Воспоминания дипломата - Новиков Николай Васильевич - Страница 11

• Предыдущая
• 11/116
• Следующая

Ряд работников НКИД активно откликнулся на призыв руководства наркомата. В их числе был и я. Большинство своих статей я публиковал на страницах «Правды», «Известий» и «Красной звезды», но нередко помещал их и в других печатных органах. Тематика моих статей определялась в основном проблемами тех стран, которые входили в круг ведения Ближневосточного отдела. Время от времени я выступал с докладами по текущему моменту в различных аудиториях – гражданских и военных – в Москве, Ленинграде, Смоленске и Орле.

Вышеописанная ситуация на Ближнем Востоке, сложившаяся зимой 1939–1940 годов, коренным образом изменилась весною 1940 года. Решающим фактором этих перемен явилось внезапное превращение «странной войны» на Западе в беспощадную схватку двух империалистических группировок, в схватку не на жизнь, а на смерть.

Оккупировав территории Дании и Норвегии, германские бронированные и моторизованные войска начали затем наступление в Люксембурге, Бельгии и Нидерландах. Только пять дней им понадобилось, чтобы принудить к капитуляции Нидерланды и 15 дней, чтобы поставить на колени Бельгию. Сражавшиеся на территории Бельгии и Северной Франции англофранцузские войска потерпели поражение, были прижаты к проливу Па-де-Кале в районе Дюнкерка и в начале июня с большими потерями эвакуированы в Англию. Франция противостояла теперь Германии в одиночестве. Уже 14 июня немцы без боя, точно на параде, вступили в Париж, а 22 июня спешно сформированное правительство маршала Петэна подписало в Компьене акт о капитуляции. Такова трагическая хронология весенне-летних военных событий – закономерных последствий авантюристической «мюнхенской» политики Англии и Франции. Для полноты картины добавлю, что 10 июня Италия, объявив войну терпевшим поражение Франции и Англии, присоединилась к своему победоносному германскому союзнику.

Разгром Франции и вступление Италии в войну повлекли за собою крайне важные последствия для стран Ближнего Востока и Средиземноморского бассейна. Среди них следует прежде всего упомянуть Турцию – в связи с судьбой англо-франко-турецкого договора 1939 года, само существование которого было поставлено под вопрос. Франция, капитулировавшая перед Германией и Италией, перестала быть партнером Турции по этому договору. Для Турции возникла потенциальная опасность использования против нее территорий подмандатных Франции стран – Сирии и Ливана, а может быть, и дислоцированных там дивизий французской «ближневосточной армии».

Учтя изменившуюся расстановку сил в этом районе, турецкое правительство совершило поворот в своей внешней политике и пересмотрело свое отношение к Анкарскому договору. Не денонсируя его официально, оно вместе с тем практически отказалось от всех своих обязательств. О совместных военных действиях с оставшимся партнером – Англией – больше не было и речи. Турецкое правительство не оказывало своему партнеру даже политической поддержки.

С особой наглядностью выявился этот новый курс Турции осенью 1940 года, когда Италия, продолжая свою экспансию на Балканах, открыла военные действия против Греции и приблизила тем самым войну к турецким границам – во Фракии и на островах Эгейского моря. Нарастала военная опасность и с территории Румынии, куда той же осенью были введены германские войска. Поставленная перед лицом этих фактов, Турция заявила о своем нейтралитете и одновременно начала зондировать почву для сближения с державами «оси». Несколько позднее, в июне 1941 года, этот зондаж завершился германо-турецким договором о дружбе и ненападении.

Весной 1940 года приказом наркома был расформирован, как «некомплектный», Восточноевропейский отдел (откуда в наш отдел еще летом 1939 года перешли Греция и Болгария), а остававшаяся в его ведении одна-единственная страна – Румыния – теперь тоже передавалась в Ближневосточный.

Не скажу, чтобы подобное «прибавление семейства» обрадовало меня. Прежде всего потому, что от этого значительно возрастало число проблем, стоявших перед отделом, причем прибавлялись проблемы, о которых я имел довольно смутное представление. Правда, положение мое отчасти облегчалось тем, что вместе с Румынией в наш отдел переходил и «весь штат» бывшего Восточноевропейского отдела, состоявший из врио заведующего Е. А. Монастырского, назначенного теперь моим помощником, и старшего референта Н. Ф. Паисова, людей сведущих и политически грамотных.

Здесь же попутно упомяну еще об одном «прибавлении семейства» в нашем отделе. 24 июня 1940 года были установлены дипломатические отношения между СССР и Югославией, дольше всех остальных Балканских стран отказывавшейся иметь дело с Советским Союзом. Ведение текущих сношений с вновь открытой югославской миссией, когда они встали на практическую ногу, было и в этом случае возложено на Ближневосточный отдел. Первоначально протекали они довольно пассивно и лишь весной 1941 года приобрели большое значение, о чем я расскажу дальше.

Сейчас же на первом плане у нас были дела румынские. Они властно стали в центр внимания Ближневосточного отдела, на некоторое время отодвинув на второй план отношения с другими странами.

Вызвано это было прежде всего подготовкой к решению вопроса о Бессарабии. Велась она и в высоких инстанциях, и внутри НКИД, и в других компетентных ведомствах, с которыми отдел поддерживал тесный оперативный контакт. Писались справки о Бессарабии (исторические, политические и экономические), о текущей политической ситуации в Румынии, о Буковине (этнографического порядка) и т. д. К участию в этой работе привлекались не только наши «румыны» – Е. А. Монастырский и Н. Ф. Паисов, но и другие референты Балканского сектора.

Бессарабия была оккупирована Румынией в январе 1918 года, а в дальнейшем аннексирована с санкции Англии, Франции, Италии и Японии (Парижский протокол от 28 октября 1920 года). Все попытки народных масс Бессарабии возвратиться в лоно Советской Родины подавлялись.

Советское правительство никогда не соглашалось с аннексией Бессарабии. Об этом оно неоднократно заявляло, пользуясь каждым подходящим поводом. В последний раз об этом говорил В. М. Молотов в своем докладе 29 марта 1940 года на шестой сессии Верховного Совета СССР. «…У нас нет пакта о ненападении с Румынией, – сказал он. – Это объясняется наличием нерешенного вопроса, вопроса о Бессарабии, захват которой Румынией Советский Союз никогда не признавал, хотя и никогда не ставил вопроса о возвращении Бессарабии военным путем». Его слова были серьезным предупреждением о том, что столь важная проблема не может бесконечно оставаться неурегулированной. Но румынское правительство, лишенное чувства реальности, продолжало игнорировать требования Советского Союза.

19 апреля 1940 года коронный совет Румынии[4] высказался против добровольного возврата Бессарабии, предпочтя в крайнем случае пойти даже на вооруженный конфликт с Советским Союзом.

В изменившейся летом 1940 года международной обстановке подобное положение не могло быть дольше терпимо. Дело шло к неизбежной развязке.

Вечером 26 июня Председатель Совнаркома и народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов пригласил к себе румынского посланника Давидеску и сделал ему представление по вопросу о Бессарабии. Процитирую его основную часть:

• Предыдущая
• 11/116
• Следующая