Влечение - Томас Рози - Страница 25

Он поцеловал ее.

— Можно потрогать вот здесь?

— Да.

— А здесь?

— О да.

От него исходил аромат молодости, чистоты и непосредственности. Хорошо, что темно и он не видит ее морщин и припухлостей. Роб гладил немного рыхлое, но гладкое тело с нежной кожей, на которой, чуть только тронь, выступали синяки. Тонкий и необычайно сложный запах женщины кружил голову, вызывал желание зарыться в нее лицом, искать утешения, как у матери.

— Что тебе нравится?

— О, ничего сверхъестественного.

— Так?

— Да.

Она и сама дотронулась. Он стал жадно целовать ее лицо — от глаз до горла.

— А тебе что нравится? — прошептала она.

— Не убирай руку. Так, еще… Повернись на бок.

Некоторое время они обходились без слов. Запутавшись в одеяле, сбросили его вместе с простыней на пол. Чтобы не мешали.

— У тебя есть… где-нибудь в тумбочке… чем я мог бы воспользоваться?

Джесс засмеялась.

— Нет. В этом нет необходимости.

После развода она пару раз ответила на приглашение поужинать, но дальше легкого флирта дело не шло. Не возникало такого, как сейчас, неудержимого влечения.

— Не бойся, ничего не будет. У меня перевязаны трубы.

После рождения Дэнни она больше не захотела иметь детей. А теперь уже поздно. Да и глупо.

— Я имею в виду — от СПИДа. Как же быть?

— Никак. Продолжай в том же духе.

— Собственно, я знаю, что здоров… Хорошо… Вот так… И так!..

Джесс обвила его ногами. Господи, она уж и забыла, как это бывает! Сколько в этом силы… и нежности. И теперь заново училась любви, как выброшенная на песок амфибия вновь учится плавать, очутившись в родной стихии.

— Джесс! Ох, Джесс! Подожди… Нет… Да! А-ах!..

Она прижала к себе его голову. Волосы лезли в глаза и рот.

— Прости. Эй, ты улыбаешься? Не волнуйся. Минута — и я снова в форме.

— Вот что значит двадцать два года.

— Мне нравится, когда ты смеешься, — сказал Роб. — А теперь я хочу, чтобы тебе было хорошо.

— Мне и так чудесно.

— Нет, это нужно. Как лучше — руками или губами? Или давай вместе. Положи сюда руку. А я — сюда. Хорошо?

— Просто замечательно.

Однажды начав, они не могли остановиться. И так, и этак, то он сверху, то она. Ночь стала вечностью, спрессованной в часы и минуты.

— Еще!

— Как, прямо сейчас?

— Немедленно. Как можно скорее.

— Вот тебе! И вот! Подложи подушку. Что ты чувствуешь?

— Я чувствую себя, — ответила Джесс, — абсолютно голой. Телом и душой.

— Я тоже. А теперь помолчи.

Кровать оказалась тесной. Они перешли на пол, потом опробовали кресло у окна. Когда забрезжил рассвет, они увидели свое отражение в зеркальной дверце платяного шкафа. Их кожа блестела в полумраке; лица с одинаково распухшими губами и изумленно открытыми глазами стали, как две капли воды, похожими друг на друга.

— Уже день.

— Не хочу, чтобы наступал день. Может, на свету этого не случилось бы.

Он закрыл ей ладонью рот.

— Тс-с-с. Иди в постель.

— На мне живого места не осталось.

— Да уж. Кажется, мы переусердствовали.

— Просто обними меня.

— С удовольствием. Ты очень устала?

— Да. Но все равно я никогда не чувствовала себя такой живой.

— Я тоже. У меня как будто появилось шестое чувство. Нет, еще шесть чувств.

— Мне хочется спать, но я боюсь.

— Не бойся. Закрой глаза.

Она легла на бок, а он уютно пристроился сзади, повторяя изгибы ее спины и колен. Джесс почувствовала, как теплое дыхание Роба у нее на затылке становится все тише, глубже и равномернее. И они оба уснули.

Когда Джесс проснулась, на нее накатила знакомая волна отчаяния. Но ее тотчас смыла другая. Рядом дышало другое человеческое существо. Тоска и одиночество отступили, и она почувствовала себя почти счастливой.

Но это немыслимо! Мгновенное отрезвление заставило Джесс резко сесть на кровати. Как? Быть счастливой в постели с этим мальчиком?!

Роб открыл глаза. Она натянула на себя одеяло.

— Ты от меня прячешься? После всего, что было ночью? Жалеешь, что это произошло? Ведь произошло, правда? Или для тебя это ничего не значит?

— Значит.

Джесс оголила плечи. Приподнявшись на локте, Роб не отрываясь смотрел на нее.

Что-то в их позах, выражении лиц или, может быть, освещении пробудило в ней давнее воспоминание, такое яркое и живое, что на каких-то несколько секунд оно затмило действительность. Она была молода — двадцать с хвостиком; эластичная, как сейчас у Роба, кожа стала шоколадной от загара. Было время после полудня — самое жаркое на Средиземном море; клин из солнечных лучей, пробившись сквозь полуоткрытые жалюзи, делил комнату пополам, как рухнувшая колонна. Человек, лежавший рядом с ней в постели, приподнялся на локте. Его лицо предстало перед ней так ясно, словно они вчера расстались. Она погладила его черные волосы и сказала, что ей пора: ребенок вот-вот проснется.

И точно так же, как сейчас, она разрывалась между чувством вины и ощущением, что поступает правильно.

У Роба были длинные, до плеч, волосы. Джесс подавила в себе желание их погладить.

— Я собираюсь встать.

Она облачилась в халат. Ей хотелось кофе, тишины и времени, чтобы все обдумать.

У двери она обернулась.

— Я ни о чем не жалею.

Тогда, двадцать лет назад, она тоже ни о чем не жалела.

— Просто не знаю, что теперь делать. Я только что потеряла Дэнни и думала: все, что мне остается, это влачить унылое, размеренное существование, в котором не будет места ярким событиям или впечатлениям. Собиралась замкнуться в своей раковине и ждать, пока боль утраты не станет менее острой. Покой — вот все, на что я надеялась. И вдруг, — немного помолчав, продолжила она, — мне открывается правда о том, что тогда случилось. Это в корне изменило мое восприятие Дэнни… и многое другое.

Бетт! Нужно будет поговорить с ней. Но как начать?

— А теперь еще это. Не слишком ли стремительно после столь кратковременного знакомства?

— И ты решила дать задний ход? Неужели было бы легче, если бы ты прошла мимо двери? Или я притворился спящим.

— Не знаю. Нет. Это было бы нечестно. — Она тут же одернула себя: при чем тут честность? — Пойду вниз.

Мысленно она добавила: «И не ходи за мной. Дай прийти в себя».

Роб снова лег, закинув руки за голову. Резко обозначились трицепсы. Кожа на локте правой руки и на предплечье все еще шелушилась после гипса. Джесс отвернулась.

Она не могла отделаться от ощущения, что они уже ступили вдвоем на неведомую территорию. Даже захоти она, поздно отступать. Невозможно забыть то, что знаешь.

В ванной Джесс сняла халат и посмотрелась в зеркало. Она похудела; заметно выпирали ребра. Однако на животе и бедрах нарос лишний жирок. И тем не менее, решила она, зрелище отнюдь не отталкивающее.

У нее блестели глаза; выражение лица смягчилось.

«Эх, старушка!»— упрекнула она себя. Дать вскружить себе голову мальчишке двадцати двух лет, выделывать с ним то, что ты выделывала этой ночью!..

И не какому-нибудь мальчишке, а этому!..

Она прислонилась лбом к зеркалу и включила душ. Дыхание и пар, соединившись, замутили стекло, затуманили ее отражение.

В ней боролись шок, отвращение и необузданная, вызывающая, горьковато-сладкая радость.

Спустившись потом — в джинсах и рубашке — в кухню, она приготовила кофе и убрала тарелки, оставшиеся после вчерашнего ужина. Господи, как давно это было! Воспоминание о том, что произошло потом, вызвало прилив крови к щекам и шее.

Джесс села пить кофе. Она уже вызубрила все, что ему скажет. Они расстанутся, пообещав друг другу больше не видеться.

Сверху не доносилось ни звука. Может, он так же, как Дэнни, умеет засыпать по желанию — где угодно? На кровати Бетт…

Прошло немало времени, прежде чем она услышала шум воды в ванной. «А он не теряется, — подумала Джесс. — Чувствует себя как дома». Поджав губы, она встала из-за стола и принялась за посуду.