И нет любви иной… (Путеводная звезда) - Туманова Анастасия - Страница 44
- Предыдущая
- 44/74
- Следующая
Закончить Илья не успел, потому что в ту же минуту оказался на полу от неожиданно сильного толчка в грудь. Вскочил, бросился к Розе – и снова полетел на пол. Сел. Отдышался. Пряча глаза, проворчал:
– Как ты это делаешь?..
– С китайчонком в Шанхае жила, научил.
Роза, не глядя на него, веником сгребала в кучу осколки упавшего со стола стакана. Илья молчал, смотрел в пол.
– Надоела ты мне, – спустя минуту сумел выдавить он.
– Ты мне тоже надоел.
– Уйду, коли так.
– Ну и отгребай!
Илья встал и вышел из дома.
Сидя на заднем дворе трактира, под грецким орехом, и глядя в тёмное, усыпанное звёздами небо, он вертел в губах соломинку и думал о том, что «отгребать» ему, в общем-то, некуда. Свой дом Илья за бесценок продал греку Спиро, оставив себе лишь конюшню: продать лошадей оказалось выше его сил.
«Ну и плевать. Не цыган я, что ли? – думал он. – Завтра заберу коней и – прочь из города. Пусть живёт как знает, дура…» В глубине души Илье было стыдно. И поэтому он вздохнул с облегчением, когда полчаса спустя рядом раздались знакомые быстрые шаги.
– И заночуешь здесь? – поинтересовалась Роза.
– А тебе что?
– Ничего. Спи на здоровье. Половик вынести?
– Отстань.
Рассмеявшись, Роза села рядом, положила голову на плечо Ильи – и он не сумел уже оттолкнуть Чачанку.
– Не сердись на меня, морэ, – помолчав, сказала она. – Я привыкла так жить, на четвёртом десятке переучиваться не стану.
– И я не стану… на пятом, – огрызнулся он.
– И не надо, – в темноте не видно было, серьёзна Чачанка или шутит. – Ты просто не думай, что я цыганка. Забудь. Думай, что с русской живёшь, и не мучайся.
– Нет, я так не смогу, – искренне возразил Илья.
– А ты попробуй! – Роза негромко рассмеялась, из темноты блеснули зубы. – Откуси, морэ. Авось понравится! А если нет – вот бог, а вот порог!
Он молчал. И, когда Роза встала и протянула ему руку, поднялся и пошёл следом за ней. Наутро оба делали вид, что ночной ссоры не было и в помине. Больше Илья не поднимал руку на Розу: снова испытать на себе китайские штучки ему не хотелось. И Роза жила как раньше: ходила в море, болталась по конному рынку, плясала до изнеможения в трактире – и думать ни о чём не думала.
Иногда Илья расспрашивал Розу о подробностях её прежней жизни. Ему было в самом деле интересно, никогда раньше он не встречал цыганки, которая сама, по доброй воле, ушла из табора, из своей семьи и жила среди чужих. Сначала Роза отмахивалась: «Отвяжись, не твоё дело!» Потом посмеивалась: «Нашёл сказочницу…» А после привыкла и уже сама охотно рассказывала о своих приключениях.
Чачанке пришлось немало помотаться по свету, она бывала в таких местах, о которых Илья, сам всю молодость проведший в кочевье, знал только понаслышке. А Роза видела ледяные вершины Кавказа, тёмные и сырые ущелья, гремящие вниз по скалам камни, диких и гордых людей, злых, выносливых лошадей, древние соборы на площади Тифлиса и описывала это живо и красочно. Ещё она рассказывала о солёном, зелёном Каспийском море, бескрайних песках, белом солнце, от жара которого плавилась смола на колёсах телеги, колючих саксаулах и маленьких чёрных змеях, о волшебных замках в пустыне, то появляющихся, то тающих перед глазами путников. И холодные заливы, огромные валуны, поросшие белым мхом, сосны в три обхвата, сухой мелкий песок, листья кувшинок на чёрной воде, блёклое небо северных стран вставали перед Ильёй, словно увиденные наяву. И шанхайские грязные, покрытые жёлтой пылью улочки оживали от слов Розы, заполняясь смешными маленькими людьми, умеющими драться так, что в одиночку могли уложить десяток противников.
– С чего он тебя учить взялся, китаец твой?! – поражался Илья. – Бабе это зачем?
– Он не хотел, я долго упрашивала. Молодая, интересно было… Да и попробуй покочуй одна! Всяк обидеть норовит, а так я раз взвод полиции в Кишинёве разметала! Это ещё что, а мой Люйчик пяткой каменные стены пробивал, даром что самого под мышкой носить можно было!
Илья только головой крутил. Ещё Роза рассказывала о том, как бродила по всему Приднестровью с цирком, как училась джигитовке на лошади и акробатическим номерам, как ходила по канату с бубном и плясала под барабаны и зурну. Приходилось ей несколько раз и петь в цыганских хорах, но там она надолго не задерживалась.
– Я же молодая тогда была, красивая! Только распоёшься в хоре – сейчас идут сватать! Ну, зачем мне это нужно было?
Так они и жили. И к концу месяца Илья уже не удивлялся ничему.
…С перемётом провозились до полудня. Солнце поднялось высоко над сияющим морем, прямые лучи жгли сквозь рубаху. Сначала он пытался помогать Розе, которая, вытягивая из моря крючки перемёта, снимала с них рыбёшку и ловко раскидывала её по двум корзинам: большую – на продажу, мелочь – на жарку. Но вскоре оба убедились, что толку от его помощи никакой. В очередной раз проследив за тем, как выроненный Ильёй бычок бодро уплывает в зелёную глубину, Роза предложила:
– Отдыхай лучше, морэ. Тебе ещё обратно грести.
Илья не ответил, с тоской посмотрев на стёртые ладони. Вот уж воистину, заставь дурака богу молиться… За каким лешим его в море понесло, что он в крючках да рыбах понимает?! Давным-давно пора на Староконный рынок, сегодня прибудут татары с необъезженными степными неуками, и если не успеешь перехватить эту вонючую орду – всех коней скупят одесские барышники. В прошлый раз Малай, правда, обещал, что никому, кроме Ильи, продавать не станет, но кто знает, что у косоглазого чёрта на уме, всяк свой навар ищет… А тут с этими морскими вшами ещё провозишься, пожалуй, час. Вон, другие рыбаки уже отловились да уплыли давно…
Лодок возле песчаной косы и в самом деле становилось всё меньше и меньше. Солнце пекло нещадно, короткие волны искрились, с тихим шелестом ударяя в борта шаланды, покрытые белёсым налётом соли. Роза наконец выудила последний крючок перемёта, отцепила от него сердитого чёрного лобастика и, подумав, выкинула его за борт, пояснив: «Страшенный какой-то, всех рыб мне перепугает!» Затем улеглась на дно шаланды отдыхать. Илья взялся за вёсла, разворачивая лодку, в который раз подозрительно покосился на сидящего на носу Митьку. Когда на рассвете они отчалили от берега, на мальчишке поверх тельняшки были надеты рубаха и огромный чёрный рваный матросский бушлат. Потом бушлат отправился под банку, спустя час туда же перекочевала латаная-перелатаная, испачканная чешуёй рубаха, вслед за ней полетела и тельняшка. Теперь же Митька стягивал штаны, стараясь не слишком раскачивать шаланду и опасливо посматривая на лежащую с закрытыми глазами Розу. Поймав взгляд Ильи, он прижал палец к губам. Когда его скрученные в жгут штаны шлёпнулись на дно шаланды прямо перед лицом Розы, та стремительно вскочила, но было поздно: в воздухе мелькнули грязные пятки, шаланду тряхнуло, пустой таз для наживки бухнулся с кормы в воду, а через мгновение чёрная Митькина голова показалась рядом с бортом.
– Паршивец! – завопила Роза. – Куда?! Кто обещал, что рыбу до рынка дотащит? Кто сказал, что воды наносит? Кому ещё рано по девкам шляться?! Сейчас получишь у меня! Десять аршин до дна, утопнешь, висельник! Вертайся!
«Висельник» невозмутимо греб к берегу.
– Ну, подожди, нечистая сила! – сердито прокричала Роза и, к изумлению Ильи, тоже принялась раздеваться. Он и рта не успел открыть, как к его ногам полетели юбка, кофта, платок, и Роза осталась в одной тельняшке с закатанными рукавами и вытянутым почти до колен подолом. Взбежав на нос лодки, Чачанка лихо, по-извозчичьи, ухнула и бултыхнулась в воду. Брызги поднялись столбом, шаланда отчаянно закачалась, Илье пришлось схватиться за банку, чтобы не упасть за борт.
– Розка, сдурела?! Куда ты? Лезь назад, утонешь!
Роза, не слушая его, размашистыми сажёнками резала воду. Через минуту Митька понял, что спасения нет, но хода не сбавил. Некоторое время между двумя чёрными головами в воде оставалось небольшое расстояние, но оно сокращалось на глазах и вскоре совсем сошло на нет. Роза, взвившись из воды, отвесила Митьке подзатыльник – мальчишка молча скрылся в морской глубине, пробкой выскочил на поверхность неподалёку от тётки и на сажёнках понёсся к едва видневшейся белой полосе берега.
- Предыдущая
- 44/74
- Следующая
