Посланец небес - Браун Вирджиния - Страница 33
- Предыдущая
- 33/61
- Следующая
Закрыв глаза от внезапного всплеска боли и стыда, Ганна еле сдержала стон. Воспоминания ночи спрятались, преследовали ее. Где-то в глубине души у нее теплилась надежда, что Крид позаботится о ней, что его внезапная ярость перерастет в любовь.
Но рассвет принес лишь более яркий свет реальности, разбив все ее мечты и волшебные сказки. Не было ничего честней, чем любовь в понятиях Крида: он хотел ее и получил.
Тело Ганны ныло от усталости. Ее платье было рваным и грязным, а в волосах запутались листья. Она выглядела, с грустью подумала Ганна, как использованная женщина. А разве не так? Ее бедра до сих пор ощущали тяжесть его тела, а между ними была непонятная болезненность. Как она может бить себя в грудь, отрицая, что тоже хотела его? Да просто не имеет права!
Правда, хотя и с трудом, но быстро находит себе дорогу, заставляя ее признаться: Ганна Элизабет Макгайр, та, что гордилась своей честностью, солгала не только Криду Браттону — кто, возможно, заслуживал этого, — но и себе самой. Куда ушли ее детские принципы? Столкнувшись с резким красивым мужчиной, овладевшим ее мыслями, снами и телом, улетели, как птицы.
Они не обменялись ни единым словом любви в ту ночь. Чувственные пальцы и губы Крида вызвали желаемую от нее реакцию, соблазнили ее лихорадочными, бурными ласками и страстью. И она была соучастницей по доброй воле. Может быть, она и сопротивлялась, но, скорее, для успокоения своей совести, но не той логической части ее мышления, которая сейчас осуждает ее.
И чего она ожидала от него? Может быть, признания в любви? Прекрасно, но нереально. Крид никогда не поддастся таким Чувствам, никогда не покажет, что хочет отступиться от своей бродяжьей жизни отшельника и заняться фермерством в уютном домике, полном детей и аромата домашних пирогов.
Он прекрасно осознавал свое влечение к ней, как и то, что она не могла сопротивляться его взглядам восхищения ею. Он не делал ни из чего тайны!
И она не могла также отрицать, что последние дни она с интересом наблюдала, как он сбривал грубую щетину со щек и скул. В самом деле, она не могла не любоваться совершенством его тела, когда он стоял без рубашки, бреясь перед маленьким осколком зеркала. Она восхищалась его загорелым телом, и он знал об этом, хотя она лучше умрет от укуса ядовитой змеи, чем признается ему. К счастью — или к несчастью — в Северном Айдахо нет ядовитых змей.
Но последняя ночь была совсем другой. В последнюю ночь она уступила своему страстному желанию, поддалась искушению, которого старательно избегала целую неделю. Видимость ее борьбы была замечена, а капитуляция встречена на «ура». И когда она бранила его потом, на самом деле она ругала себя. И он это тоже знал.
Весь обратный путь они прошли, не проронив ни слова. И хотя у Ганны было несколько вопросов, она не осмелилась произнести ни слова, боясь, что вновь сорвется с языка поток обвинений. Он прекрасно понимал ее — представлял, что она чувствовала и как, несмотря на свои протесты и борьбу, она хотела его. Нет, это не было притворством, желанием вытянуть из Крида какие-то обещания. Ей не надо было ничего говорить, ничего объяснять — она сама все знала.
Вдали от темного леса, в ярком свете все еще не угасшего костра, она столкнулась с повседневной реальностью. Ганна подошла к спящим детям и поправила одеяла, постоянно чувствуя на себе его взгляд.
Крид уже успел восстановить барьер между ними, и не оттого, что она требовала этого. Вполне возможно, что его доброе слово или ласковый взгляд подтолкнули бы ее к нему, но этого не случилось. Прислонившись спиной к дереву, он сидел с полной бутылкой виски, не проронив ни слова, и наблюдал за ней. Он не сделал ни единого глотка из бутылки, а просто сидел молча, пока она, повернувшись к нему спиной, стелила около костра свои одеяла.
Ганна с грустью размышляла, почему она видит вещи только в ослепительно белом или абсолютно черном цветах. Для нее существовали всего два понятия: черное и белое, хорошее или плохое, и ничего посередине. А на свете было столько разнообразных оттенков, столько граничащего между хорошим и плохим. Казалось, Крид это знал и определенно дружил с этими загадочными серыми оттенками.
Он сразу уснул, а она — она лежала, не сомкнув глаз, тщетно пытаясь не думать о Криде, но мысли постоянно вращались вокруг того, что между ними произошло.
Если бы она могла что-нибудь изменить! Если бы можно было вернуть эту ночь, она бы и говорила и поступала бы по-другому, и тогда бы ничего не произошло… И вот теперь она лежала с открытыми глазами, когда он преспокойненько спал, такой беззаботный, ведь его мир остался целым и невредимым. Как он мог спать, когда ее мир словно перевернулся?
Она села и посмотрела на него, стараясь произвести хоть какой-нибудь шум и потревожить его сон. Но взявшись за ветку, чтобы потрясти ею, она остановилась. «Серые оттенки, Ганна Элизабет, серые оттенки», — напомнила она себе. Она отпустила ветку и снова улеглась на одеяла, натянув их себе на голову.
Ганна старалась не думать о Криде, не представлять морщинки у глаз, когда он улыбается, или как блестят на солнце его черные волосы, но все было бесполезно. Она вспомнила его нежные, ласковые руки, слова, которые он шептал ей на ухо, и влажное от пота тело под ее пальцами. От этого стало еще хуже: в памяти всплыли мельчайшие подробности их близости, ее ощущений. Сам факт того, что все произошло по ее доброй воле, терзал Ганну.
Подняв взъерошенную голову, Ганна выглянула из-под одеяла. Ее взгляд упал на Крида. Он лежал все с тем же невинным и простодушным видом, как ребенок; его шляпа была надвинута на глаза.
Ганна вздохнула, подавив в себе непрошенные слезы. Что было — то было, и ей надо продолжать жить. Она поднялась и, натянув на плечи, как шаль, грубое шерстяное одеяло, подошла к костру. Было холодно, и она дрожала. Собрав валявшиеся рядом ветки, она подбросила их в костер, и он сразу разгорелся. Чтобы согреться, она поднесла руки к огню.
В Айдахо погода очень переменчива. Дующие с Канады ветра приносят снег, который в считанные минуты накрывает всю землю и тут же тает. Потом опять выглядывает солнце, согревая воздух и землю. «О чем думал Джошуа Макгайр, приехав жить именно в это место? С самого начала это было обречено на провал», — мрачно размышляла Ганна.
Скоро уже рассветет, дети проснутся. Ребекка этой ночью спала намного спокойнее: лихорадка отступила, и ее щеки слегка порозовели. Видимо, сегодня они свернут свой лагерь и смогут отправиться дальше. Тогда всем их мучениям придет конец. Ганна и дети обретут свои новые дома, новую жизнь. Крид Браттон двинется дальше, станет преследовать бандитов и забудет о ней — забудет о днях, проведенных вместе. Может быть, когда-нибудь в будущем, он вспомнит о ней, подумает о девушке, цитировавшей ему Библию и лежавшей обнаженной на его руках в лунной ночи?
У Ганны защемило в груди, руки судорожно ухватились за ручку почерневшего кофейника. Слишком поздно о чем-то думать — менять что-либо. Она поднялась и пошла к сумкам за оловянной кружкой.
— Куда ты пошла? — протянул ласковый голос, напугавший ее так, что она чуть не уронила кофейник.
— Крид! Гм, мистер Браттон. Вы уже проснулись? А я думала, что вы еще спите.
От волнения сердце ее бешено забилось, Ганна посмотрела на Крида. Он сдвинул на затылок шляпу и оглядывал ее мрачно и критически. «Опасность», — мелькнуло у нее в голове, и она напряглась. Его губы, так неистово целовавшие все ее тело, искривились в легкой улыбке. Она тоже улыбнулась ему в ответ.
— Не хотите кофейку? — предложила она.
— Кофе? Э-э-э, наверное, нет.
Он был на редкость дружелюбен. И Ганна успокоилась, поэтому, когда он взял ее за руку, она, не сопротивляясь, подошла к нему.
— Это новая мода, или тебе настолько жарко? — спросил он, указывая на ее платье.
Увидев свое платье, Ганна в ужасе вскрикнула. Одной рукой она попыталась прикрыть дыру, а другой удерживала кофейник.
— Мое… мое платье действительно совсем порвалось, — заикаясь проговорила она в растерянности.
- Предыдущая
- 33/61
- Следующая
