Брошенные машины - Нун Джефф - Страница 17

• Предыдущая
• 17/53
• Следующая

— Что это было? — спросил Павлин. Тапело покачала головой:

— Не знаю.

— А куда делась эта, другая машина?

Дорога впереди — абсолютно прямая, без единого поворота. Но машины, которая ехала впереди, почему-то не видно.

— Блин, как-то здесь странно, — сказал Павлин. — Не нравится мне все это.

Мы поехали дальше. Я поняла, что не могу больше писать. После этого непонятного миража мне стало как-то нехорошо. Меня подташнивало. Слова кружились на бумаге.

— Ой, бля, — сказала Хендерсон. — Так ты?..

— Что там? — спросил Павлин.

— Господи.

— Что там?

— Зеркало.

— Эй, это мое, — сказала Тапело. — И не ройся, пожалуйста, у меня в сумке.

— Господи Боже, — сказала Хендерсон. — Я едва в него не посмотрелась.

— Положи мои вещи на место.

— А это что у тебя? Часы. Ну ни хрена себе.

— Я тебя предупреждаю.

— И сколько время? — спросил Павлин.

— А как я тебе посмотрю, сколько время?! Марлин…

Хендерсон передала мне часы. Ее пальцы были как смазанное пятно, троящийся образ, наложение картинок.

— А это чего за книга? — сказала Хендерсон.

— Просто книга, — сказала Тапело. — Какие проблемы?

Хендерсон нашла сумку Тапело на полу. Сперва она достала оттуда зеркало, потом — часы. А теперь — книгу. Ту самую, которую Тапело читала сегодня утром. Рассказы По. Хендерсон пролистала страницы.

— Не понимаю, зачем это надо. Книжки читать, все такое.

— А ты попробуй, а вдруг понравится.

— Осторожнее. Машина, — сказал Павлин.

Машина была впереди. Она ехала очень медленно. Маленький голубой автомобиль. Первый, который нам встретился после того миража. Вокруг творилось столько всего непонятного. Павлин прав, надо быть осторожнее. Тапело обогнала голубую машину, объехав ее по широкой дуге. Я попыталась рассмотреть водителя.

— Похоже, он в трансе, — сказала Хендерсон.

Руки водителя судорожно сжимали руль, а его голова медленно раскачивалась из стороны в сторону. Он повернулся и посмотрел в нашу сторону. Абсолютно пустое лицо, без всякого выражения.

— Вот, блин, дожили, — сказала Павлин. — Вообще-то такое следует запретить.

Обогнав голубую машину, мы поехали дальше.

— И все-таки что это было? — сказал Павлин.

— Жуть какая, — сказала Хендерсон. — Ну, эта книга. Нет, действительно жуткие вещи тут пишут.

— А что за книга? — спросил Павлин.

— Сердце-обличитель.

— Это такое название?

— Ага.

— Это что, про любовь? Как в любовном романе?

— Нет, это не про любовь.

— Знаешь, Бев, про любовь нет хороших историй. Есть только одна, которая про нас с тобой. Ты слушай меня. Я — твой любовный роман.

— Никакого повода у меня не было, — сказала Хендерсон. — И бешенства я не испытывал. Я любил этого старика. Он ни разу не причинил мне зла. Ни разу меня не обидел.

— Ты о чем? — спросил Павлин.

— Я читаю из книжки.

— А-а.

— Его золото меня не прельщало.

— А меня бы прельстило, — сказал Павлин.

— Его золото меня не прельщало. Пожалуй, виной всему был его глаз! Да, именно! Один глаз у него был как у хищной птицы — голубоватый, подернутый пленкой. Стоило ему поглядеть на меня, и у меня кровь стыла в жилах.

Хендерсон читала, и волосы лезли ей в глаза. У нее длинные волосы, только теперь они грязные и свалявшиеся, а когда она двигает головой, они шевелятся, как живые. Волосы закрывали ее лицо, и я не видела, куда она смотрит. Но у меня было стойкое ощущение, что смотрит она на меня.

— И мало-помалу, исподволь, я задумал прикончить старика и навсегда избавиться от его глаза.

— Вот так вот? — сказал Павлин.

— Ага, — сказала Хендерсон. — Он хочет убить старика. Достал он его.

— Не старик, — сказала Тапело.

— В смысле?

— Его достал не старик, а глаз. И он хотел убить глаз.

— С головой парень явно не дружит, — сказал Павлин.

— Нет, — сказала Хендерсон. — Он тут пишет, что он не сумасшедший. Здесь сказано, что от болезни его чувства только обострились, а вовсе не ослабели и не притупились.

— Какой болезни?

— Тут не объясняется. Может, потом где-то будет.

— А зачем ему убивать этот глаз? — спросил Павлин. — Марлин, ты что-нибудь понимаешь?

— Да. По-моему, да.

— Ему не нравилось, когда на него смотрели, — сказала Тапело.

— Да? — сказала Хендерсон.

— Его бесило, когда на него смотрели.

— А, понятно, — сказала Павлин. — Знакомое чувство.

— Но тут что получается: он же кому-то рассказывает эту свою историю. Значит, на него все равно кто-то смотрит.

— Кто смотрит? — спросила Хендерсон.

— Читатель.

Хендерсон тряхнула головой.

— Давай лучше не умничать. А то у меня от таких рассуждений мозги замыкает.

— Так все задумано. Он хочет вырвать глаза читателю. Рассказчик. Он хочет вырвать глаза читателю!

— Блин, мне это нравится, — сказал Павлин.

— Мудацкие книги, — сказала Хендерсон. — Их следует все запретить. Надо, чтобы издали такой закон.

— Он уже есть, — сказала Тапело. — У тебя в голове.

— Да. Наверное.

— Что?

— Останови машину.

— Я…

— Я сказала, машину останови!

Тапело резко ударила по тормозам. Машина остановилась. Тапело заглушила двигатель. Стало тихо. И только в динамиках радио переливалась электронная мелодия. Первые пару секунд все молчали, а потом Павлин сказал:

— Ты бы, девочка, извинилась.

— Я?!

— Ты.

— А что я такого сделала?

Павлин вздохнул.

— Я не хочу, чтобы она ехала с нами, — сказала Хендерсон. — Давай выметайся.

— Но так же нельзя…

— Выметайся, сказала.

И тогда что-то в Тапело надломилось. Она опустила голову и наклонилась, упершись лбом в руль. Я подумала, что надо вступиться за девочку. Может быть, попросить Хендерсон, чтобы она на нее не сердилась. Уж не знаю, получится что-нибудь или нет, но попробовать можно. Но тут Тапело что-то сказала себе в ладони.

— Не слышу, — сказала Хендерсон. Тапело приподняла голову.

— Прости, пожалуйста.

— Повернись. Я хочу видеть твое лицо.

— Что?

— Повернись ко мне.

Девочка обернулась к нам. Хендерсон уже держала наготове открытое зеркальце и теперь подняла его так, чтобы в нем отразилось только лицо Тапело.

— Так что ты сказала?

Глядя прямо на свое отражение в зеркале, Тапело повторила свои слова:

— Прости, пожалуйста.

— Хорошо.

Дальше мы ехали молча. Павлин углубился в дорожные атласы. Хендерсон закрыла глаза, как будто собралась спать. Я сидела, смотрела в окно. Мысли путались и разбредались. Меня тяготило молчание, но было как-то неловко заговорить. Первой не выдержала Тапело.

— А вы знаете, куда мы едем? — спросила она. Павлин посмотрел на нее.

— В смысле?

— Города на побережье… там хуже всего. Вы не знали? Самые больные районы. Вот почему в эту сторону так мало машин. Вообще нет машин. Мы — единственные.

— Почему? — спросил Павлин. — Почему побережье?

— Ну, есть такая теория, что зона болезни — она как ткань. И она распускается по краям.

Павлин кивнул.

— Ну прямо как я.

— Вот почему все съезжаются в центр. Там безопаснее.

Хендерсон открыла глаза.

— А тут будет какая-нибудь заправка, ну или что-нибудь?

— Будет заправка, — сказала Тапело. — Через пару миль.

— Хорошо. А то я действительно очень хочу в туалет.

Над дорогой висел огромный информационный щит. Буквы мигали золотым светом. Слова были такими яркими, что даже я смогла их прочитать.

Водитель! Ты уже принял «Просвет»?

— Знаете, что я слышал? — сказал Павлин. — Что в таких вот новомодных щитах, в каждом из них, течет столько вытяжки, что одному человеку хватило бы на год, чтобы его вообще не затронуло и не глючило. Даже на полтора года. Может быть, больше. Но это же несправедливо. Это несправедливо.

— Это вообще преступление, — сказала Тапело.

— Вот бы добраться до одного из таких устройств. Электронный Просвет, как они это называют. Блин. Уж я бы тогда развернулся. Сделал бы столько всего.

• Предыдущая
• 17/53
• Следующая