Странники Гора - Норман Джон - Страница 46

• Предыдущая
• 46/87
• Следующая

Я не стал рассказывать Камчаку о своих намерениях, решив сохранить их в тайне, поскольку имел все основания предполагать, что он, и совершенно справедливо, будет против такой дурацкой затеи и даже, возможно, постарается воспрепятствовать моему отъезду из лагеря.

Я не знал города и понятия не имел, как в него пробраться. Честно говоря, я вообще не знал, как подступиться к столь сложному и опасному предприятию.

В полдень среди повозок царило оживление – все готовились к отбытию. Неторопливые стада поворачивали к западу, к далекому морю. Погонщики проверяли упряжь и повозки, заготавливали мясо, полосками развешивая его вялиться на солнце и ветре на движущихся повозках. С утра длинная вереница фургонов двинулась прочь от стен Тарии. Все Время Знамений участие тачакских предсказателей в ритуале было заметным. И я узнал, что знамения одно за другим говорили против избрания Убар-Сана.

После смерти Катайтачака Камчак заметно помрачнел. Теперь он редко участвовал в пирушках или общественных увеселениях. Он казался полностью поглощенным ненавистью, испытываемой им к Тарии и тарианцам. Особенно нетерпимым он казался по отношению к тарианке Африз. Вернувшись в ту ночь из фургона Катайтачака, он решительно зашагал к слиновой клетке, где он запер Африз и Элизабет. Откинув запоры, он приказал тарианке выйти из клетки и встать перед ним на колени. Затем, не говоря ни слова, он сорвал с неё желтую тунику и защелкнул на её запястьях наручники.

– Я накажу тебя плетьми, – с мрачным видом пообещал он ей.

– Но за что, господин? – воскликнула она.

– За то, что ты – тарианка, – ответил он.

В глазах у девушки заблестели слезы.

Камчак грубо схватил её за руку и снова втолкнул в клетку, к дрожащей от страха Элизабет. После этого он закрыл дверцу и запер её на замок.

– Господин, – обратилась к нему Африз.

– Молчать, рабыня! – рявкнул на неё Камчак.

Девушка не осмелилась открыть рот. – Теперь ждите мастера металлических дел. Он понадобится вам обеим!

С этими словами он круто развернулся и зашагал к своему фургону.

Однако металлических дел мастер не появился ни в этот день, ни на следующий, ни днем позже. В эти дни осады и напряженных боевых действий у всех тачаков были гораздо более важные дела, нежели клеймение и надевание ошейников на двух рабынь.

Кузнецы выполняли боевые задания в составе своих сотен.

– Ничего, – говорил Камчак, – никуда эти девки не денутся. Пусть посидят, как самки слина, в своей клетке. Пусть помучаются от ожидания и неизвестности.

Он, возможно не имея никакой иной причины, кроме проснувшейся в нем внезапно ненависти к тарианке Африз, вовсе не торопился выпускать обеих пленниц из заточения.

– Пусть повоют, – огрызался он. – Пусть дожидаются своего клеймения как освобождения.

Африз выглядела совершенно обезумевшей от беспричинной жестокости и трубости со стороны Камчака в отношении её и Элизабет; возможно, именно это внезапное, непонятное для нее, граничащее с ненавистью безразличие мучило её больше всего. Я подозреваю, что, хотя сама девушка отказывалась допустить эту мысль, внутренне она уже признавала право Камчака владеть ею как рабыней. Элизабет Кардуэл отводила от меня глаза, и единственное, чего я мог от неё добиться, – это выдавить пару слов.

– Уходи! – бросала она. – Оставь меня!

Раз в день, выходя кормить слинов, Камчак бросал и девушкам кусок мяса и наполнял стоящую в их клетке миску водой. Я неоднократно пытался попросить его пожалеть бедняжек, но он оставался непреклонен. Он бросал на Африз неприязненный взгляд и, вернувшись в свой фургон, мог часами сидеть на полу, скрестив ноги, и глядеть в стену. В один из дней он, словно не выдержав, внезапно яростно забарабанил кулаками по циновке, на которой по обыкновению сидел, и, будто напоминая себе об этом решающем для него, не имеющем альтернативы факте, закричал:

– Но ведь она – тарианка! Тарианка!

Работы по уборке фургона выполняла Тука и ещё одна девушка, которую Камчак взял к себе специально для этой цели. Когда фургоны трогались в путь, Тука должна была идти рядом с повозкой, на которой стояла клетка с содержащимися в ней пленницами, и с плетью в руках следить за каждым их движением.

Как-то заметив её грубый тычок плетью в грудь Элизабет, я резко отчитал Туку, и после этого, когда я был поблизости, она больше не позволяла себе ничего подобного. Тука, казалось, вообще не замечала удрученную, с покрасневшими от слез глазами Африз, может, потому, что она сама была тарианкой, а может, просто не испытывая к ней особой ненависти или раздражения. Однако она продолжала изводить Элизабет своими насмешками.

– Ну, где же твоя накидка из шкуры огненного ларла, рабыня? – кричала она, угрожающе помахивая перед лицом девушки длинной плетью. – А знаешь, рабское кольцо в носу очень тебе пойдет! Вот посмотришь, ошейник тебе понравится! А клеймо у тебя на бедре будет не хуже, чем у меня!

Камчак никогда не останавливал Туку, но я, оказываясь рядом, заставлял её замолчать. Элизабет реагировала на её оскорбления так, словно они относились не к ней, но иногда по ночам я слышал её глухие, сдавленные рыдания.

Я обошел весь лагерь, пока разыскал юного Гарольда, сидевшего, скрестив ноги, под фургоном, укрывшись темной шерстяной накидкой, – белокурого, синеглазого парня, того самого, кто так настрадался от Херены-девушки из первого фургона, которая попала в Тарию.

Он чисто по-тачакски ел мясо, левой рукой поднося его ко рту и перерезая кайвой в дюйме от губ.

Затем он медленно жевал, после чего вновь подносил кусок ко рту, и вся процедура повторялась снова.

Я молча подсел к нему и стал тихо наблюдать за трапезой. Он бросил на меня осторожный взгляд, но продолжал жевать. Наконец я заговорил:

– Как боски?

– Боски хороши, как им и следует быть.

– Остры ли лезвия у кайвы?

– Мы следим и за этим.

– Хорошо, – продолжил я. – Смазаны ли оси колес?

– Мне кажется, они смазаны, – чуть ухмыльнулся он и протянул мне кусок мяса, и я впился в него зубами. – Ты – Тэрл Кэбот из Ко-ро-ба.

– Да, – кивнул я, – а ты – Гарольд-тачак.

Он посмотрел на меня и улыбнулся:

– Да, я – Гарольд-тачак.

– Я вот в Тарию собираюсь.

– Это интересно… – протянул он. – Я тоже собираюсь… в Тарию.

– По какому-нибудь важному делу?

– Нет.

– Может, это ты так думаешь, что оно не важное?

– Женщину украсть.

– Ах, это…

– А тебе чего в Тарии нужно? – спросил Гарольд.

– Ничего особенного… так, пустяки, – отмахнулся я.

– Женщина?

– Нет, золотая сфера.

– Я слышал об этом, – чуть кивнул Гарольд, – её украли из фургона Катайтачака.

– Возможно, – согласился я. – Однако я думаю поискать её в Тарии. Как знать, быть может, я её добуду.

– Так ты думаешь, золотая сфера там?

– Я предполагаю, – ответил я, – найтись она может где-нибудь у Сафрара в доме. Торговца знаешь?

– Интересно… Я как раз собирался попытать счастья в Садах Наслаждения одного тарианского торговца по имени Сафрар.

– И правда, интересно, – сказал я. – Может, это тот же самый торговец?

– Все может быть, – степенно согласился Гарольд. – Маленький, жирный такой, два зуба желтые.

– Да, – обрадовался я.

– Это – ядовитые зубы, – заметил он, – тарианская придурь, но действует безотказно… если заполнить ядом змеи оста.

– Я постараюсь, чтобы он меня не укусил, – ответил я.

– Вообще-то это идея, – внезапно заявил Гарольд.

Мы помолчали ещё какое-то время. Он продолжал есть. Я смотрел, как он обрезает и жует мясо. Рядом пылал огонь. Это был не его огонь. И фургон был не его, и каийла не вертела на привязи мохнатой шеей.

Насколько я понимал, у Гарольда вообще вряд ли было что-то свое, кроме шерстяного плаща, ужина да оружия.

– Убьют тебя в Тарии. – Он прикончил свое мясо и вытер рот по-тачакски – тыльной стороной руки.

– Может, и так. – Я был с ним согласен.

• Предыдущая
• 46/87
• Следующая