Пираты Гора - Норман Джон - Страница 10

• Предыдущая
• 10/83
• Следующая

Но больше всего меня пугало, что, попроси я ее о малейшем проявлении доброты и человечности по отношению ко мне или хотя бы элементарном знаке внимания — слове, жесте, — мои просьбы будут тут же с издевательством отвергнуты. Чувствуя свое одиночество, снося побои и унижения, я отчаянно нуждался в чем-то, что хоть на мгновение могло бы показать, что я все же человек, мужчина, что мне требуется крупица уважения и понимания. Мне казалось, скажи мне эта издевательски высокомерная женщина, моя хозяйка, перед которой я чувствовал себя совершенным ничтожеством, одно лишь теплое слово, какую-нибудь банальную любезность, и я с радостью бросился бы выполнять любое ее приказание. Но просить ее я не мог — я боялся; боялся, что мне будет отказано во всем: в проявлении человеческих чувств, в восприятии меня как мужчины и вообще в осознании меня как человеческого существа. Но желание, которое она умышленно, настойчиво будила во мне, кричало в моей крови. Я чувствовал в темноте ее тело, ее лицо, губы совсем рядом, в каких-нибудь нескольких дюймах от себя. Она не соблаговолила даже отодвинуться.

И вдруг, к своему ужасу, я почувствовал, как мои губы сами, робко, нерешительно отыскали в темноте губы моей прекрасной хозяйки и прикоснулись к ним.

— Раб! — произнесла она с презрением, подействовавшим на меня как удар хлыста. Я снова откинул голову на пол.

— Да, — сказал я, — я раб.

— Чей? — требовательно допытывалась она.

— Я раб Телимы, — ответил я, — моей госпожи. Она рассмеялась.

— Завтра я выставлю тебя в качестве приза для девушек. Я не ответил.

— Скажи, что тебе это приятно, — потребовала она.

— Пожалуйста! — взмолился я.

— Говори: я рад! — скомандовала она.

— Я рад, — пробормотал я.

— А теперь скажи: я — хорошенький раб. Я попытался разорвать стягивающие меня путы.

Она рассмеялась.

— Даже не пытайся. Телима умеет связывать пленников.

Это была правда.

— Говори! — потребовала она.

— Я не могу, — взмолился я.

— Я приказываю!

— Я… я — хорошенький раб, — через силу выдавил я из себя и, скрежеща зубами, уткнулся лицом в пол, с новой силой переживая собственное ничтожество.

До меня донесся ее тихий смех. В темноте я угадывал очертания ее тела, чувствовал ее волосы у себя на плечах. Ее губы были совсем рядом.

— А теперь я покажу тебе, какая судьба ожидает хорошенького раба, — сказала она.

Внезапно она запустила руки в мои волосы и впилась в меня своими губами. К моему ужасу, губы мои ответили ей; я не мог им противиться. Я почувствовал, как ее зубы сомкнулись у меня на губах, и я ощутил во рту привкус крови, моей собственной крови. Ее язык ткнулся в мой и грубо отодвинул его, словно отшвыривая со своей дороги, и затем по-хозяйски прошелся по моим деснам. Она снова укусила меня так, что я вскрикнул от боли: утром, когда я встану у призового столба, все увидят, что у меня губы искусаны, все поймут, что моя хозяйка завоевала меня — отметина на лице будет тому доказательством.

Я разозлился.

Я получил поцелуй, подаренный рабу-мужчине своей хозяйкой, женщиной!

— Ты будешь двигаться так, как я тебе покажу, — приказала она.

Лежащий на полу, связанный, едва в состоянии пошевелиться, я с ужасом вдумывался в смысл ее слов.

Она со знанием дела оседлала меня и использовала для своего удовольствия.

— Думаю» мне удастся тебя выиграть, — заявила гибкая темноволосая девушка, взяв меня за подбородок, чтобы лучше рассмотреть лицо. Она была грациозной, полной жизни, с горящими, как угли, черными глазами. Ноги у нее были великолепны, а короткая туника еще больше подчеркивала их стройность и красоту.

— Его выиграю я, — сказала другая девушка — высокая сероглазая блондинка, похлопывающая по ладони короткой ветвью болотного та-винограда.

— Нет, он будет моим, — объявила подошедшая темноволосая смуглая девица с переброшенной через плечо рыболовной сетью.

— Нет, моим! — воскликнула еще одна.

— Моим!

— Моим! — донеслось у меня из-за спины. Они расхаживали вокруг меня, рассматривая, как какое-нибудь животное. Или, точнее, — раба.

— Покажи зубы, — потребовала первая, гибкая и темноволосая.

Я открыл рот, чтобы она могла осмотреть мои зубы; остальные тоже деловито заглянули мне в рот.

Затем она ощупала мои мускулы, бедра и ткнула кулаком мне в бок.

— Здоровый, — произнесла она.

— Но, видно, уже бывший в употреблении, — заметила другая.

Они рассмеялись, рассматривая мои губы, почерневшие и вспухшие от зубов Телимы.

— Да, им неплохо попользовались, — согласилась первая девушка.

— Но он еще, вероятно, не раз сгодится для этого, — смеясь сказала другая.

— Наверняка сгодится, — подтвердила первая. Она отошла на шаг и снова окинула меня придирчивым взглядом.

— Да, — сказала она остальным девушкам, — судя по всему, это хороший раб. Очень хороший.

Они рассмеялись.

Затем гибкая девушка подошла ко мне ближе. Я стоял у гребного шеста, воткнутого глубоко в ренсовые слои острова, привязанный к нему за руки и ноги, специально выставленный для всеобщего обозрения. Телима, моя хозяйка, надела мне на голову венок из цветов ренса.

Гибкая темноволосая девушка взглянула на отметину на моем левом плече. Это была начальная буква слова, означавшего на горианском «раб».

— Ты хотел бы быть моим рабом? — спросила она, глядя на меня. — Служить мне? Я не ответил.

— Я могла бы даже быть добра с тобой, — продолжала девушка.

Я отвернулся.

Она рассмеялась.

Ближе подошли и другие девушки, каждая с вопросом, не окажу ли я ей честь согласиться быть ее рабом.

— Очистите здесь место, — долетел до меня мужской голос; это был Хо-Хак.

— Время для состязаний! — услышал я другой голос, в котором узнал голос Телимы, моей хозяйки.

На руке у нее был золотой браслет, а волосы стянуты сзади лиловой лентой. В своей короткой тунике она была просто сногсшибательно красива. Она шла, гордо вскинув голову, похлопывая по руке тонким гибким прутиком.

Хо-Хак жестом пригласил девушек пройти в глубь своего острова.

Я хотел, чтобы Хо-Хак посмотрел на меня, встретил мой взгляд. Я очень уважал его, и мне хотелось, чтобы он снизошел до внимания ко мне, как-то выразил свое сочувствие.

Но он даже не взглянул в мою сторону, словно меня вообще не было на острове, и вместе с Телимой проследовал за другими девушками.

Привязанный к шесту, воткнутому на краю ренсового острова, я остался один.

Телима растолкала меня еще до рассвета и развязала мне руки, чтобы я мог помогать островитянам в подготовке к празднику.

К этому времени располагавшиеся поблизости другие ренсовые острова подогнали к тому, на котором находился я. Мостами для перехода с одного острова на другой служили широкие транспортировочные плоты.

Вместе с прибывшими ренсоводами я закреплял плоты на краях плетеных островов и переносил к отведенному для пиршества месту тяжелые кувшины с ренсовым пивом, наполненные водой тыквенные бутыли, корзины с ренсовой пастилой, нанизанную на прутья рыбу и ощипанных, приготовленных для запекания гантов.

Затем Телима привязала меня к этому воткнутому в поверхность острова шесту и надела мне на голову дурацкий венок.

Так я простоял довольно долго, служа предметом для придирчивого осмотра девушек и мишенью для насмешек и оскорблений каждого, кто проходил мимо.

Часов в десять ренсоводы на скорую руку перекусили, поев рыбы, лепешек и запив их обычной водой. Время для праздничного обеда еще не пришло, настоящий пир начнется ближе к вечеру.

Ко мне подошел маленький мальчик. В руке он держал надкусанную ренсовую лепешку.

— Ты хочешь есть? — спросил он.

— Да, — ответил я.

Он поднес лепешку ближе к моему лицу и стал удивленно наблюдать, как я принялся ее есть.

• Предыдущая
• 10/83
• Следующая