И нет любви иной… (Путеводная звезда) - Туманова Анастасия - Страница 67

• Предыдущая
• 67/74
• Следующая

– Я умираю, Илья, – вдруг спокойно, перебив его, произнесла Роза. – Открой мой сундук, пожалуйста. Достань шаль – зелёную, с маками. Дай сюда. Помоги сесть.

Как во сне, он сделал всё, о чём просила Роза. Помог ей приподняться на постели, подсунул под спину две пёстрые подушки, бережно закутал её острые плечи в нарядную, усыпанную маками шаль, в которой Роза когда-то пела в тульском хоре. Затем она попросила:

– Позови всех.

Стоял вечер, красное солнце опускалось в море, в утёсах уже сгущалась темнота. Над далёкой степью, в сумеречном небе, зависла звезда – та самая, зелёная, которую Илья увидел первый раз в таборе влахов. Во дворе трактира стоял весь посёлок. Уже никто не задавал вопросов, только сотня глаз молча смотрела на появившегося на крыльце Илью.

– Она умирает… – Словно со стороны услышал он собственный голос. – Просит вас всех.

Тишина. Негромкий, тревожный шёпот. Вздох, надрывное причитание, грубо оборванное кем-то на полуслове. Люди потянулись в дом, стараясь не шуметь, не греметь сапогами. Вскоре толпа народа собралась в небольшой комнате. Те, кто не поместился, облепили окна снаружи, заглядывали в дверь. Красный свет пронизывал комнату, дробясь на ободе старого бубна и струнах висящей на стене гитары. Роза сидела на кровати, закутанная в цветастую шаль. Спутавшиеся волосы лежали жгутом на одном плече. На одеяле рядом с ней дрожал красный луч.

– Заняться вам, что ли, нечем? – вдруг спросила она, и Илья даже вздрогнул: так обычно, весело и насмешливо прозвучал её хриплый голос. – Чего притащились, люди? Своих дел нет? Много чести для меня!

Тишина. Только Фроська почти беззвучно всхлипнула на плече побледневшего мужа да вполголоса молился по-гречески Лазарь.

– Ухожу я, люди, – помолчав, сказала Роза. – Уж не поминайте лихом. Я для вас всегда хорошие песни пела. И за то, что пришли, спасибо. Теперь бог знает когда увидимся.

Тишина. Зажимая рот ладонями, на двор опрометью вылетела Янка.

– Ион, поди сюда! – велела Роза, и старый молдаванин, растолкав людей, нерешительно шагнул к её постели. – Возьми мою Кочерыжку, Ион. Я знаю, ты сына отделять хочешь, а как же Траян без лошади в хозяйстве будет? Кочерыжка молодая, ей ещё и семи нет. Только к оглоблям понемногу приучай, она ж не привыкла…

– Роза, зачем… – взмолился было Ион. Роза, поморщившись, закрыла глаза.

– Возьми, не обижай меня. У тебя семья, а мне больше ни к чему. Мирча!

Отстранив рыдающую жену, от стены отлепился молодой, нахмуренный, как ёж, болгарин.

– Возьмёшь мою снасть в сарае. Твою сеть о камни к чертям разодрало, а макрель ждать не будет. Да смотри не ходи в море по ветру! Голову иметь надо. Белаш!

Огромный контрабандист, по-бычьи опустив всклокоченную голову, подошёл вплотную, встал на колени перед постелью.

– Забери мою шаланду. В ней только дырку залатать, да ты сам и залатал ведь… А твоя лодка о камни шарахнулась в щепки. Что ж… Ты людей спасал. Тебе это на Страшном суде зачтётся, когда делишки твои тёмные разбираться будут… А ну, нагнись поближе… – Белаш наклонился, и Роза, с силой обхватив его за шею, прошептала так тихо, что услышал лишь стоящий возле Илья: – По девкам, кобель, не бегай, хватит, не щенок ведь… Думаешь, твоя Ружка не знает? Знает, да молчит… Не мучай её.

Белаш отошёл, не поднимая головы.

– Лазарь… Ты чего ревёшь, чёрт одноглазый?! Возьми вот моё кольцо, оно золотое, без обмана. Ты же меня, нечисть, замуж звал, кто этого не знает?

Юлька, девочка, забирай юбку красную. Новая почти и счастливая – в этот же год замуж выйдешь.

Спиро – седло. Черкесское, сносу не будет!

Фроська, тебе шаль. Всего два раза надёванная!

Милош, возьми кнут. От него удача будет, цыганский кнут, без барыша с базара не придёшь! А станешь о свою молодуху обновлять – с того света порчу наведу!

Симке – бубен. Старый, правда, но ещё стучит. Пляши, девочка, так, чтоб земля горела!

Мустафе – трубку.

Мариам – платок…

Иван… Фатима… Янкель… Михай… Шлойма… Янка… Кристаки… Лойзо… Петя… Ибрагим… Ульяна… Ованес… Агаша… Рахиль…

Роза прощалась со всем посёлком – медленно, разборчиво, не забывая никого, раздавая своё нехитрое богатство. В конце концов её тихой, хриплой речи уже не стало слышно за дружным плачем. Ревели женщины, повиснув на плечах мужей и прислонившись к стенам, выла, зажимая рот рукой, лежащая на полу Юлька, всхлипывала в занавеску старая Парушоя. И, обведя взглядом комнату, Илья увидел, что плачут и мужчины. Не стыдясь собственных жён, детей и друг друга, не пряча лиц, не вытирая слёз, плакали просоленные рыбаки, прокопчённые на солнце торговцы, отчаянные контрабандисты, всё перевидавшие нищие, бесшабашные воры, мастеровые, объездчики, коновалы, бродяги…

– Ну, приехали! – устало сказала Роза, откидываясь на подушку. – Вы что это, люди добрые, утопить меня решили? Всё им раздала, а они ревут! Ну, не надо, люди, братья, не надо! На собственные похороны слёз не хватит. Дай бог вам всем счастья и денег мешок. Чтобы дети здоровы были, чтобы жёны любили, чтоб мужики не обижали… – Голос Розы начал прерываться, и на бледном лбу выступила испарина, Илья отчётливо видел синие жилки, взбухшие на висках Чачанки.

– Не забывайте меня. Радости вам, удачи. А теперь – ступайте. Спасибо, что пришли ко мне, не забуду. Идите, идите.

Люди медленно потянулись к выходу. Вскоре в комнате не осталось никого, кроме застывшего у стены Ильи. Солнце за окном село, и в маленькой комнате стало темно. Возле иконы святого Николы оплывала, потрескивая, свеча. Остро пахло травой и солёной рыбой.

– Мне тоже идти, Роза? – боясь повернуться, спросил Илья.

– Подойди сюда, – негромко позвала она. Он подошёл. Молча опустился на колени возле постели. Сухая горячая рука легла ему на плечо.

– Вот, морэ, и всё.

– Роза…

– Ты, ради бога, молчи! У меня и так еле язык ворочается. Просто послушай меня.

– Я… слушаю.

– Хорошо. Попросить тебя хочу: Митьку не бросай. У него, конечно, своей родни полно, но… он в таборе жить уже не сможет. Не приучен. Держи его при себе. Там, под матрасом, деньги мои лежат… немного, но всё-таки. Возьмёте потом.

– Ладно.

– Запить не вздумай! – коротко велела она. – Кто тебя теперь на себе из кабака потащит?

– Роза! – не стерпев, взмолился он. Зажмурившись, поймал её ладони, уткнулся в них лицом. – Розка, что ж ты делаешь?! Как я без тебя?! Роза!

С трудом высвободив одну руку, она погладила его по голове.

– Сам знаешь как. Сделай так, как говорю: возвращайся на Москву. Там твоя семья. Там тебе жить.

– Ты же знаешь, я не могу… – прошептал Илья. – Она… Настя уже замужем…

– И что с того? Про детей своих забыл? Дети-то – твои, не того князя… Не должен человек без семьи жить. Ни гаджо, ни цыган. Это неправильно. Я так жила, потому что по-другому не могла. А ты можешь. Ты хороший, Илья… Если б не ты, я бы… Ай, да что теперь… Жаль, что поздно я на тебя наткнулась. И весь ты целиком – Настькин.

Шёпот Розы оборвался, она тяжело закашлялась, её рука упала с плеча Ильи.

– Иди… Иди ко мне, морэ. Обними меня, что ли…

Илья подался к ней. Обняв худое, ставшее совсем маленьким тело, осторожно положил голову на грудь Розы. Сухая ладонь погладила его по лицу.

– Холодно… – вдруг сказала Роза. – Зачем плачешь, Илья? Что ты? Нельзя…

Он и сам знал, что нельзя, но остановиться уже не мог. И, спрятав лицо на груди Розы, взвыл в голос. Она не пыталась больше его утешить. Её руки вдруг беспокойно зашарили по одеялу.

– Холодно… Боже мой, как холодно… Это снег? Да? Это буран? Засыпает?

Илья вскочил. В сером свете всходящей за окном луны он увидел запрокинутое лицо Розы. Её глаза были полузакрыты, пересохшие губы чуть шевелились.

– Замерзаем, Пашка? Замерзаем? Я не буду спать, не бойся… Митька здесь, я его согрею, не бойся… Ты обними меня… Мы вместе… Мы… Я ведь только тебя люблю, я всю жизнь… Ты не бойся, Симка тебя простит… Боже мой, холод какой… Обними меня… Поцелуй… Я не Симка, я Танька, скажи мне – «Танька»… Завалило ведь уже… Темно… Я тебя не вижу… Паша! Хороший мой! Я тебя… Я…

• Предыдущая
• 67/74
• Следующая