Динка (ил. А.Ермолаева) - Осеева Валентина Александровна - Страница 37
- Предыдущая
- 37/146
- Следующая
Динка осторожно листает страницы — первую… последнюю… «Наверное, с плохим концом, — думает она, — лучше не читать…»
У девочки много неприятностей из-за таких книг.
Один раз, когда она была еще маленькой, Марина принесла из библиотеки «Хижину дяди Тома» и читала ее детям. Все плакали. Динка тоже плакала. Сначала тихо, а потом, когда умерла Ева, она вскочила, затопала ногами и хотела разорвать книгу. Алина и Мышка изо всех сил пытались успокоить ее, мать гладила ее по голове и говорила, что всем жалко добрую девочку Еву и все плачут над ней, горе часто выражается слезами, но зачем же так злиться и рвать книгу? Чем виновата сама книга?
Динку с трудом уложили спать в тот вечер и по секрету от нее договорились завтра, во время чтения, отправить ее с Линой на прогулку. Но вышло иначе. Утром Динка забралась к матери в комнату, вытащила оттуда злополучную книгу и убежала с ней в дальний угол двора. Там она бросила книгу на землю и, топча ее ногами, в ярости кричала:
«Вот тебе! Вот тебе за Еву!»
Арсеньевы жили тогда в городе, и на дворе было много детей. Дочка дворника, Машутка, в ужасе бросилась в дом:
«Тетенька! Динка книжку бьет! Ужасти, как она ее треплет!»
Матери дома не было. Катя и Лина выбежали во двор. Книга с растерзанными страницами валялась на земле, а Динка, низко опустив голову, сидела с ней рядом. Вокруг, молчаливые и испуганные, стояли ребятишки со двора. Катя молча собрала разбросанные страницы и крепко взяла Динку за руку:
«Пойдем!»
Но Динка не шевельнулась. Тогда Лина, онемевшая от удивления, вдруг пришла в себя и разразилась громкими упреками:
«Да что же это ты содеяла здесь, страмница эдакая, а? Ведь книга-то не своя, а на время даденная! Это какие же деньги матери теперь платить за такую книжищу, а? Ох, ты ж бессовестное дитё! Нет, чтобы какую махонькую книжонку взять, дак она эдакую библию, прости господи, стащила!»
«Пойдем!» — сердито повторила тетка и дернула Динку за руку.
Маленькая детская рука беззащитно натянулась, но Динка не встала. Жалкая фигурка ее не выражала никаких желаний, не было в ней и сопротивления.
«Ах ты Мазепа, Мазепа…» — укоряла Лина.
Из кучки ребят выдвинулся слюнявый Егорка и, вынув изо рта пальцы, важно пояснил:
«Она тую книгу ногами топтала».
Машутка, подскочив сзади, дала ему крепкий подзатыльник:
«А ты молчи, черт!»
«Пойдем домой, Дина!» — уже мягче сказала Катя. Девочка подняла голову и посмотрела на нее пустыми, словно выцветшими глазами, потом повернула голову к Лине. Липа не вынесла ее взгляда:
«Крохотка ты моя! Ведь сама не своя стала! Иди ко мне, дитятко ты мое выхоженное!»
Лина схватила девочку на руки и, вытирая своим передником грязные щеки Динки, быстрыми шагами пошла с ней к дому.
«Да провались она пропадом, книга эта самая! Своими деньгами не поскуплюсь, а мытарить ребенка не дам! Бумага — она и есть бумага, а дитё напугать недолго, — бормотала она на ходу, чувствуя себя единственной защитницей Динки. Теплые руки девочки, доверчиво обнимавшие ее шею, усиливали это материнское чувство. — Таскают в дом всякую баламутку, а ребенок отвечай! — ворчала Лина и, прижимая к себе девочку, переходила на тихое воркованье. Глазочек ты мой синенький, былиночка моя! Да мы их всех с энтой книгой!.
Не бойся, не бойся! А Лина сейчас кисельку сладенького дасть! Хошь кисельку-то?»
«Не-ет», — капризно тянула Динка.
«А чего хошь? Изюмцу коль дам?»
«Я спать хочу. У меня голова болит…» — заплакала Динка.
Тетка шла сзади, вглядываясь в лежащую на плече Лины знакомую вихрастую голову Динки, и на душе у нее было тревожно. Она понимала, что поступок с книгой — это не обычный каприз и не баловство.
«Это такой характер, упрямый, настойчивый… Вот разозлилась на книгу и порвала ее! Ну что я могу сделать? Наказать? Но она и так наказана — ревет, и голова у нее болит», — думала Катя, испуганная и озадаченная поступком Динки.
«Уложи ее спать», — сказала она Лине, так и не решив, как надо поступить с провинившейся девочкой.
Динка охотно легла в постель и заснула крепким сном здорового ребенка. Но, по мере того как она спала, в Кате росло раздражение:
«Безобразие! Устроила такую пакость и спит как ни в чем не бывало!»
Сестру она встретила выговором:
«Не знаю, о чем ты думаешь, Марина, таская из библиотеки эти книги! Можно потерять голову с твоими ангелочками!
Вот, полюбуйся!» — Она бросила на стол разбухшую и растрепанную книгу.
Вечером, когда дети заснули, сестры допоздна обсуждали этот случай.
«Да, я, кажется, сделала большую глупость… Она еще слишком мала для такой грустной книги», — каялась мать.
«Но зачем же вообще читать такие книги, даже и старшим детям? Зачем это нужно, чтоб они сидели перед тобой и плакали? Почему не читать им сказки, какие-нибудь веселые стихи, наконец…» — волновалась младшая сестра.
«Подожди… Я читаю и сказки и стихи, — нетерпеливо прервала ее Марина. Но этого мало. Они должны знать, что в жизни бывает много горя и несправедливостей. И если они плачут, так что хорошие слезы. Значит, они понимают, жалеют, они будут бороться против этих несправедливостей Я же воспитываю их, Катя, на этих книгах!»
«Воспитываешь? — Катя насмешливо улыбнулась и подвинула к сестре растрепанную книгу. — Вот, пожалуйста, наглядный результат твоего воспитания!»
«Ну, это Динка… — улыбнулась Марина. — Она еще мала». «Мала? Ну, знаешь… Будь это мой ребенок, так я бы как взяла ремень да вздула ее один раз…»
Щеки Марины вспыхивают ярким румянцем. «Конечно, тебе, видно, кажется идеалом воспитания плетка нашей мачехи, — горько напоминает сестра, — а я вот даже кричать на ребенка не могу, я не могу и не хочу видеть испуганные лица, я не хочу, чтобы меня боялись! Они должны бояться не меня, а своих поступков, которые могут оттолкнуть меня от них… И зачем ты врешь. Катя, что ты будешь бить своего ребенка? Ты и пальцем не тронешь его, потому что тебе всю жизнь помнятся мачехины побои. Нет! Ты не будешь бить, но ты вырастишь его таким эгоистом, Катя…»
«Ну конечно, я выращу эгоистов, а ты замечательных людей! Ну, не будем спорить! Давай лучше подумаем о Дине… Что это за поступок, по-твоему? Озорство, шалость, просто желание побезобразничать?»
Катя выжидающе смотрит на сестру. Марина задумчиво качает головой:
«Нет, Катя, это не шалость. Это отчаяние! Динка еще не умеет владеть своими чувствами. Она не хочет примириться со смертью Евы! Она протестует, кричит, топает ногами, но Ева все-таки умирает! И Динка набрасывается на книгу. Она считает ее виновной в этом плохом конце…» — медленно, словно думая вслух, разбирает поступок Динки мать.
Но Катя не верит. Она считает сестру безнадежной фантазеркой.
«Ну предположим, — говорит она. — Но в этом «отчаянии» Динка порвала книгу. Так, может, все-таки надо наказать ее?»
«Да она сама себя накажет. Я объясню ей, что она не умеет слушать, кричит, рвет книги — значит, ее нельзя пускать на чтения. Вот и все! Она прекрасно поймет…»
«Значит, она на твоих чтениях больше не будет?» — настойчиво переспросила Катя.
«Пока не будет». «Как это «пока»?»
«Ну, пока не научится владеть собой», — спокойно пояснила старшая сестра.
«Ну, посмотрим! В общем, я думаю, это ненадолго, она найдет какой-нибудь выход…» — насмешливо улыбнулась Катя.
На другой день Марина объяснила Динке, почему она не должна больше приходить на чтения. Беседа была тихая, спокойная; растрепанная книга лежала тут же, и Динка помогала матери собирать и подклеивать страницы.
«А теперь иди, — сказала ей мать, когда страницы были подобраны. — Мы будем читать».
Динка ушла, но потом вернулась и стала около двери. Она не рвалась в комнату, не просила, не плакала. Но с тех пор как только Алина и Мышка усаживались около матери, Динка усаживалась за дверью и, приоткрыв щелочку, жадно ловила мамин голос.
Когда в комнате раздавался смех, она тоже тихонько смеялась, а когда Мышка начинала шмыгать носом, девочка отходила подальше. Потом снова возвращалась и, приоткрыв щелку, испытующе смотрела на лица. Иногда, забывшись, она просовывала в дверь свою лохматую голову и, стоя в таком неудобном положении, слушала.
- Предыдущая
- 37/146
- Следующая
