Джан — глаза героя - Перовская Ольга Васильевна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/25
• Следующая

Часы над столом ударили половину.

Два разных человека, два разных характера, в каждом слове, в каждом поступке по-разному проявляли себя.

Предстояла скучнейшая работа: все учесть, рассчитать по-хозяйски, наметить что и как сэкономить в большом сложном производстве… И как ни отвиливал «один характер», прикидывая все «на глазок», «приблизительно», «второй характер» упорно все проверял и уточнял.

Постепенно втянувшись в работу, собеседники забыли, что в комнате находился еще и третий, и тоже весьма ярковыраженный характер.

Джан сначала сидел, как в вагоне, привалившись спиною к хозяйским коленям. Он чутко вслушивался в разговор и, уловив в репликах Семена Гавриловича сдержанное неодобрение, присоединял к его замечаниям выразительное: «Аррррр!..»

— Да подь ты к дьяволу!.. Взорвался наконец измученный жарою и постоянными поправками в подсчетах толстяк. — То-о-же мне, вмешивается! Терпеть не могу, когда в комнате всякая дрянь!..

— А без него я не попал бы сюда, — немедленно возразил «другой характер». — Я за свою жизнь, с тех лет, что был пастушонком, приучился уважать собак за их помощь и службу. А сейчас и тем более… Вот проверьте: кто не жалеет, не бережет и не понимает животных — тот ненастоящий человек, убогий сердцем, внутренне грубый, одервенелый. Такой человек не способен любить ни природу, ни Родину, ни людей… И в семье часто бывает жесток и бездушен…

— Хм… А вот я, например,… Вы, быть может, хотите сказать, что нет правил без исключения?

— Я хочу сказать именно то, что и сказал. И это мое глубочайшее убеждение, — сухо отозвался капитан. — Давайте-ка лучше продолжим наши подсчеты.

Снова цифры и щелканье косточек.

На тяжелый вздох в директорском кресле, каждый раз отзывается вздох на прохладном полу. Толстяк принимает это как личную обиду и едва не взрывается снова.

Но не только жара донимает собаку. Вспоминаются псу крик и ругань давешней хозяйки козы… Почему она так на него раскричалась?!. Женский крик, брань, повышенный тон Джан не терпит со щенячьих дней своей жизни. Это так всегда было обидно и незаслуженно!.. Много горя, побоев и унижений перенес он щенком. А за что?!.

Джан вздыхает.

И вдруг… Дверь открылась, и тот самый крикливый голос спросил:

— Сюда, что ли? Войтить можно?!.

В кабинете стояла хозяйка козы.

— Вот он! Он самый и есть! Точно!.. — она сразу уставилась пальцем под стул. — Ишь ты, толстомясай! Теперь спрятал, небось, морду бесстыжую!..

Но Джан, наоборот, теперь как раз поднял «бесстыжую» голову и отчетливо показал зубы…

— А вы что же, гражданин, за собакой своей не доглядываете? Это как же выходит, к примеру сказать, глаза, что ль, повылазили? А?… Розку мою затравил… до смерти… Загонял, изуродовал… Это всю… на клочки изорвал…

Женщина всхлипнула:

— Это так хорошо поступать! А?! Онищили… Обидели… И по-о-ошли себе дальше…

— Не выдумывайте! Ничего этого не было, — медленно и веско ответил Семен Гаврилович. — Глаза, правда, у меня «повылазили». Я — слепой. Но и без глаз я знаю, что вы говорите неправду.

— Сле-е-е-пой!..

— Да. Собака моя так обучена, что она без моего приказания никогда никого не укусит. Я за нее головой отвечаю…

Семен Гаврилович поднялся во весь рост. Рядом с ним встал и вытянулся его поводырь. Это была очень внушительная пара.

— Вы издалека заприметили мои очки и решили: «Он плохо видит. Попробую-ка я его одурачить»… Ну, где ваша коза? Давайте ее сюда! Или можно позвать двух-трех товарищей и сведите нас к ней, мы проверим на месте. Понятно?! И если собака действительно причинила ей хоть малейший ущерб, хоть царапинку, я немедля за все уплачу.

Семен Гаврилович говорил, не повышая тона, но у Розкиной хозяйки сразу пропала охота извлекать выгоду из этого приключения:

— Да вы что же, так уж и рассерчали?!. Очков ваших, я извиняюсь, совсем даже и не видела и дурачить не собиралась… а… а… просто… обидно… Небрежничает, думаю, человек… травит Розку своею собачкою…

И она с явным подхалимством улыбнулась Джану, на что он не замедлил ответить: «Ар-ррр!»

— Извиняюсь Пойду уж! Чего гам! Толковать-то! Человек и так, можно сказать, пострадавший… Не серчайте на дуру-то бабу… Может, вы за нас, окаянных, и глазыньки свои порешили… — бормотала она, отступая к дверям. — А мы — чурки с глазами… Полены дубовые… Голос ее доносился уже где-то с лестницы, из сада. И чем дальше она отходила, тем громче сама себя обличала и каялась:

— … они-то… за нас-то… А мы — чурки с глазами… — долго еще звенело над улицей.

В комнате все пришло в прежний порядок.

Директор молча, но с интересом наблюдавший всю эту сцену, предложил «освежиться» шипучкой.

— А пожалуй, вы в чем-то и правы, Семен Гаврилович. Я все время смотрел на эту женщину: такая, если бы ей только ничто не помешало, и на человека наговорить не посовестилась бы.

— Вот и нужно, чтобы совесть росла с человеком в его человеческом сознании с самых младенческих лет. А это лучше всего воспитывается в отношении к слабейшим, бессловесным и беззащитным. Просмотрите-ка биографии лучших людей, в каждой есть хоть две строчки: «С детства он был бережен и заботлив ко всему живому, любил природу, животных, детей»… В этом сразу и проявляется, кто перед нами — Человек или…

Семен Гаврилович вдруг добродушно заулыбался:

— … или «чурка с глазами». Ну, а теперь разрешите откланяться. Мы как будто хорошо поработали с вами для нашего плановика и бухгалтера. Мне хотелось бы еще зайти в цех. Пойдем, Джан! Веди меня в «картонажный»!

Толстяк в одиночестве выпил два стакана шипучки и высунулся из окна. Вон они идут, обогнули прудик, вошли в переулок… Шагают себе как ни в чем не бывало по этакой-то жарище!..

Кто же это такие? Откуда они? Как свела их судьба? Нет, они никогда, верно, не жили врозь!..

Для того, чтобы это узнать, нам придется вернуться к лихим, тяжелым годам второй мировой войны.

Тощая, похожая на скелет, овчарка медленно слонялась по комнатам и кухне.

Она едва держалась на ногах от слабости, и только хорошее воспитание заставляло ее сдерживать голодный вой.

Двухкомнатная квартирка в одном из выстроенных перед войною домов плохо и редко отапливалась. Узоры инея белели по углам; на обледеневших окнах висели одеяла; полы были затоптаны, опилки и стружки лежали дорожкой от холодной газовой плиты до маленькой печки-«буржуйки» в столовой.

Нигде — ни под кухонным столом, ни в шкафах, нив ведерке для отбросов, собака не могла отыскать ни крошки съестного.

А есть ей хотелось мучительно. По низу ее втянутого, тощего живота болтались пустые соски, а в холодном углу кухни, на старом байковом одеяле, жалобно попискивал голодный щенок.

Собака погрызла выброшенную в мусор подошву, полакала из миски воды и печально поплелась на место.

Щенок принялся мять лапками и тянуть ее пустые соски, а она согревала его своим телом, лизала, растирала и переворачивала языком на бочок и на спину со всем терпением и лаской материнства.

На голодный писк малыша в комнате появился хозяин Он подошел к водопроводу и размочил под струей корку хлеба.

— На, Джедда, подкрепись немного, старушка! Ишь ведь до чего отощала!.. Так ты совсем щепка затомишь… Подохнет ведь он у тебя с голодухи-то…

— И очень прекрасно сделает, — раздался из соседней комнаты резкий голос. Высокая женщина, с грубыми чертами лица и большими руками, на которых блестели кольца и браслеты, остановилась на пороге кухни.

— … Понять не могу, отчего она так отощала?! — не слушая ее, повторял мужчина. — Ведь товарищи из Института собаководства обследовали ее на прошлой неделе… Она совершенно здорова… Новую карточку на ее паек выписали. Джедда на особом учете. Государство очень дорожит такими служебными собаками… Мы, что ли, ее объедаем?!

Женщина всплеснула руками:

— Из-за такой дряни и такие упреки!.. Да я… Да лучше ее совсем уморить и щепка ее выкинуть на помойку!.. Чем…

• Предыдущая
• 3/25
• Следующая