На крыльях магии - Нортон Андрэ - Страница 8
- Предыдущая
- 8/36
- Следующая
Нориэль обняла девушку. Ах! Их мать по рождению мертва, кажется, убита фальконерами или кем-то еще, а Хуана их приемная мать и хочет, чтобы ее сестру-подругу не забывали. Нориэль обняла и Хуану и вздохнула:
— Мне жаль. — Ей хотелось бы иметь три руки, чтобы обнять и Осеберга, чтобы утешить эту девочку, которая стоит, повернувшись к ним спиной и опустив плечи, словно отказавшись от утешения. Что ж, они ведь действительно среди чужих.
— Осеберг, дочь Моргата, — проговорила Нориэль и поманила его к себе. Подросток повиновался, на глаза тоже навернулись слезы. Хуана резко сделала замечание:
— Большие мальчики не плачут, Осеберг, а ты отныне единственный мужчина и глава семьи.
— О, мама, оставь его в покое! — возразила Леатрис. Нориэль, ничего не понявшая из этого разговора, вздохнула. «Мокрая курица», — прозвала она Хуану. Осеберг просто еще ребенок. У Леатрис как будто имеется здравый смысл. Нориэль налила похлебки в чашки и передала ближайшей из своих гостий для раздачи всем. Осеберг взял первую чашку и сразу начал есть. Нориэль возмутилась:
— Осеберг, дочь Моргата! Покажи, как ты воспитана!
Парень удивленно поднял голову. «Как избалована», — подумала Нориэль и жестом показала, чтобы он передал чашку.
Как бы то ни было, а завтрак был роздан и съеден. Но когда все встали из-за стола и Осеберг, ни слова не говоря, направился к двери, Нориэль остановила его. Указав на посуду, она знаком велела убрать ее. Осеберг с неохотой убрал свою посуду, Леатрис и Хуана сделали то же самое, а Хуана принялась мыть тарелки, строго приказав Леатрис помочь ей. Осеберг вслед за Нориэль пошел в кузницу.
Хуана вздохнула. Они с дочерью работницы в доме жены кузнеца. Единственный человек здесь, который, кроме старух, умеет говорить по-человечески, — нахальная рыжеволосая шлюха Арона, и даже ее сын должен выполнять работу слуги. Да, их ждут тяжелые времена.
Внизу у мельницы схлестнулись две непреодолимые силы.
— Красиво говорит! — фыркнула Леннис, подбоченясь. — Да пусть эта Эгил, дочь Лизы, будет сама Офелис, сочинительница песен. Это все равно Джомми, а я скорее допущу в дом гремучую змею, чем Джомми. Ты меня слышала?
Губы Асты, дочери Леннис, задрожали, у нее в этом была большая практика.
— Мама, — укоризненно проговорила она, — ты только посмотри на этих бедных детей и их так много работающую мать. Ты видишь, какая умница Сорен? У нас снова будет малыш в доме, — подольщалась она, — и без всех этих неприятностей, тебе не нужно его самой рожать. — Девушка взяла на руки золотоволосого младенца из семьи беженцев и принялась укачивать его.
Леннис протянула руку и быстрым движением сорвала с ребенка одеяло.
— Еще один Джомми! — провозгласила она и злобно набросилась на свою младшую дочь. — Что с тобой, противная девчонка? — яростно спросила она. — У тебя извращенное стремление к зверям, которые убили твою бабушку и насиловали мать?
Она суженными глазами смотрела на дочь. Ей не впервые пришло в голову, что часто в конце концов все получается, как того хочет Аста, как бы сильно ни возражала мать.
— И никаких штучек, молодая особа, — проворчала она.
— Мама! — Громкий крик из другой комнаты отвлек мельничиху, которая тут же забыла об Асте и отправилась посмотреть, что случилось с Ролдин. Ворвавшись в кухню, она с гневом уставилась на эту красиво говорящую Эгил, которая своими грязными руками обнимал ее старшую! Этот Джомми, которого зовут Эгил, что-то непонятное лепетал Ролдин.
Быстро, прежде чем непристойные слова перешли в грязные действия, Леннис ударила Эгила в ухо и снова угрожающе подняла руку.
Вместо того, чтобы отступить, как всегда поступает в таких случаях он-дочь Джомми, или истерически расплакаться, как он это делал в детстве, Эгил стоял прямо и смотрел ей в глаза. И не получив разрешения говорить — неслыханное дело! — залопотал что-то. Потом, видя, что она не понимает, указал на свою сестру. Потом на Ролдин и сильно ущипнул себя за руку. Он собирался ущипнуть Ролдин!
— Вон! — закричала Леннис и сделала широкий жест, включающий и Эгила, и плачущего в углу ребенка. В комнату вбежали Лиза и остальные ее дети.
Леннис указала на Эгила, потом на дверь.
— Убери отсюда эту тварь, — процедила она. Потом, смягчившись, добавила, указывая на маленькую Ханну:
— Ты можешь остаться.
Эгил повернулся к матери. Они стали говорить на своем непонятном языке, немного добавила и плачущая Ханна. Затем Эгил положил матери на плечо руку и что-то сердито сказал. Смысл был ясен: «Мы уходим».
— Уходи, неблагодарная женщина! — завопила им вслед Леннис. — Я сжалилась над вами, дала вам приюти еду, а вы так мне отплатили!
Эгил повернулся и что-то произнес. Леннис в гневе посмотрела на Лизу.
— Ты стоишь, — закричала она, — и позволяешь этой твари говорить за себя, словно сама безмозглая? Позволь тебе сказать: я сразу поставила бы своих дочерей на место, если бы они попытались говорить за меня, их мать! — Глаза ее снова сузились, а на лице появилась торжествующая улыбка. — Безмозглые! Конечно! Если вы предпочитаете умереть с голоду, чем пользоваться моей добротой, можете уходить. — Она снова повернулась к Асте. — А что касается тебя, молодая женщина…
Арона провела весь день в комнате записей, согнувшись над свитками и занося все подробности неожиданного вторжения. Ей с трудом удавалось записывать имена незнакомцев, она вспоминала их произношение и передавала фонетически, по звукам. Кто пришел, когда, с кем. Перо ее затупилось, она своим маленьким ножом очинила новое; оно тоже притупилось, и Арона отправилась в птичник, чтобы найти еще одно. Чернила сгустились, а плечи начали ныть.
Закончив первый лист, она встала и прищурившись посмотрела на запад, был золотой солнечный полдень. А работа по дому не сделана! Со вздохом она направилась к поленнице и взяла достаточно дров, чтобы разжечь очаг. Потом набрала в колодце воды, чтобы Марис могла сварить обед для них и заполнить корытца для животных. Позже нужно будет подоить корову, но вот птиц кто-то уже накормил и собрал яйца. Нужно прополоть огород, хотя с этим можно подождать до завтра. Однако полить его необходимо сегодня же.
Она вытаскивала из колодца ведро за ведром — вначале брызгала на листочки, потом поливала корни. Затем подмела пол, отобрала овощи и положила их на кухонный стол для Марис. И отправилась в деревню, чтобы посмотреть, что там происходит.
Идя по знакомой тропе от Дома Записей к дому ее матери-плотника, Арона старалась не обращать внимания на слабую боль в нижней части живота. Ее мать, Бетис, дочь Ангхары, сидела на крыльце и болтала со своей давней подругой Нориэль, кузнечихой. Арона улыбнулась при виде кузнечихи и окликнула ее:
— Здравствуй, тетя Нориэль. — С пяти лет она любила кузнечиху.
Как-то раз, когда маленькой Ароне разрешили чинить одежду драгоценными металлическими иглами, а не костяными, как всем детям, она совершила ужасную провинность. Потеряла иголку! Арона искала ее всеми способами, каким ее научили, но прежде чем признаться кому-нибудь, испробовала еще один. Она заметила, как некоторые предметы, если их потереть о кошачью шерсть, притягивали к себе волосы и нитки. Побежав в кухню, она взяла один из драгоценных стеклянных стаканов матери и потерла его о шкуру Смоки, дочери Пэтчи, самой послушной из всех кошек. Затем пошла со стаканом в комнату, чтобы найти иглу.
Мать отругала ее за то, что она играет, вместо того чтобы шить. Никто из взрослых не понял ее объяснений, и ее снова отругали за то, что она играет, потеряв иголку. Позвали кузнечиху. Она делает металлические предметы и умеет находить их.
К радости Ароны, ритуал, которым пользовалась для поисков кузнечиха, оказался таким же необычным, как и изобретенный девочкой способ стекла и шкуры. Нориэль достала из кармана маленькую подкову, потерла ее о металлический брусок, который был у нее в другом кармане, и потом провела подковой по деревянному полу. Подковка Нориэль отыскала иглу в щели пола.
- Предыдущая
- 8/36
- Следующая
