Товарищ Богдан (сборник) - Раевский Борис Маркович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/78
• Следующая

Он был всего лет на шесть старше Бабушкина, но Иван чувствовал себя рядом с ним мальчишкой. И, конечно, не потому, что Шелгунов был высокий, широкоплечий здоровяк, которому Бабушкин едва доставал до подбородка. Нет, Иван, как и другие рабочие, очень уважал Шелгунова за его прямоту, начитанность, за огромную выдержку и силу воли.

У Шелгунова были больные глаза. Внешне ничего не заметно: глаза как глаза. Но по временам Шелгунова поражала острая, режущая боль. Все вокруг сразу мутнело, будто покрывалось туманом. Нестерпимая боль пронзала не только глаза, но и виски, словно каленым обручем стягивала лоб. Так продолжалось дня два-три. Шелгунов бродил полуслепой. Потом боль вдруг исчезала, зрение восстанавливалось. Другой бы давно пал духом, ныл, тосковал, бросил кружок. Но Шелгунов держался так стойко, что большинство товарищей даже не догадывалось о его тяжелом недуге.

Бабушкин хотел походить на Шелгунова и, сравнивая себя с ним, замечал много общего. И в самом деле — и тот, и другой родом из крестьян. Оба работают с малолетства: Бабушкин — у купца, потом — в торпедных мастерских, Шелгунов — на чугунолитейном заводе, потом — в харчевне, в переплетной мастерской. Оба учились в вечерней школе, оба слесари.

«И даже, как нарочно, у обоих больные глаза», — усмехаясь, думал Бабушкин.

…Кружковцы все время мечтали найти опытного лектора. Слесарь Шелгунов, хотя и был начитан, все-таки не мог всего объяснить.

— Хорошо бы кого из интеллигентов пригласить, — предложил Илья Костин. — Они народ башковитый. Пускай по науке объяснят что к чему, зачем и почему!

— С интеллигентами одна морока, — возразил угрюмый, пожилой рабочий. — Я вот был месяц назад на собрании. Интеллигент какой-то выступал, сам по обличию вроде профессора. Хлипкий, борода клинышком, а на голове ермолка, чтобы, значит, лысину не застудить. Вынул он бумажки, стал читать. И так нудно читает, ну, прямо в сон вгоняет. Ни одного живого слова. Уткнулся в бумажку и гудит, гудит, ровно шмель…

— Я тоже надысь слушал интеллигента, — усмехнулся рябой металлист. — У него от учености аж заскок. Так мудрено и быстро чешет — ну ничего не понять! И слова подряд все нерусские. Постой… как это? «Транс-пент-ден-тальный», «перман-тент-ный»… Язык сломаешь! Куда нам, с нашим понятием, разобраться!

— Нет, друзья, — возразил Шелгунов. — Интеллигенты один другому не чета. В лепешку расшибусь, а найду хорошего лектора.

Через несколько дней Шелгунов, встретив Бабушкина и Костина, отвел их в сторону и радостно шепнул:

— Ну и лектора я раздобыл! Ума — палата!

Вскоре уже все кружковцы знали: на следующее занятие придет новый руководитель. Горячий, увлекающийся Шелгунов, не скупясь на слова, так расхвалил нового лектора, что рабочие с нетерпением ждали его.

— Собрание проведем у тебя. Ладно? — сказал Шелгунов Бабушкину.

Иван кивнул. Он теперь лучше зарабатывал и снимал большую комнату, что было очень удобно для кружка.

…Наступил долгожданный вечер. На дворе — грязь по щиколотку. Промозглый осенний ветер гудит в трубах, рябит лужи, на облезлом деревянном заборе громыхают заплаты из ржавых обрезков железа.

Иван тщательно убирает комнату. Он торопится, хотя до начала занятий еще больше часа.

Веник так и мелькает в его руках. Из комода Бабушкин достает чистую скатерть, кладет ее на стол, разглаживает, ставит чашки, закуску.

Потом снимает с постели синее байковое одеяло. Берет молоток, гвозди, плотно прикрепляет одеяло к окну. Подходит к книжной полочке — за последний год он составил себе небольшую библиотечку — выравнивает, поправляет книги.

Время тянется медленно. Бабушкин выскакивает в сени, доливает керосин в лампу.

Больше, кажется, делать нечего. Он садится на табурет, берет книгу. Но не читается: с нетерпением ждет он «гостя».

За полчаса до занятий все кружковцы уже были в сборе.

— Подождем — увидим! — говорили рабочие. — Уж не увлекся ли Василий Андреевич? Не слишком ли перехвалил лектора?

Бабушкин волновался, пожалуй, больше всех. Это было первое собрание на его квартире, и ему хотелось, чтобы все прошло как можно лучше.

Точно в условленное время раздался звонок. Бабушкин и Шелгунов заспешили к двери. Вошел невысокий молодой человек лет двадцати трех, двадцати четырех, с рыжеватой бородкой, в потертом пальто и фуражке с помятым козырьком.

— Здравствуйте, товарищ Бабушкин, — сказал он, пожимая руку молодому слесарю, и представился: — Николай Петрович!

Говорил он слегка картавя.

Лектор вытер ноги о половик, снял фуражку и частыми, быстрыми шажками прошёл в комнату. В углу он разделся, поздоровался со всеми и сразу шагнул к полочке с книгами. Пока он просматривал книги, шестеро рабочих — члены кружка — переглядывались.

«Где же ума палата? — подумал Бабушкин. — Ведь совсем молодой! Всего года на три постарше меня».

Очевидно, такие же мысли возникли и у остальных кружковцев.

Слишком уж юным казался лектор. Правда, у него был огромный выпуклый лоб, а на голове уже поблескивала лысина, но все-таки рабочие, особенно пожилые, отнеслись к нему с недоверием.

Между тем лектор быстро рассортировал книги на полочке, разбив их на две стопки.

— Вот эти — Золя, Некрасов, Гоголь — хороши, — сказал он Бабушкину, — а эти… — указал он на вторую тощую стопку. — Вы читали?

— Еще не успел, — смутился Бабушкин.

— Вот и отлично, — обрадовался лектор, поблескивая своими живыми, с хитринкой, глазами. — «Хозяин и работник», «Сто один способ разбогатеть», «Как по звездам узнать свою судьбу»… Эти книги читать — мозги засорять! Выбросьте их — и дело с концом.

И Николай Петрович, сняв тощую стопку книг с полочки, решительно отложил их на подоконник.

Рабочие переглянулись.

— Товарищи, — сказал Николай Петрович, поглаживая маленькую рыжеватую бородку. — Я прочитаю вам несколько лекций. Коротко изложу политическую экономию по Марксу. Ну конечно, и практические наши дела не обойду…

— Началось… — шепнул Бабушкину рябой металлист. — Верно говорят: с интеллигентами — одна морока. Сразу Маркса тычет. А я этого Маркса целую ночь читал — ни шиша не понял!..

Бабушкин толкнул его в бок. Все затихли. Лекция началась.

Говорил Николай Петрович необычно. Словно он и не лекцию читал. Никаких бумажек у него не было. Он то сидел за столом, то вставал и ходил по комнате. Говоря, он энергично «рубил» воздух правой рукой. Часто задавал вопросы рабочим, да обязательно такие, что возникал спор. Все наперебой высказывали свое мнение; Бабушкин волновался, думая, что это непорядок. А лектору словно даже нравились горячие высказывания рабочих, и он еще больше подзадоривал их. Его, казалось, вовсе не смущает, что лекция стала уже не лекцией, а чем-то вроде беседы.

Говорил он очень просто, примеры приводил такие, словно сам работал на Семянниковском заводе и знал там всю подноготную.

Рябой металлист сидел, широко раскрыв глаза. Оказывается, эта самая экономия Маркса — вовсе не такая уж мудреная. Если толково объяснить, — все понятно.

А когда лектор заговорил о штрафах, стало совсем шумно.

— Ведь это возмутительно, — сказал Николай Петрович. — За что только не штрафуют?! За «громкий разговор» — штраф! Не в те ворота вошел на завод — плати рубль. Даже за «невеселый вид» — и то штраф!..

— Точно! — подхватил Костин. — Или мастеру не угодил — напишет: «ленился». И опять выкладывай целковый!..

Со всех сторон слышались реплики, восклицания.

— И у нас вот каблук на сторону посадишь — гони монету, — сказал низенький усатый рабочий-обувщик и с досадой махнул рукой.

— Ну, если каблук на сторону посадил, — тогда штраф, по-моему, правильный, — усмехнулся лектор, и в глазах его заплескались, забегали веселые искорки.

Рабочие засмеялись.

Костин стал рассказывать длинную историю о том, как одному котельщику недавно отдавило ногу в цехе, но его перебил пожилой токарь, тоже желавший немедленно изложить какое-то происшествие.

• Предыдущая
• 14/78
• Следующая