Посланец небес - Браун Вирджиния - Страница 49

• Предыдущая
• 49/61
• Следующая

К счастью, он потерял сознание почти сразу после первого же надреза. Его лицо покрылось потом, а губы вытянулись в узкую полоску. Громко застонав, он впал в беспамятство. Теперь пуля была изъята, кровь и гной отсосаны и несколькими стяжками стянута рана.

Слава Богу, что пуля засела неглубоко. Ганна не была хирургом, поэтому теперь только время покажет, помогла ли она ему. Ну почему она никогда не прислушивалась к словам отца?

Вздохнув, Ганна поднялась на ноги и встревоженно посмотрела на Крида. Он был очень бледен, губы почти бескровны. Что будет с ней, если он умрет? Вынесет ли она это? Ганна в сотый раз встала перед ним на колени, убрала со лба мокрые волосы и поправила, как ребенку, одеяло. Сейчас он действительно был похож на маленького мальчика. Казалось, что боги сна убрали всю суровость с лица Крида и заменили ее детской непосредственностью. «Неужели все мужчины выглядят так, когда спят?» — подумала она.

Ганна пыталась заглушить все свои страхи. Он не должен умереть — она заставит его жить.

Однако следующие восемь часов прошли в тяжелой борьбе за его жизнь. Временами она приходила в отчаяние. Лихорадка Крида все усиливалась, его горячее, сухое тело трясло от озноба. Она постоянно смачивала ему лоб холодной водой. Недалеко от пещеры она отыскала лекарственный аконит, высокое растение с бело-голубыми цветками. Ганна набрала целую охапку, быстро приготовила отвар из его корней и налила в оловянную кружку.

Она встала на колени, ее рука дрожала. Ганна попыталась втиснуть кружку ему между зубами, но из этого ничего не вышло. Крид был в коме, его голова моталась из стороны в сторону. Она чуть не пролила драгоценный напиток. В конце концов она силой разжала ему зубы и застонала от отчаяния, когда часть отвара вылилась на одеяла. Но она все-таки сумела влить маленькой струйкой добрую половину ему в рот.

Откинувшись, Ганна мрачно посмотрела на своего пациента. Она была совсем беспомощна и не знала, что еще предпринять. Где-то, в глубине сознания, она понимала, что должна беречь свои силы, но, как только решила прилечь отдохнуть, в голове завертелось и закружилось столько разных мыслей, что она еще больше разнервничалась.

Несмотря на внутреннее сопротивление, ее обступали ужасы и страхи: как она будет жить без Крида?

Он мучил и изводил ее с первого дня знакомства, играя на ее нервах, словно барабаня ногтями по грифельной доске, но в глубине души, она понимала, что заставлял страдать ее не он, а ее любовь к нему.

Любовь. Как много странного и непонятного заключено в этом слове! Лю-бовь. Это волшебный звук — как легкий вздох, как шепот ветерка. Любовь. Казалось, всего лишь простое сочетание букв из алфавита. О, как она хотела, чтобы ее любовь шептала ей на ухо, перебирала ее волосы, напевала и живительным бальзамом разливалась по всему телу. Она хотела слышать слова любви и ощущать их каждой своей клеточкой. Закрыв глаза от внезапной боли, она вдыхала упоительный нектар утреннего воздуха и запах земли.

Ганна подтянула колени к груди. Локоны, пропахшие дымом, упали ей на лицо. Нежный ветерок доносил в пещеру аромат просыпающихся цветов. Это напомнило ей Сент-Луис, дом и тетушку Энни, и ее отполированную до блеска мебель. Она расходовала немалое количество лимонного сока и «бивакса», и наградой были зеркальный глянец и приятный запах, не исчезавший много часов. А теперь она здесь, в центре Айдахо, с камнями вместо мебели и с без сознания лежащим охотником за вознаграждениями. Она представила скромную гостиную и кружевные занавески. «Но к чему эти воспоминания? — удивилась она сама себе. — Зачем терзать себя, и без того уже измученную бесполезными фантазиями?» Ганна склонилась над своим пациентом и вернулась к слишком страшной реальности: Крид Браттон может не выжить после проведенной ею операции. Почему она занялась учительством, а не врачеванием? Нет, Крид не может умереть, просто не имеет права!

Резко поднявшись, Ганна поставила пустую кружку на камень и поправила свои юбки. Праздность рук способствовала праздности мыслей…

И Ганна занялась работой. Ее первой задачей было убрать тела бандитов подальше от пещеры. Она оттащила на одеялах Стилмана и Ропера под выступ скалы. Ей было очень тяжело. В какой-то момент даже показалось, что Стилман сопротивляется, когда его тело зацепилось за корягу. Ее всю передернуло. Он до сих пор выглядел… как живой. «Нет, он умер, — яростно твердила себе Ганна, — он заслужил смерть. Он без всякого угрызения совести убил Хола Труэтта!»

Ганна осторожно вынула пистолет из руки Труэтта и отложила в сторону. Она взглянула на его мальчишеское лицо и нежно провела рукой по нему. Мальчик-бандит заслуживал большего, чем открытая могила. Ганна бережно обернула его в несколько одеял, под высокой сосной вырыла яму. Из двух веток и полоски кожи она сделала крест и вставила его в изголовье между камней, которыми завалила могилу. Она попыталась вспомнить стихи из Библии, но сейчас они показались банальными и глупыми — слова о загробном мире и любви Бога, который, ей казалось, просто отвернулся…

Ганна встала на колени, наклонилась и сложила руки для молитвы. Подыскивая слова, она прошептала:

— Вернись, о Боже, наполни мою душу! Спаси меня из сострадания ко мне! Потому что в смерти нет места для памяти о тебе: лежа в могиле, кто скажет тебе «благодарю»?

Слова улетали в густой лес, наполненный щебетанием птиц и шелестом листвы. Эти слова были произнесены не только для Хола Труэтта, но и для нее самой. Она еще долго стояла на коленях, собираясь с мужеством, чтобы идти дальше. В какой-то момент ей это показалось пустой затеей. Дальше? Зачем? Чтобы на нее свалилось еще какое-нибудь бедствие? «Зачем, зачем, зачем?» — отзывалось в ее голове, перекрикивая птичьи голоса и шепот ветра.

Но Ганна не привыкла сдаваться, без борьбы уступать даже неизбежному. И, простившись с юношей, погибшим, защищая ее, она встала и вернулась в пещеру к Криду.

Следующие несколько часов она собирала корм для лошадей, и снова, и снова смачивала лицо Крида, и меняла на лбу мокрые тряпки, вливала живительный напиток ему в рот и проверяла повязки, которые, несмотря ни на что, очень быстро пропитывались кровью. И она постоянно меняла их, кипятила и развешивала сушиться. Но рана не переставала кровоточить.

Устало откинув с лица волосы, Ганна поднялась с одеял и вдруг поняла, что в своих попытках спасти Крида совершенно забыла о еде. Ей показалось сложным сейчас готовить бобы, и она стала жевать кусок жесткого вяленого мяса. Мясо было невкусным, но Ганна убеждала себя, что оно поможет набраться новых сил. Это была ее вторая ночь в пещере.

Теперь ей ничего не оставалось — кроме ожидания. Ганна снова села рядом с Кридом. Он спал, но беспокойно. Она сменила тряпку на его горячем лбу. Сейчас, вот так лежа на одеялах, он был таким непосредственным, таким беззащитным. С нежностью Ганна коснулась пальцами его лица, и ее сердце заныло от невыплаканных слез. Она хотела помолиться, но нужные слова не приходили. Ее соломинка, за которую она всегда так держалась, ускользала от нее.

Наконец, прямо перед наступлением сумерек, Крид стал легче дышать и что-то забормотал. Рана стала кровоточить меньше. Она положила ему руку на лоб: температура снизилась, Ганна немного успокоилась. С усталой улыбкой она провела рукой по лицу.

Крид будет жить — кризис миновал.

Она сняла нижнюю юбку с кружевами и аккуратно повесила ее, затем сняла корсаж и положила его на нижнюю юбку, поправила складки на одеяле Крида, затем свернулась калачиком у костра и наконец заснула.

Ей снились густые ленивые облака над головой, ярко-голубое небо и она на золотых лучах солнца — словно верхом на коне. И увидела радуги — небесные создания, которые так редки на земле, — радуги, обещающие видящему их счастье и радость. Ганна поняла этот сон: Крид будет жить.

— Эй!

Еще не совсем проснувшись и в легкой дремоте размышляя над своим сном, Ганна сначала не придала услышанному значения. Но звук повторился — глухой голос.

• Предыдущая
• 49/61
• Следующая