Приключения Вернера Хольта - Нолль Дитер - Страница 92

• Предыдущая
• 92/168
• Следующая

Они прилетели. Камнем ринулись с неба, стремительно облетели на малой высоте весь горизонт.. В отдалении вымахнул к небу исполинский огненный столб.

— Нефть! — крикнул Вольцов. — Это в Гельзенкирхене горит нефтеперегонный завод!

Где-то поблизости заговорила тяжелая батарея и умолкла. Вдали застучала двадцатимиллиметровая зенитка. Цепочка одномоторных самолетов, прилетев с севера, ринулась прямо на батарею. Они приглушили моторы и спустились так низко, что, пролетая над лесом, дали козла. Повернув, они сделали второй заход. Это были три «мустанга». Они начали с того, что сбросили бомбы, а потом ракетами и из бортового оружия обстреляли командирский пункт и орудийные окопы.

Неудержимо, бешеными виражами кружили они над батареей.

Два орудия вели огонь с ближней дистанции. «Цезарь» после двух-трех выстрелов замолчал. «Берта» продолжала беспорядочную стрельбу. Снова и снова налетали «мустанги». Один из силезцев свалился на станину, и Вольцов оттащил его в сторону. Сам он только и делал, что заряжал и стрелял. Но вот в Феттер упал со своего сиденья у поворотного механизма, и «Берта» замолчала. Истребители круто поднялись в небо и исчезли.

Хольт и Гомулка занялись Феттером. Осколком его хватило по каске, но не пробило ее. Вскоре он пришел в себя. «Да ты нас всех переживешь, дружище!» — поздравил его Вольцов. Он перевернул силезца на спину и накрыл его брезентом. Гомулка снял каску и сказал: «Похоже, нам самое время уходить в отпуск!»

Хольт передавал: «Крупные силы авиации противника из района Бремена повернули на юго-запад. Попытки бомбометания предвидятся в Вестфальской области». Гомулка снова надел каску. Вольцов погнал к орудию павших духом силезцев. Где-то севернее ухали тяжелые зенитки. Феттер стоял в углу и держался за голову.

— Нечего отлынивать, — крикнул ему Вольцов, — у нас только трое подносчиков!

Бомбардировщики пролетели на северо-запад и сбросили бомбы на Дуйсбург. Батарея вела огонь. В пятнадцать без малого был дан отбой, но уже час спустя снова прилетели разведчики, за ними волна за волной накатывали бомбардировщики, а потом истребители и опять бомбардировщики. Тридцать шесть часов кряду не отходили юноши от орудия. После этого им удалось несколько часов поспать.

— Так оно и пойдет все хуже и хуже, — сказал Гомулка. — Этому не видно конца!

Хольт промолчал.

Они жили вчетвером в своей комнатушке, пока Готтескнехт не взялся за великое переселение. Барак «Берта» надо было очистить, чтобы принять новое пополнение, которое ждали со дня на день.

— Подыщите себе сожителей по вкусу, — посоветовал Готтескнехт. — Ну, скажите, плохо я к вам отношусь?

Они порешили на Кирше и Бранцнере. Это были их одноклассники, в свое время причисленные к расчету «Антон», потом их перебросили на «Дору», а с тех пор как из строя вышли два орудия, они ночами работали на «Берте».

— Оба подходящие ребята, — заметил Вольцов. ^

— Однако Бранцнер, я замечаю, последнее время неразлучен с Кибаком и всей их братией, — сказал Гомулка.

— После недавней атаки истребителей вся батарея осатанела. Все заделались фанатиками, — сказал Хольт.

— С чего это они? — сказал Вольцов. — Мы как-никак объект военного значения. Законно, что на нас нападают!

— Мне кажется, покушение сбило всех с толку, — заметил Гомулка.

— Я слышал, как Кутшера песочил вчера старших ефрейторов, — рассказывал Вольцов, — у вас, говорит, не батарея, а арестанская рота, никто не умеет как следует отдать немецкое приветствие.

Бранцнер и в самом деле оказался «более чем сомнительным приобретением», — как на второй же день после его переселения констатировал Гомулка. Под впечатлением последних событий и недавних кровопролитных боев Бранцнер очень изменился. В первый же вечер он заявил друзьям, что единственной гарантией «нашей конечной победы» является непоколебимая, фанатическая вера в фюрера и тысячелетний рейх; об эту веру неизбежно разобьются все усилия противника. И сразу же разгорелся спор.

Вольцов слушал объяснения Бранцнера, склонив голову набок. Вот у нас и достойная замена Цише! — думал Хольт. Но с Бранцнером им не повезло еще больше, чем с Цише, уж очень он был общителен и речист. Правда, будучи брюнетом, он меньше напирал на расу, и «народно-расистские» аргументы только от случая к случаю проскакивали в его рассуждениях.

— Что ты мелешь? — сказал Вольцов в ответ на программное выступление Бранцнера. — Непоколебимая вера, фанатизм… — Он запнулся, словно подыскивая нужные слова. — Когда имеешь дело с людьми ограниченными, туповатыми, такими, у кого винтика в голове не хватает, а их, разумеется, большинство, фанатическая вера — вполне пригодное средство, чтобы держать их в узде. Без этой веры они разбредутся, как стадо, ведь у них нет ни воинской доблести, ни того, что называется сознательностью. Другое дело мы! Скажите мне, что война проиграна, так непоправимо проиграна, что это ясно и слепому, все равно я буду драться — без вашей фанатической веры, а только потому, что так положено солдату. Все прочее вздор и чепуха! Скажи-ка, Бранцнер, почему недавно одна только наша пушка вела огонь с ближней дистанции, тогда как вы со своей верой все наложили в штаны? Уж не оттого ли, что я фанатически верю, будто это поможет делу? Да ничего подобного! Огонь с ближней дистанции абсолютно бесполезная штука! Но так уж положено! — Вольцов все больше входил в раж. — Солдат обязан драться, есть в этом смысл или нет. Драться — его единственное назначение. Твоя вера, голубчик, шаткая опора, с ней как раз сядешь в калошу! Хватишься за ум, да поздно! С моей же позиции в калошу не сядешь! По-моему, солдат обязан драться при любых условиях. Вот и дерешься!

Точка зрения Вольцова больше импонировала Хольту, нежели требование слепой, фанатической веры. Теперь он понимал, откуда у Гильберта его нерушимое спокойствие. Конечно, если думать, как Вольцов, говорил он себе, можно окончательно рехнуться! Должно быть, для этого надобно, чтобы твои предки с 1750 года были кадровыми офицерами.

— Стало быть, война как самоцель, — вмешался Гомулка, — так и запишем! Для тебя, Гильберт, война — самоцель, и это вроде звучит резонно. С такими взглядами тебе не нужна ни вера в конечную победу, ни вера в фюрера. Но сразу же напрашивается возражение. Ты сам себе противоречишь! — Гомулка так напряженно думал, что собрал всю кожу на лбу. — Сколько раз ты говорил нам об ошибках, которые в прошлые времена совершили такие полководцы, как Теренций Варрон или Даун и Карл Лотарингский под Лейтеном. Ты, следовательно, не можешь отрицать, что война ставит себе непременной целью победу! Но разве твоя теория не терпит крах там, где война безнадежна?

• Предыдущая
• 92/168
• Следующая