Горянка - Гамзатов Расул Гамзатович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/22
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
9
* * *
Светает.
Как будто сквозь сито,
Сиянье зари полилось.
Спит Ася.
Подушка покрыта
Волной шелковистых волос.
Пронырливей рыжей лисицы
Луч солнца к подушке проник.
Слегка приоткрыла ресницы
Моя Асият в этот миг.
Проснулась.
Но лишь услыхала,
Что входит к ней в комнату мать,
Как юркнула под одеяло
И будто заснула опять.
«Вставай-ка, пора подниматься!
Полно у нас нынче хлопот.
Кто рано привык подниматься,
Тот дольше на свете живет».
И Ася пред зеркалом встала,
И гребень дареный взяла,
И волосы им расчесала,
И косу легко заплела.
Умывшись водой из кувшина,
Надела, свежа и стройна,
Нарядное, из крепдешина,
Любимое платье она.
Не брошку к нему приколола —
Красивый, граненый топаз,
А скромный значок комсомола,
О, как он ей дорог сейчас!
Открыла окно, напевая,
На улицу бросила взгляд.
«Не плачу от счастья едва я, —
Шепнула Али Хадижат. —
Забыла и думать о худе,
Дочь стала ручья веселей».
«Заранее знал я, что будет
Верна она воле моей!» —
Жене как ни в чем не бывало
Ответил с улыбкой чабан…
А дочь из-под койки достала
Тем часом большой чемодан.
Открыла и с полки кленовой
В него положила стихи.
Два платьица, свитер пуховый,
Рубашку, чулки и духи.
Мать, глянув, подумала: «Боже,
Где разум их? Ну и дела!
Чакар, как приданое, тоже
С собою все книжки взяла.
Да муж, обозвав ее дурой,
Швырнул их немедля в огонь…»
Заржал беспокойно каурый,
К воротам привязанный конь.
И, штору откинув проворно,
Невеста предвестьем беды
Три шубы увидела черных,
Три белых, как снег, бороды.
И вот на подушках широких
Три свата пришедших сидят,
Из белых тарелок глубоких
Бульон золотистый едят.
Им сырников целую миску
Успела хозяйка напечь.
Склоняются бороды низко,
Течет по ним сладкий урбеч.
И, сытно покушав, три свата
Сказали:
«Алхамдулила!
Теперь мы, по воле адата,
Хотим, чтоб невеста вошла».
Невеста, волненья не спрятав,
Вошла и потупила взор.
И к небу старейший из сватов
Дрожащие руки простер:
«Да воля алла на то будет,
А также пророка его.
Открыто и честно при людях
Ответствуй нам прежде всего:
Согласна ль, чтоб за сто туманов
И за десять лучших овец
Отдал тебя в жены Осману
Али — твой почтенный отец?..»
Окинув всю комнату взглядом,
Невеста вздохнула тайком.
Вот брат на портрете, а рядом
Ильич на портрете другом.
И оба и нежно и строго
Глядят, а вдали за окном
Шоссейная вьется дорога,
Которая схожа с ремнем.
Виднеется школьная крыша,
И облачко голубей
По кругу уходит все выше
В просторное небо над ней.
Как льдинка, холодный и скользкий,
Застыл один глаз старика.
Зачем-то значок комсомольский
Поправила Ася слегка.
И молвила:
«Знатные гости,
О чем разговаривать тут,
Пусть даже сломают мне кости
И косу мою оторвут,
На свадьбу с Османом согласья
Не дам я во веки веков!»
И вышла из комнаты Ася,
Ошеломив стариков.
Трястись у них начали губы,
Впервой отнялись языки.
Схватив свои пыльные шубы,
Рванулись к дверям старики.
Убрались они восвояси,
И тотчас, как выстрела звук,
Известье о дерзости Аси
Услышали люди вокруг.
Но принят по-разному, впрочем,
Был этот стоусый хабар.
Одних он порадовал очень,
Других напугал, как пожар.
Одни улыбались, другие
Ругали ее без конца.
Известно: как лица людские,
Не схожи людские сердца.
Что зависть красе и поныне
Сопутствует, бьюсь об заклад!
Дурнушки, как будто гусыни,
Шипели вослед Асият.
Пошли по привычке старухи
Шуметь, как орехи в мешке.
Что мелете, злые вы духи,
Что мутите воду в реке?!
С вершины сорвавшийся камень
Горе не опасен!
Лгуны
Выкапывать торф языками,
Не раз еще будут должны.
Проклятья на дочь и угрозы.
Обрушила мать без числа:
«Язык чтоб отсох твой! —
И слезы
Вновь, как по умершей, лила. —
Ох, господи! Страшное дело!
Навек опозорила нас!
Отступница, чтоб ты сгорела!
Бесстыжая, вон с моих глаз!»
«Выть поздно, ослиное ухо,
Тобой избалована дочь, —
Сказал разъяренно и глухо
Али, потемневший, как ночь. —
Протухшее мясо хозяйка
Бросает собакам всегда.
Чего же стоишь ты? Подай-ка
Кинжал мой скорее сюда!»
Али был безумен в обиде.
Взгляд вспыхивал, как лезвие.
Вдруг Ася вошла. Он увидел
Кинжал на ладонях ее.
Вперед протянувшая руки,
Она прошептала:
«Отец,
Повинна лишь я в твоей муке,
Убей, и терзаньям конец.
Я жить не хочу по адату,
И смерть мне милее, поверь…»
Али потянулся к булату,
Схватил… и швырнул его в дверь.
Лицо закрывая руками
И, как в лихорадке, дрожа:
«Уйди, — застонал он, — ты камень, —
Нет, есть и у камня душа.
А ты гвангвадиро, что горе
В дом горца приносит, точь-в-точь.
Не я ли тобой опозорен?
Ступай, ненавистная, прочь!»
Дочь выгнав из дому, угрюмый,
Он в горы собрался, чтоб там
Поведать орлам свои думы,
Коню да безлюдным хребтам.
А в комнате Аси, где было
Приданое сложено в ряд,
О смерти аллаха молила
Ладони сложив, Хадижат:
«Срази меня, боже, ударом
Иль молнией, словно клинком!»
А дочь ее в платьице старом
В райцентр ушла босиком.
Петляла спиралью дорога,
Взошла над горами луна.
Лежал во дворе у порога,
Сверкая, кинжал чабана.
9
- Предыдущая
- 9/22
- Следующая
