Книга о разведчиках - Егоров Георгий Михайлович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/92
• Следующая

В общем-то он добрый был дядька, этот врач. У него, конечно, приказ. Но я-то при чем?

Уже выходя из кабинета, я через порог обернулся.

— Все равно не пойду в эту вашу часть. Имейте в виду. — И закрыл дверь.

Рассказал Петьке Дееву.

— Надо рвать отсюда, — твердо решил Петька.

— Тебе-то еще вставать нельзя.

— Ничего. Я на карачках доползу до своих. Когда ребята обещали прийти?

— Что их обещания! Если бы это от них зависело. Не пустит пээнша-два — и все.

— Как то есть не пустит? Товарищи лежат в госпитале, а он — не пустит.

— В госпитале же. Если бы, допустим… на нейтралке — тогда другое дело.

— Ну, в общем думай. Ты — ходячий, ты — думай, К обеду пришли ребята. Полвзвода. Всех вахтер не пустил.

Я вышел в вестибюль, изложил коротко обстановку. Ребята забеспокоились.

— Да они что, кошкодавы, с ума посходили? Разведчика в общую кучу!.. В другую часть!.. Да мы этого…

— Тихо! — скомандовал Иван Исаев. Сам весь подобрался. Глаза вспыхнули. — Трое с автоматами — любую машину «скорой помощи» мобилизовать, чтоб Петьку можно было в лежачем положении везти до полка! Только чтоб без шума, чтоб тихо. Поняли? Спокойно чтоб. Не привлекать лишнее внимание. А остальные — блокируем палату. Закрыть все выходы и, главное, изолировать телефон. Петьку выносим на носилках, кладем в машину. Сколько можно — садимся, а остальные — или другую машину мобилизуют или кто как может.

У ребят загорелись глаза. Уже навострились разбегаться выполнять. Остановил Грибко.

— Отставить! Ты, Иван, подумал, чем это может кончиться?

— А ничем.

— Погоди, не кипятись. Разоружать тебя никто не будет, догонять и стрелять по тебе не будут — им же известно, куда мы поедем. Не успеем приехать, а там командир дивизии — на-ашей дивизии! — прикажет встретить… и так далее все остальное прочее. А закончится военным трибуналом и штрафной ротой. Понял?

Грибко, разумеется, рассудил правильно. Так оно все и будет. Иван Исаев похлопал-похлопал своими белесыми ресницами и вдруг взорвался.

— Так ты что-о, предлагаешь ребят бросить здесь, а самим спокойнехонько идти искать твое мороженое?

— Ребята, я предлагал это? — театрально протянул руки к разведчикам Грибко. — Это, во-первых. А во-вторых, сейчас придет Нина, и поэтому все равно кому-то доведется бежать и искать для нее мороженое. Рыцари мы или не рыцари?

— Я с тобой серьезно разговариваю.

— И я серьезно. Сбегайте кто-нибудь за мороженым… А с ребятами мы поступим так: дождемся, пока немного стемнеет. А пока обследуем все окна на первом этаже. Петьку вынесем в простыне лежачим, раз ему нельзя…

— Слушайте, ребята, — подал голос кто-то. — Может, Петьку не будем трогать пока? Его же не выписывают. А потом, когда у него дело подойдет…

— Ну уж нет, — рубанул Иван. — Нечего ему тут делать. В своей санчасти долечат… Ну, а если уж Грибко стал такой трусливый и осторожный, то…

— Трусливый и осторожный — не идентичные понятия.

— У тебя тут вообще никакого понятия нету, — стоял на своем Исаев. — А Петьку до санчасти донесем на руках, на плащ-палатке. Вот и все. И понимать нечего… идентически…

«Сватались» до тех пор, пока не появилась Нина. Рассказали Нине. Она предложила:

— У меня подруга в медицинском учится, а по вечерам подрабатывает на «скорой помощи». Пойдемте поговорим с ней — может, на машине довезет вас.

Грибко с Ниной ушли. Исаев все-таки выпросил халат, и мы с ним пошли по первому этажу, отыскивая открывающиеся окна. Прошли по всему зданию — ни одного окна с незаколоченными створками. А во многих даже решетки вставлены. Поднялись на второй этаж. Тут кое в каких палатах окна открываются. Но ведь это — второй этаж. Я-то спущусь запросто, а Петьку — как?

— Нет, Иван, искать надо выход все-таки через первый этаж, — настаивал я.

— Вообще-то давай посмотрим еще раз, — согласился он.

Большинство комнат на первом этаже было занято всякими подсобными службами, и поэтому вечером их закрывали на замок. Прошли опять по тем, где лежали раненые.

— Раз есть створки, значит, они должны открываться, — пробормотал Иван в одной из палат. — Вы, ребята, не возражаете, если мы откроем вам окно, а?

Ребята, конечно, не возражали. С каждым днем на улице становилось теплее, и форточек уже не хватало для проветривания, а тут, глядишь, иной раз можно будет когда-нибудь смотаться через окно. Двое из ходячих даже помогали Ивану раскупоривать окно на летний манер.

— Вам что, ребята, на шмароход, что ли, понадобился этот ход сообщения? — спросил меня один из раненых.

— Куда, куда?

— На шмароход — к шмарам то есть, — довольный познаниями местного госпитального жаргона и произведенным эффектом, пояснил он словечко.

— Допустим, — ответил я и для пущей убедительности добавил: — С товарищем решили вечерком смотаться, тут недалече. А со второго этажа не слезешь.

— Знамо дело. Тут сподручнее.

А когда в сумерках принесли на позаимствованных за шкафом носилках Петьку Деева и стали его передавать с носилками через окно, кто-то удивился из своего угла:

— Сколько по госпиталям валяюсь, такое в первый раз вижу, чтоб на шмароход отправлялись лежачие, на носилках.

Поддерживая меня за руку и потихоньку спуская в окно, Иван Исаев посоветовал ему:

— Полежишь еще, да если будешь умным, не то увидишь. Это в будущем. А сейчас ты, дядя, ничего не видел. Понял? И окно у вас не открывается. И никогда не открывалось. Все поняли? — спросил он у лежащих. — Я сейчас выпрыгну, а вы закройте хорошенько. И ни гугу…

Иван выпрыгнул на прошлогоднюю клумбу и прикрыл створки.

Петьку Деева нести на носилках было сравнительно легко — это не на плащ-палатке и тем более не на простыни. С машиной «скорой помощи» у Нины дело не выгорело. Решили нести до части. К утру дойдем — и хорошо. Петьку время от времени рвало. Тогда делали привал. Он успокаивался, и мы шли дальше.

На неосвещенных городских улицах люди с любопытством останавливались и с сочувствием смотрели на нашу процессию. На меня же — чтоб не щеголял по городу и в присутствии Нины в кальсонах (в войну в армии трусов не было даже летом, маек тоже) — надели пестрые шаровары от маскхалата, а на плечи плащ-палатку Рассказова. Ботинок или сапог не нашлось, и я топал в госпитальных тапочках на босу ногу.

Нина проводила нас чуть ли не до окраины города. Шла она не с Грибко, а около меня — на это я обратит внимание сразу. Иногда она дотрагивалась рукой до моего локтя и тихо спрашивала:

— Как ты себя чувствуешь?

— Ничего. Хорошо.

И опять шли молча. И вдруг я начал потихоньку рассказывать о том, как меня вызвали на комиссию и потом все по порядку. Нина слушала очень внимательно. Мы даже приотстали от всех.

— Эй, вы-ы! — донесся голос Грибко. — Чего отстали?

Нина почертила носком землю передо мной.

— Хороший он парень, ваш Грибко. Сегодня он мне целый час тебя нахваливал и объяснял, что ты не сердитый и не гордый, а просто стеснительный, поэтому-то сидишь и молчишь.

— Ну, чего вы? — Грибко вырос из темного переулка, как из-под земли.

— А тебе чего? — не совсем ласково огрызнулся я. Мне теперь так захотелось говорить и говорить с Ниной, а тут он вынырнул не вовремя. — Ну, чего?

— Мне ничего. Тебя первый же патруль заберет в такой хламиде. — Он захохотал. — И бегать не можешь. Не убежишь…

Нина вздохнула:

— Ладно, мальчики. Я пойду домой. Провожать меня не надо. Я по самому короткому пути — прямиком и через двадцать минут буду дома. — Крикнула остальным: — Ребята! До свидания! Приходите еще!

За городом нас подобрал какой-то грузовик. Всю дорогу носилки с Деевым ребята держали в кузове на руках, чтобы его не трясло. Шофер завез прямо в наш санбат. Петьку приняли, уложили в отдельную комнату — раненых в санбате нет, больных тоже, поэтому помещения пустовали, а персонал бездельничал. Врач, маленькая литовочка, капитан медицинской службы Зимонайте, которой ребята рассказали все, как своей, прежде всего отругала нас тоже по-свойски — Петьку ни в коем случае нельзя было трогать. Его лечение это покой и покой.

• Предыдущая
• 29/92
• Следующая