Странники Гора - Норман Джон - Страница 18
- Предыдущая
- 18/87
- Следующая
Обе девушки Альбрехта стояли в стороне, глаза их сияли, они старались вести себя скромно и не смеяться. Некоторые рабыни из толпы смотрели на них с плохо скрываемой завистью. Для девушки стоять в качестве ставки в тачакских состязаниях – большая честь. К моему удивлению, Элизабет Кардуэл тоже, казалось, радовал такой поворот событий, хотя я с трудом мог понять почему. Она подошла ко мне и, привстав на цыпочки в своих меховых сапожках, взялась за стремя:
– Ты выиграешь, – шепнула она, сверкнув глазами.
Мне бы её уверенность! Я был вторым всадником после Камчака, как и Альбрехт был вторым после Конрада у кассаров.
Быть первым всадником – большая честь. Стать первым всадником может любой – все зависит от искусства владения оружием, ловкости и силы. В общем, нетрудно понять, что первый всадник – наиболее опытный и искусный воин.
Я довольно искренне возблагодарил судьбу за то, что она дала мне возможность в свободное от охраны стад время изучить с Камчаком все виды тачакского оружия и вдоволь напрактиковаться в столь важном для воина искусстве, как искусство владения любым оружием. Камчак был прекрасным наставникомнередко часами, до самой темноты он разъяснял мне все тонкости обращения с такими суровыми, но нежно любимыми им игрушками, как копье, кайва и бола. Я также обучился бросать лассо и пользоваться тачакским луком – легкие, коротким в сравнении с обычным горианским луком или арбалетом, но не менее грозным оружием, предназначенным для стрельбы с седла и потому обладающим большей убойной силой при использовании с близкого расстояния – особенности его позволили тачакам выработать особую тактику ведения боя, когда стрелы посылались с небольшого расстояния, но непрерывно, одна за другой, сплошным потоком. Но более всего, пожалуй, мне понравился хорошо сбалансированный седельный нож – кайва. Примерно с фут длиной, с обоюдоострым лезвием, он скорее напоминал массивный пиратский кинжал со старинных гравюр Гюстава Доре. Признаюсь не без гордости, что приобрел неплохой навык в его использовании – со ста шагов я безошибочно попадал в подброшенный тоспит и с тех же ста шагов мог без труда проткнуть дисковидную мишень из шкуры боска четырех дюймов в диаметре, укрепленную на двух воткнутых кверху острием копьях.
Камчак, если верить ему, был доволен моими успехами. Я, разумеется, был тоже вполне доволен своими успехами. «Н-да, – со вздохом подумал я, – приобрел я какие-либо навыки в овладении сим грозным оружием или нет, покажет сегодняшний день… и на месте Элизабет я бы так не радовался».
Соревнования обещали быть захватывающими.
В какой-то момент в толпе я заметил смуглое красивое лицо Херены – девушки из первого фургона. Я помнил её по первому дню, проведенному мной в лагере тачаков, когда, на полном скаку вылетев из-за повозок верхом на каийле, она едва не сбила нас с Камчаком. Она и сегодня возвышалась над всеми, восседая в седле каийлы. Херена была очень привлекательной и норовистой девушкой с прекрасными черными глазами, сияющими на смуглом, лучившемся здоровьем лице, и даже тонкое золотое продетое в нос кольцо ничуть не умаляло, а лишь подчеркивало её явную, хоть и несколько вызывающую красоту. Она, как и другие подобные ей девушки, с детства была всеобщей любимицей, а следовательно, чуть повзрослев, превратилась в безнадежно испорченную безоговорочным потаканием всем своим прихотям и капризам красавицу. В приватной беседе Камчак однажды пояснил мне, что подобные девушки столь не похожи на прочих тачакских женщин, что служат ставками в играх Войны Любви. «Тарианские воины, – сказал он мне, – наслаждаются такими женщинами, дикими девушками народов фургонов».
Толпа зашумела, и в давке к стремени гордой красавицы прижали светловолосого голубоглазого юношу, чье нежное лицо не было отмечено традиционными тачакскими шрамами. Херена злобно зашипела и дважды наотмашь ударила его кожаной плетью.
На шее юноши проступила кровь.
– Раб, – презрительно процедила Херена.
Он гневно сверкнул очами:
– Я не раб. Я – тачак.
– Раб, да ещё дрянной, – оскорбительно рассмеялась она, – клянусь, под своими мехами ты носишь кес!
– Я – тачак, – едва сдерживая гнев, повторил юноша и отвернулся.
Камчак рассказывал мне об этом молодом человеке. Среди тачаков он числился кем-то вроде «недочеловека». За посильную помощь в заботах о стаде он получал свой кусок мяса из общего котла. Этим и жил. Звали его Гарольд – о том, что это столь не типичное для тачаков или кассаров имя, хотя чем-то и похожее на звучные имена кочевников, нетрадиционно для Гора и являлось английским, похоже, знал только я. Скорее всего это передаваемое на протяжении веков из поколения в поколение имя когда-то принадлежало одному из предков юноши, привезенных на Гор Царствующими Жрецами во времена земного средневековья. Я знал, что некоторые приглашения происходили даже в ещё более ранние времена. Признаюсь, услышав здесь впервые земное имя, я искренне разволновался, но все мои сомнения развеял разговор с молодым человеком – да, юноша, несомненно, бьы горианцем, что подтвердил чуть позже и Камчак, поведав мне о том, что в предках юноши никого, кроме тачаков, не числится. Вся трагедия этого симпатичного молодого человека, как, возможно, и причина того, что он до сих пор не выиграл даже шрама храбрости тачаков, состояла в том, что в детстве, он попал в руки тарианским всадникам и в юном возрасте провел несколько лет в городе; когда он чуть подрос, ему удалось с великим риском бежать из плена. Проделав в одиночку полный опасностей путь через прерии, мальчик наконец достиг лагеря тачаков. К его огромному разочарованию, его соотечественники поначалу открестились от него, Камчак повернул каийлу и присоединился к нам Он указал на Элизабет Кардуэл – Сними меха, – сказал он.
Американка сделала это и встала перед нами, скинув шкуру ларла, рядом с другими девушками.
Хотя солнце стояло уже высоко и было ярким, воздух оставался холодным Порывы ветра шевелили траву.
Черное копье было воткнуто в землю примерно на расстоянии четырех сотен ярдов от нас. Всадник на каийле, стоящий рядом, копьем обозначал это место. Разумеется, никто не ждал, что какая-либо из девушек добежит до копья. Если добежит, то, разумеется, всадник обеспечит, чтобы она не сбежала. В беге самой важной вещью была скорость и уверенность бегуньи. Тачакские рабыни, Элизабет и Тука, будут бежать для кассаров; кассарские рабыни побегут для Камчака и меня; естественно, каждая рабыня будет стараться сделать все, что может, ради своего господина, пытаясь избежать его противника.
Время состязаний будет учитываться по ударам сердца стоящей каийлы – она была уже приведена. Лежащий рядом с животным на земле длинный бич образовывал круг, имеющий диаметр где-нибудь около десяти футов. Девушки начинали бег из этого круга. Цель всадника – обеспечить её пленение, связать и вернуть в наименьший период времени в круг, образованный бичом.
Здоровенный тачак уже положил руку на шелковистый бок стоящей каийлы Камчак поманил, и босая Тука ступила в круг.
Конрад освободил бола с седла. В своих зубах он держал ремень из шкуры боска Седло каийлы, подобно седлу тарна, изготовлялось таким образом, чтобы оно могло принять пленную женщину, брошенную поперек него, и имело кольца, прикрепленные с двух сторон седла таким образом, чтобы можно было пропустить через них связывающую женщину веревку или ремень. Но я знал, что в этом спорте к таким предосторожностям не прибегают; несколько ударов сердца каийлы, и запястья и лодыжки девушки будут скручены вместе и она будет без церемоний переброшена через луку седла.
– Беги, – спокойно сказал Конрад.
Тука рванулась из круга. Толпа начала кричать, аплодировать, подгоняя её. Конрад, сжимая ремень в зубах, а бола в руке, наблюдал за ней. Она должна получить фору в пятнадцать ударов сердца огромной каийлы, за которые она сможет пробежать приблизительно половину пути до копья.
Судья вслух считал.
На счет десять Конрад начал медленно раскручивать бала. Оно не достигнет полных своих оборотов, пока он не будет уже скакать галопом.
- Предыдущая
- 18/87
- Следующая
