давись этой жизнью, пока не сдохнешь.
Илья поднял голову, взглянул в окно. Красное солнце уже висело над самыми крышами посёлка. Выступление хора в Одессе, должно быть, скоро начнётся… В парке, значит… Ну, так пусть покажут того, кто не даст ему, Илье Смоляко, пойти и посмотреть, на ком переженились его старшие сыновья! Илья резко встал и, не подняв упавшей табуретки, вышел из дома.
У ворот ему загородила дорогу Маргитка.
– Куда ты, Илья?
Он увидел её полные слёз глаза, помертвевшее лицо. Отвернулся, отстранил Маргитку с дороги.
– Пусти меня.
– Илья!!! – Она сразу всё поняла.
– Пусти, я вернусь…
– Дэвлалэ, так и знала… С самого начала знала… – Маргитка повалилась на землю, вцепилась в сапоги Ильи, хрипло, с ненавистью закричала: – К ней уходишь? К ней? Опять к ней?! Не ходи, Илья… Не надо, не ходи, ты не вернёшься… Что ж ты, вурдалак, делаешь со мной?! Илья, останься! Останься! Не ходи!
– Отвяжись от меня, дура! – заорал и Илья, отдирая руки заливающейся слезами Маргитки от сапог и отбрасывая её с дороги. – Сказал же, что вернусь!
– Илья! – Маргитка бросилась было за ним, но, споткнувшись, снова упала в пыль. Завыла низким, сдавленным голосом, колотясь головой о землю.
Илья ускорил шаг.
Южные сумерки наступили, как всегда, быстро. Когда Илья очутился на набережной Верхнего города, уже стемнело. Это была «чистая» часть Одессы. Набережная белела шляпками и платьями дам, кителями военных, целая толпа стояла возле духового оркестра, бравурно исполняющего венский вальс, от фонарей и иллюминации на тротуары ложились цветные пятна, порт вдали казался весь усыпанным огнями, по чёрной воде моря медленно двигалась искрящаяся громада «Святого Николая», курсирующего между Одессой и Севастополем. Дневная жара спала, и воздух был свеж от морского ветра. Сильно пахло какими-то душистыми цветами. Отчётливо слышались звуки оркестра, женский смех, скрип пролёток, свист мальчишек – казалось, половина города высыпала в этот тёплый вечер на набережную. Из-за Молдаванки поднималась ущербная луна, рядом с ней растерянно мигала первая зелёная звезда.
Илья постарался как можно быстрее миновать весёлую, шумно болтающую, нарядную толпу. Он редко бывал в этой части Одессы, посещая в городе, как правило, лишь Староконный рынок и Привоз. Где находится главный городской парк, Илья не знал, и пришлось навести справки у полуголого мальчишки-турчонка с шарманкой и плешивой мартышкой на верёвке. Оказалось, недалеко, и вскоре Илья, миновав бульвары, шагал вдоль решётки, огораживающей парк. Запах цветов усилился, над кустами вились разноцветные, яркие южные светлячки. Луна запуталась в ветвях деревьев, и Илье казалось, будто она ехидно подмигивает ему оттуда. А вскоре в звуки южного вечера вплелись сначала слабые, чуть слышные, но с каждым шагом Ильи становящиеся всё более отчётливыми голоса и гитарная музыка. Он пошёл быстрее, но проклятая ограда никак не кончалась, людей навстречу попадалось всё меньше, и вскоре Илья понял, что обходит парк с задней стороны. Пение меж тем стало совсем громким, между кустами в разрыве ветвей блеснул яркий свет, и Илья замедлил шаг. Сквозь чугунные прутья была видна освещённая площадка эстрады, на которой находился хор. Место перед эстрадой оказалось сплошь забито людьми – «чистая» публика сидела за белыми столиками, между которыми сновали официанты с подносами, народ попроще стоял за лёгкой оградкой, и сколько ни вглядывался Илья, он не увидел среди зрителей свободного места. Нечего и пробовать протолкаться поближе к хору – даже если войти, как положено, с главного входа. Илья чертыхнулся от бессилия, со злостью подумал о том, что, пока он будет бегать вокруг решётки, хор, чего доброго, закончит выступление. Илья прижался лицом к самой ограде, но сквозь просветы в ветвях акаций было видно немного.
- Предыдущая
- 28/74
- Следующая
