Динка (ил. А.Ермолаева) - Осеева Валентина Александровна - Страница 92

• Предыдущая
• 92/146
• Следующая

— Ну, как живешь, Лина? — с сочувствием глядя в печальные глаза Лины, спрашивает Олег. — Как Малайка?

— А что наша жизнь! Подневольные мы обое. Я за птицей хожу, еле вырвалась нынче… Малай Иваныч тоже всегда занятой… Вот и рвется душа на все стороны… Отпросилась нынче, а теперь уже не скоро опять приеду… Отрезанный я ломоть. Не наездишься, не находишься… — говорит Лина.

Марина подсаживается к ней на крыльцо и, обняв ее, говорит:

— Линочка! У нас с Олегом большие планы… Мы, наверное, уедем на Украину…

Лина, всплеснув руками, с молчаливым испугом смотрит ей в лицо. Дети тоже замирают от неожиданности.

— Не пугайтесь, не пугайтесь! — улыбается Марина. — Мы и Лину с Малайкой возьмем с собой.

— Меня его графское сиятельство переводит в черниговское имение, понятно? — вмешивается Олег. — Ну, а куда иголка, туда и нитка! Марина и Катя подхватят детей под мышку, а Малайка — тебя, и мы всей семьей двинемся на новое место.

— Батюшки! У вас, значит, жить будем? — повеселевшим голосом спрашивает его Лина.

— Нет, мы в Киеве, а он — в Чернигове, это недалеко… В Киеве у нас много друзей: Малайку устроим куда-нибудь на завод и жить будем все вместе… мечтает Марина.

— А я буду к вам приезжать! — весело заканчивает Олег.

— Господи! Хотя бы так-то… Настрадались мы в этом городе — одних обысков да беспокойств сколько было! Поедем, коль, отседова! И мы с Малай Иванычем около вас будем! Только вот местов нигде нет… Устроим ли Малай Иваныча-то? — беспокоится Лина.

— Устроим, — кивает головой Олег.

— Мама, мы правда уедем? А гимназия? Как же моя гимназия? — волнуется Алина.

— Мама, где эта Украина? Далеко отсюда? — с замиранием сердца спрашивает Динка.

— Ну, пристанете теперь! — машет рукой Марина. — Во-первых, это еще не скоро. Я даже не хотела вам говорить!

Алина и Динка успокаиваются, а Лина снова пригорюнивается. Но Марине уже не до нее: брат что-то тихо спрашивает, нетерпеливо смотрит на часы… Они отходят в сторону и, стоя вместе с Катей у перил, о чем-то тихо беседуют. Динке делается обидно за Лину, ей кажется, что все о ней забыли.

«Вот какие! — думает она. — Могли бы потом посекретничать!»

И, обняв Лину за шею, она тихо шепчет ей на ухо:

— Мы везде вместе будем. Куда бы ни поехали… Лина молча прижимает ее к себе. Сестры еще долго шепчутся с братом, но Марина показывает глазами на притихшую, словно осиротевшую Лину, и Олег громко предлагает:

— А ну-ка, Лина, чернобровая дивчина, споем украинскую песню! Подхватывайте, сестрички! «Сидит голубь на дубочку, голубка летае», — тихо затягивает он.

Сестры подхватывают мягкий украинский напев, Лина, не выдержав, вступает со второй… На крыльце делается тепло и уютно. Динка, положив на колени Лине голову, смотрит на звезды. Мелкие и крупные светящиеся точки усеяли темное небо… Вот упала, покатилась на землю одна звездочка… Куда она упала? Вдруг скатится прямо на нее, Динку, и запутается в ее волосах…

горько жалуется в песне казак, полюбивший в чужом краю дивчину… Казаку надо ехать на Украину, где остались у него жинка и диты…

— «Раскроялось сердце мое на две половины…» — жалобно повторяет песня, и не звездочка срывается с неба, а тяжелая Линина слеза падает на Динкину голову.

«Не наездишься, не находишься…» — вспоминает Динка, и непонятные Линины слова надолго остаются в ее памяти.

Что делать, если сердце Лины не может разорваться пополам… И, прощаясь в этот вечер со своей преданной нянькой, Динка старается НЕ плакать:

— Я знаю, Линочка, у тебя разрывается сердце на две половины. Я потерплю… Все равно уж ты не находишься, не наездишься теперь.

Динка не спит. Каждый день приходят к ней новые мысли, а иногда их собирается так много вместе со старыми, что невозможно заснуть. Трудно понять дела взрослых, но Динка уже знает, что они люди подневольные и стоит им только выйти за калитку, как суровая неволя сковывает все их желания. Плачет и рвется к ним Лина, но ее что-то не пускает. И сердце у нее раскалывается на две половины: одна — там, другая — здесь… Так, чем дольше живет на свете человек, тем больше узнает он плохого. То одно, то другое с ним случается…

Динка засовывает руку под подушку — там лежит узелок с Линиными гостинцами. Раньше, бывало, положишь в рот конфету и сразу успокоишься, а теперь от Лининых гостинцев еще горше на сердце… Бедная Лина! Динка кладет в рот маковку и, лениво разжевывая ее, машинально прислушивается к тихим голосам в соседней комнате. Там у мамы и Кати сегодня на всю ночь засиделись гости: Олег, Костя и Никич… Гости это не чужие, но все-таки чего они сидят так поздно?

— Мышка… — шепчет Динка.

Но Мышка спит, отвернувшись к стене, а из маминой комнаты сразу открывается дверь, и Динка по привычке крепко закрывает глаза.

— Диночка, ты спишь? — шепотом спрашивает мама и долго стоит, наклонившись над кроватью.

Мама хочет, чтоб дети крепко спали, и Динка, посапывая, молчит. Мышка спит взаправду, и мама на цыпочках выходит, плотно притворив за собой дверь.

«У взрослых все время секреты», — думает Динка. Но раз Леньке не грозит больше опасность, то можно не подслушивать. Разве только Костя скажет что-нибудь о Степане?

Но Костя говорит совсем другое:

— Марина! Вот, чтоб не забыть, ваш ключ от парадной двери. А этот — от черного хода. Я сделал два: один себе, один вам… Мне, наверное, придется некоторое время менять ночевки…

— Вы проходите через сарайчик? — спрашивает Марина, вешая около двери два ключа. — Через пустырь?

— Да, конечно, там очень удобно: на сарайчике висит большой замок, так что никаких подозрений… Отодвинешь доску, потом изнутри просунешь руку, откроешь замок — и сразу около двери. Замок без ключа, просто туго прикрывается… Очень удобно! — говорит Костя.

Динка вспоминает — около черного хода их городской квартиры маленький дровяной сарайчик; он стоит в ряду других таких же сарайчиков для жильцов. На городской квартире никого нет, там вечно закрыты окна тяжелыми синими портьерами и в комнатах стоит нежилой, душный запах. Один раз они ездили с мамой в город и заходили туда… «Что делать Косте в их квартире, если там никого нет?» — удивляется Динка. Разговор кажется ей скучным, и, поворачиваясь лицом к стене, она закрывает глаза.

— На первые пять верст орловские рысаки. Дальше рабочие приведут три свежие лошадки, — говорит вдруг Олег.

Динка сразу открывает глаза:

«А! Катанье какое-то! Вот хитрые! Наверное, дядя Лека их к себе приглашает!» — думает она с завистью. Но Костя говорит что-то другое:

— Имейте в виду погоду. Лодку может отнести по течению.

— Все это учтено. Держите на огонек папиросы, — отвечает Олег и начинает что-то тихо объяснять.

В разговор вмешиваются Катя и Марина, потом все стихает, и голосов почти не слышно… Под Динкиным окном хрустит песок; Динка осторожно приоткрывает окно, и сейчас же в комнату снова входит мама… Динка сонно ворочается… Мама укрывает ее и уходит… Разговор в комнате совсем затихает…

Потом Костя встает и выглядывает в сад.

— Там Алина, — говорит он, возвращаясь. — Удивительная девочка!

— Сашина дочка! — вставляет Никич. В его устах это высшая похвала.

Динка обиженно выпячивает нижнюю губу.

«Как будто только Алина Сашина дочка, думает она, — а я и Мышка нет!.. Глупый этот Никич…»

Вообще она недовольна сегодня взрослыми — они так мало обращали внимания на Лину и весь вечер ждали Костю и переглядывались. Лина всего напекла, наварила, а мама так недолго посидела с ней на крыльце. Только что попели немного вместе… И дядя Лека плохо шутил, совсем не утешал Лину, а только сказал, что надо потерпеть… И на детей дядя Лека сегодня никакого внимания не обращал, как будто их вовсе нет на свете!

• Предыдущая
• 92/146
• Следующая