Джан — глаза героя - Перовская Ольга Васильевна - Страница 15

• Предыдущая
• 15/25
• Следующая

С тем же деловым видом пес распахивал лапой дверь в кабинет председателя и, только усадив хозяина в кресло, разрешал себе вольность — поглазеть по сторонам, повилять своему отражению в зеркале и отозваться сдержанным рычанием на сладкий голос диктора из лакированного ящика.

То, что сказал по телефону инструктор, очень встревожило и расстроило Семена Гавриловича.

— Да успокойтесь! Это просто общий порядок… Правила воинской дисциплины…

— Да, да… Но только… такие переживания… И к чему они нам?! Я так огорчен!..

Инструктор расспрашивал о Джановой работе и, узнав, что все — и ближние и дальние — поездки собакой уже хорошо изучены, заявил:

— Ну, теперь остается только, чтобы работу поводыря проверила комиссия, и тогда можно будет особым актом закрепить передачу Джана в полную вашу собственность.

— Да ведь он же и так мой! Вы не можете себе представить, до какой степени мы уже привыкли друг к другу. Джан, наверное, никого, кроме меня, знать теперь не захочет, а я… без него… Что же это?!.

— Да успокойтесь, Семен Гаврилович, ведь мы только должны…

— Я пропаду без него… теперь окончательно пропаду! Служит он мне верой и правдой… Чего еще надо? Акт? Характеристику написать?! Отзыв? С удовольствием, хоть сию минуту…

Но инструктор отвечал, что дрессировка поводырей — это особое задание правительства, и выполнение этого задания должно быть обязательно показано официальным представителям.

— А если Джан разволнуется, как тогда — помните, при вас? И осрамится?! Другую дадите?!. — закричал Семен Гаврилович в телефон с таким ужасом, что Джан вскинулся с подстилки и громко залаял. — Нет, нет, и не думайте! Пожалуйста, оставьте этого «лучше» себе… А я Джана никому и ни за что не отдам…

Белоножка отвечал что-то долго и убедительно. Он вполне полагался на прекрасные врожденные качества Джана, на его породность, выдержку, испытанный, уравновешенный нрав…

— Я ведь говорил вам, что мы тогда пешком обошли с ним по списку много адресов слепых-инвалидов. Но я поклялся себе, что передам Джана только в настоящие руки. Это прекрасное животное, и я рад за него: он нашел достойного хозяина.

День испытания был все-таки назначен.

Инструктор явился спозаранку. Семен Гаврилович только что проснулся. Джан еще лежал на подстилке. Он не вскочил (как бывало) при звуках шагов воспитателя. Он продолжал спокойно лежать, считая излишним, хотя бы из вежливости, постучать хвостом о пол.

Он чувствовал себя дома и ко всем «посторонним» относился — смотря по приказанию хозяина.

Здороваясь, Алексей Степанович крепко тряхнул рукою. Джан вскочил и возмущенно залаял. Он даже Нине Александровне с трудом разрешал прикасаться к хозяину. А тут…

— Да ты что же, дурень этакий, выдумал?! Окончательно раззнакомился со мной, что ли?! — обиделся Белоножка. — На место! Лежать! Ну!

Но вместо прежнего безропотного повиновения, пес вклинился между ним и хозяином. Шерсть по спине поднялась острой, как у дракона, чешуей, глаза налились кровью.

Он был полон решимости тут же, на месте, отдать жизнь за своего властелина.

— Ну и ну-у! — разобиженный инструктор принужден был отступить в коридор. Приходилось самому пожинать плоды своей же выучки.

Семен Гаврилович велел Джану вскочить к себе на кровать и лаской, и шутливой возней развеселил и успокоил рассвирепевшего было пса.

— Вы посмотрите, Алексей Степанович, какой он со мной добродушный, — говорил Семен Гаврилович, повернув лицо к порогу, где все еще стоял Белоножка. — Не обижайтесь на него, пожалуйста. Вы сами его этому обучили. Он положительно не переносит, чтобы кто-нибудь ко мне прикасался…

— Ну, это уж он от себя! — ворчливо, но с гордой улыбкой ответил Белоножка. — Мое воспитание было в общих чертах.

— Недавно мы с ним ехали по электричке, — одеваясь, рассказывал Семен Гаврилович. — Я было чуть придремнул. Вдруг слышу — «Ваш билетик?» — и сразу что-то пискнуло… Я мигом: «Фу, Джан, отставить!» — он немедленно ткнулся носом в мою ладонь, а контролер (это он дотронулся до меня пальцем) говорит: «Извините, товарищ, не сообразил, что вы инвалид — проезд без билетов. Вот ваша собачка справедливо и возмутилась — чуть было не оттяпала мне палец-то».

В разговорах и сборах прошло часа два.

Инструктору показали Джаново место в коридоре, где на вешалке вровень с головой собаки были размещены его шлейка, поводок и все прочее. Под вешалкой стояли миски, а возле хозяйской кровати находилась суконная стеганая подстилка. Каждое утро Джан сам вытаскивал ее на крыльцо, а после того, как ее выбивали, с достоинством волочил обратно на место.

После завтрака инструктор и Семен Гаврилович с Джаном вышли в цветничок.

До приезда комиссии оставалось еще полчаса.

Белоножка украдкой посматривал на часы. Он волновался, но только одно это движение выдавало его. Ведь через несколько минут предстояло держать экзамен не только собаке, но и ему самому, его работе, его способу воспитания собак-поводырей.

Он понял, что командовать собакой во время испытания придется уже не ему, а Семену Гавриловичу. Никому, кроме него, Джан не будет теперь повиноваться. К чувству гордости за свою выучку у Белоножки примешивался страх: как все это сойдет?

Они начали договариваться, какие команды должен будет давать Семен Гаврилович и какие поездки с Джаном должны быть обязательно показаны.

В это время в свежем утреннем воздухе мелодично пропела сирена. Длинная щегольская машина остановилась у калитки. Четверо солидных мужчин вошли во двор и в сопровождении Нины Александровны, встретившей их у крыльца, направились в цветник.

Инструктор вытянулся, приветствуя членов комиссии. Встал и Семен Гаврилович. Напряженное тело собаки прильнуло к его ноге. Он опустил одну руку на голову Джана, а другую приложил к козырьку.

— Доброе утро! Здравствуйте, Семен Гаврилович! — услышал он приветливые голоса. — Ну, как теперь жизнь молодая?!

— Осторожно, товарищ генерал! — Белоножка испугался повторения утренней истории. Джан заметил протянутую к хозяину руку и обнаружил намерение немедленно познакомиться с брюками дерзкого пришельца, невзирая на его малиновые лампасы.

— Лежать! Смирно! — приказал Семен Гаврилович. — Поводырь обучен не допускать никаких прикосновений к своему подопечному. Но теперь он, без команды, не имеет права подняться.

Пожимая (к великому гневу Джана) руки членам комиссии, Семен Гаврилович взволнованно говорил:

— У меня не находится слов, чтобы выразить нашей родной партии и правительству ту горячую признательность, которая переполняет мое сердце. Я могу возвратиться к полезной, интересной жизни. Могу ездить в свой цех, работать, быть членом общества. Нельзя передать, как важно мне чувствовать, что я, никого не обременяя, имею возле себя неусыпную охрану и помощь моего поводыря… Мне сейчас порой кажется, что мне каким-то образом возвратили глаза… Встать, Джан! Ко мне!

Джан вскочил и стал рядом с хозяином.

Семен Гаврилович говорил, прижимая руку к груди, другую руку он положил на широкую голову собаки и взволнованно повторил: «От всего сердца благодарю за великую заботу»… Щелкнул спуск кинамы, аппарат заработал, и эти слова вместе с изображением были записаны для кинохроники.

Затем Джан показал комиссии исполнение различных приказаний:

— Готовься!

Джан сбегал в дом, принес с вешалки свою шлейку, всунул в нее голову и лапу и стал так, что оставалось только застегнуть пряжку.

«Голос!» — Джан огласил лаем окрестности. — «Лежать!», «Встать!», «Принести туфли!», «Где хозяйка, позови!», «Принеси трость! Фуражку!».

Джан проделывал все это быстро, вполне сознательно и с величайшей охотой. Туфель он натащил целых три штуки и потом, сам от себя, выволок на крыльцо свою подстилку, (она не была еще сегодня вытряхнута), чем насмешил всех членов комиссии.

День становился жарким и потому команду — «Купаться!» все встретили с полным восторгом.

• Предыдущая
• 15/25
• Следующая