Выбери любимый жанр

Динка прощается с детством (ил. Н. Воробьевой) - Осеева Валентина Александровна - Страница 51

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

– Павло? Вашего Павло? – Динка вскочила, платок упал с ее плеч. – Вы отсылаете меня к этому убийце? К этому гнусному негодяю? – задохнувшись от гнева и обиды, закричала она.

Пан, словно защищаясь, поднял руку и встал.

– Успокойтесь, панночка.

Но плотина была уже прорвана, и охваченная гневом Динка неслась вперед без удержу, без препоны.

– Я не успокоюсь, нет! – кричала она. – Это вы успокоились и держите около себя этого убийцу!

– Бог с вами, панночка. Кого вы называете убийцей? Павло – мой молочный брат, сын моей кормилицы, мы росли вместе… Я доверяю ему, как самому себе… – пробовал урезонить ее пан.

Но слова его вдруг наполнили Динку ужасом, она широко раскрыла глаза и невольно попятилась к двери.

– Так, значит… это вы… вместе сговорились убить Маринку?.. – сраженная неожиданной догадкой, пробормотала она.

Холеное лицо пана побелело, он рванул ворот рубашки, на полу звякнула оторванная пуговица.

– Послушайте… Есть всему предел, – задыхаясь, сказал он. – Я не желаю больше слушать вас. И я удивляюсь, что вы, еще совсем девочка, можете предполагать такую подлость… в человеке, которого вы почти не знаете. Уйдите, прошу вас! – Он сел и, облокотившись на стол, закрыл рукой глаза.

Динка опомнилась, стихла.

– Я не хотела обидеть вас… – робко сказала она. – Я верю, что вы любили Маринку. Но тогда почему же вы не хотите знать правду?

– Какую правду? – не отрывая от лица руки, глухо спросил пан.

– Эту правду знает Ефим, знает все село, знает ее мать…

– Ее мать никого не винила в этой смерти. И вот здесь… – Пан указал на середину комнаты. – Вот здесь… над ее гробом, Павло поклялся мне, что он невиновен…

– Он солгал, клянусь вам! Все село знает, что он солгал! Но люди боятся, он угрожал матери Маринки, что сживет ее со света, если она скажет правду! Он угрожал и Ефиму, но Ефим честный человек, он пришел к вам, но вы не захотели его слушать.

– Вы ребенок. Вам многое не понять. Павло предан мне, как пес. Он бывает крут с людьми, у него много врагов…

– Но мать, родная мать! – снова прервала его Динка. – Она знает все… Ведь прежде чем утопиться, Маринка прибежала к матери… Спросите ее еще раз, пан, выслушайте Ефима и прогоните от себя этого убийцу!

– Довольно, панночка… Мне больно говорить об этом. Вы разбередили мне сердце. Я часто думал: почему она это сделала? Ведь я собирался увезти ее за границу, учить ее. У нее был чудесный голос. Мы должны были уехать вместе. В тот день я привез билеты, но было уже поздно… Вот тут… – Пан выдвинул ящик стола, и перед Динкой мелькнуло девичье лицо с перекинутой через плечо косой и большими доверчиво-счастливыми глазами. К карточке, словно в оправдание перед мертвой, были приколоты какие-то бумажки. – Вот билеты… – сказал пан. Руки его дрожали. Он задвинул ящик стола. – С тех пор прошло пять лет. Я поверил клятве Павло, но я не успокоился. А сейчас вы опять перевернули мне душу. И все началось сначала. – Пан говорил медленно, глядя куда-то в окно на кусты краснеющей рябины. Потом он обернулся к Динке: – Простите меня, панночка! Но я очень устал. Прощайте! – Он открыл дверь и, склонив голову, ждал.

Но Динка не уходила.

– Я не могу уйти без коров… – тихо сказала она.

– Ах да! Вам нужно выполнить поручение! – Пан бросил на нее быстрый взгляд и заторопился к столу. – Ну что же, это легче всего! – Он взял список и обмакнул в чернила ручку. – Я напишу вот здесь: выдать означенным лицам коров… и чего? – Сморщив лоб, он заглянул в список. – А, бугая – значит, быка…

– Нет! Какого быка? Зачем? – остановила его Динка.

– Как зачем? – Вот здесь написано… для какой-то Прыськи, – разглядывая каракули Ефима, сказал пан. – Ну, неважно! Дадим и быка! – Он размашисто написал: «Выдать», но Динка схватила его за руку.

– Да нет же! Тут просто написано, что ваш бык покалечил Прыську. Ей нужно корову!

– Ну хорошо. Корову так корову! – нетерпеливо сказал пан.

– Но этот Павло может дать им самых плохих! – встревожилась Динка.

– У меня нет плохих. Наконец, пусть выберут сами, наметят или как там хотят! Только передайте им, пожалуйста, чтоб меня совершенно оставили в покое! И прошу вас больше не брать на себя таких поручений. – На лбу пана обозначилась резкая складка, голос звучал раздраженно.

И Динка заторопилась:

– Нет-нет! Никто вас больше не будет трогать. Мы только возьмем коров и сейчас же уйдем!

Она схватила бумагу и бросилась к двери, но пан остановил ее:

– Вы не совсем поняли меня. Коровы пока еще мои, и дарить их я никому не собираюсь. Я могу по вашей просьбе сделать небольшую рассрочку – ну, скажем, до осени… Засчитать работу на моих полях и так далее… Но коров можно брать только выплаченных…

– Как – выплаченных? Ведь это же очень долго… А они сейчас голодуют! У них дети… – взволновалась Динка. Но пан остановил ее.

– Довольно. Я сделал все, что мог, – холодно сказал он. – И не советую вам больше связываться с этим народом…

Динка вспыхнула, с губ ее готовы были сорваться дерзкие, непоправимые слова. Но глаза пана остановили ее… Это были холодные, застывшие, как ледяная вода, глаза бездушного человека.

В голове у Динки метнулась испуганная мысль: отнимет бумагу… Она неловко поклонилась и пошла к двери.

– Подождите, – сказал он. – Передайте вашему Ефиму, чтобы он зашел ко мне! Сегодня же! Сейчас!

Долго сдерживаемое раздражение пана вдруг прорвалось, на висках его надулись синие жилы, лицо потемнело.

– И гоните всех, всех со двора! – с бешенством закричал он. – Я никому больше не продам ни одной коровы! Я продам их оптом! Мне надоел этот базар!..

Динка испуганно метнулась к двери.

– Прощайте! – крикнула она на пороге, но пан уже не видел ее.

Задыхаясь от душившего его гнева, он беспомощно рвал ворот рубашки.

Динка захлопнула за собой дверь и выбежала на крыльцо.

Глава 36

Не так пан, як его пидпанок

Во дворе экономии и около калитки, ведущей к панской веранде, толпился народ. Тихо переговариваясь меж собой и цыкая на малых ребят, стояли солдатки. В старых, вылинявших от солнца герсетах, с темными бабьими очипками на волосах, они робко жались друг к другу; их изможденные лица с выплаканными глазами были обращены к веранде, за которой скрылась Динка.

Все, кто стоял в списке Ефима, собрались тут со своими детьми и стариками; только вместо покалеченной Прыськи пришла ее старшая дочка, десятилетняя Ульянка, в длинном, не по росту, безрукавном сарафане, в фартуке, по краю вышитом крестом. Ульянка, сморщив обсыпанный веснушками нос, не спускала глаз с панского крыльца. В этой же кучке солдаток стоял высокий, прямой и строгий Ефим. Скручивая козью ножку из махорки, он тоже нетерпеливо ждал Динку и, стараясь не показать своего волнения, шутил с пристававшей к нему Федоркой.

– Ой боже мой! Дядечка Ефим, хоть бы вы с Динкой пошли. Чего она так долго у пана?

– А я знаю чего? Може, кофей пьет!

– Э, ни! Не до кофею ей. Просыть вона, наша голубка, пана, а он уперся, да и ни в какую… – покачала головой старуха и, вытерев двумя пальцами рот, обернулась к солдаткам: – Мабуть, понапрасну ждем? Нема счастья солдатской доле!

На руках у солдатки заплакал ребенок.

– Цыц ты! Уймить его, тетю, бо, може, зараз сам пан выйдет и с хуторской панночкой! – испуганно сказала Ульянка.

– Не выйдет он, доню, для пана наши слезы как тот дождь: чим больше нападает, тем больше родит панская земля!

По другой стороне палисадника, около флигеля с высоким крылечком, стояли двое братьев Матюшкиных и юркий, сморщенный старичишка – первый богач на деревне Иван Заходько; рядом с ними, похаживая около крыльца, беседовали мужики победнее, рассчитывая и себе прихватить у пана за наличный расчет породистую корову, а то и две, если дозволят местные богатеи.

Матюшкины и окружавшие их мужики держались с достоинством; добротно одетые, несмотря на жаркий летний полдень, в синие суконные жупаны, в начищенных сапогах и в фуражках на смазанных маслом волосах, они, видимо, ждали Павлуху и о чем-то деловито сговаривались между собой. Но Павлуха, раздраженный неожиданным появлением Динки с прошением к пану, решительно пошагал к коровнику, с силой сдвинул тяжелые створки дверей и, повесив на них большой замок, показал солдаткам толстый кукиш.