Другое место - Новак Илья - Страница 4
- Предыдущая
- 4/9
- Следующая
– В жидком состоянии жижа горит еще лучше, – сказал Нецки.
От костра по сараю разошлось тепло. Мягкие ручки коснулись лба Рупора, погладили ухо, щеку.
– Откуда у нее это взялось? – повторил мальчик.
– А? – Нецки поднял голову, разглядывая Елену. – Довольно аморфная субстанция, не правда ли? Разве ты никогда не видел, как они делают это?
– В Бра давно нет ни одной тележки.
– Ну да, эта атмосфера для них губительна. Их жижа… я думаю, в нормальном состоянии они не должны выделять ее. Они медленно истекают ею и в конце концов умирают. Тележки могут выращивать вот такие органические манипуляторы вроде рук. Я даже знал одну, которая научилась говорить. Она много чего мне рассказала…
Рупор приподнялся, в свете костра разглядывая Елену. Прутья глубоко вдавливались в плоть и, должно быть, причиняли непрерывную боль. Тележка опять погладила его, а затем ручки начали медленно терять форму и втягиваться обратно.
– Сетка делает ей больно? – спросил Ян, подползая поближе к костру.
– Вся их жизнь на этой планете – сплошная боль.
Они помолчали, греясь.
– Вокруг есть что-то еще? – произнес мальчик. – Кроме поселений?
Нецки сел, поджав под себя ноги. Палку он положил рядом и обхватил себя за плечи.
– Еще есть город. Ты же слышал про город…
Из темноты, что царила за хлипкими стенами сарая, донеслось протяжное басовитое гудение.
– Ваш газовый барак, – пояснил Нецки. – Перекликается с другими по трубам. Или, может, подает сигнал Тамберлогу. Знаешь про Тамберлога? Нет, не спрашивай, я сейчас не буду рассказывать о нем. Он стоит… то есть живет на краю города.
– А что там еще есть?
– В городе? Сейчас ничего хорошего. Развалины, обжитые панами. Тебе мало лет, ты не знаешь, как было раньше. Но те, кто старше, они помнят… помнят другие места. Там, в городе, были музеи. Статуи, картины… Если когда-нибудь попадешь в один из них, увидишь, как выглядят эти другие места.
Ян уже понял, что внутри старика живут два разных человека. Одного звали Нецки, он выкрикивал бессвязные фразы, расхаживал везде с палкой и чистил своего пана. Нецки был не злой, но и не очень-то добрый, он мог походя ткнуть Елену зигзагом. Второй, имени которого Ян не знал и которого про себя называл Дядей, нравился мальчику больше – он не был таким равнодушным, как Нецки. А еще он отвечал на вопросы, хоть чаще всего и говорил в ответ непонятные слова. Нецки всегда был днем, а Дядя появлялся лишь в темноте, поздним вечером или ночью.
Хотя назавтра он неожиданно возник посреди дня, когда Рупор со стариком шли через Бра к полю костей. Дорогу им преградила большая лужа грязи, где лежали свиньи. Их детеныши барахтались, похрюкивая, толкали рылами друг друга и детей, которых сейчас трудно было отличить от поросят. Нецки только что шел своей обычной разболтанной походкой, а тут вдруг замер, во все глаза уставившись на играющих. Рупор тоже остановился. Вывихнутая рука все еще болела, мальчик прижимал ее к груди.
Маленькая девочка вскарабкалась на спину свиньи, с визгом скатилась по ней, встала на четвереньки и засмеялась, отплевывая грязь.
– Конец антропогена, – произнес голос Дяди из рта Нецки. – Великий бог Пан умер. Свиньи… Чем люди отличались от животных?
Ян посмотрел на него и непонимающе улыбнулся.
– Тем, что животные не задаются этим вопросом.
Старик помедлил, словно ожидая, что Ян поймет, и произнес со злостью:
– Ты хоть способен на эмпатию, а в остальном – такая же тупая свинья. Вы все теперь как свиньи. Как любые животные – следующее поколение такое же, как и прежнее. Твои дети, если они у тебя когда-нибудь появятся, будут такими же, как и ты. И все взрослые, даже бригадиры, они тоже не понимают. Я был антропологом. А Багир… думаю, только она понимает. И все. Только мы двое на все поселение, но я скоро уеду. Потому она и озлобилась. Одна зрячая среди сотен слепых. Паны уничтожили все символьные системы. Исчезла связь поколений, наследство, которое доставалось от предков. Еще несколько лет назад попадались те, кто пытался учить детей читать и писать, но их отправляли на газацию. Сейчас люди умеют делать только бараки из глины и миски для еды. Никаких артефактов, никакого искусства. Исчезла письменность. Даже на высохшей глине никто не выцарапывает рисунков. Для панов это главное – нарушить связь поколений.
Не поняв ни слова, Ян спросил первое, что пришло ему в голову:
– Почему паны злые?
– Злые? – Дядя оскалился, запрокинул голову к овевающим поселение Бра бесконечным потокам грязно-желтой крупы, сквозь которые в сторону города медленно плыла кавалькада увешанных пузырями чинке. – Злые! Паны не злы и не жестоки. Просто люди для них – лишь случайные всплески в обычной симметрии калибровочного поля. Разве человек жалеет глину, замешивая ее, чтобы построить стену барака?
Когда они подошли к полю костей, грязно-серой пустоши, усыпанной пеплом и обугленными останками, Дядя произнес:
– Непонятно. Зачем панам понадобилось столько костной пыли? Что-то происходит, только я пока не могу понять что.
Дядя исчез, уступив место Нецки, – замахав палкой и выкрикнув что-то вроде “смрадная дерьмокровь!”, старик убежал.
– Эй, черномазый! – к Рупору подошла Багир и уставилась на него красными от жижи глазами. Перекошенное лицо пылало едва сдерживаемым напряжением. – Завтра этот пан со своим чистильщиком уезжает отсюда.
Теплый ветер гнал по полю костей маленькие смерчи. Чуть покачиваясь в его порывах, низко над землей висело несколько чинке. Багир посмотрела на поселенцев, привязывающих к отросткам набитые пылью пузыри, на бригадиров, следивших за их работой, на Нецки, который приплясывал вокруг взгромоздившегося на тележку Омнибоса, и произнесла сквозь зубы:
– Ты едешь с ними.
Розовый костерок почти не грел. Багир на полусогнутых ногах пробрела через помещение и остановилась над Яном, отхлебывая из кружки.
– Завтра отбываете.
Ян молчал, баюкая правой рукой запястье левой.
Багир, качаясь, смотрела на него красными глазами Тележка чем-то тихо шуршала в углу.
– Ты хочешь уйти из Бра? – спросила бригадир без всякого выражения.
- Предыдущая
- 4/9
- Следующая
