Брошенные машины - Нун Джефф - Страница 43

• Предыдущая
• 43/53
• Следующая

Марлин…

Я протянула руку. Вернее, рука сама потянулась вперед, а я просто не стала противиться. Стена была мягкой и теплой. Как кожа. Как живая плоть. Рука надавила на кожу, на надпись. Буквы имени были влажными, липкими. Я испачкала пальцы в краске. А когда я опять посмотрела на стену, там уже не было этого слова. Оно поблекло, размазалось, затерялось среди других. Мне показалось, что я сейчас потеряю сознание, как будто я тоже бледнела и исчезала вместе со своим именем, моим знаком, моей историей, которая теперь стала не только моей.

А ты здесь откуда? И куда это ты направляешься?

Потрясенная, я вернулась за столик. Кто-то мешал мне пройти. Пришлось его оттолкнуть, какого-то незнакомца. Голоса, голоса. Звуки музыки, слова на стенах, опрокинутый стул. Я не знаю, что произошло, но люди в клубе стали оглядываться на меня, они все смотрели на меня, и посетители, и персонал, Хендерсон обхватила меня обеими руками, пытаясь удержать на месте, не дать мне продолжить, что я там начала, и этот мальчик, Джейми, он лежал на полу и смотрел на меня снизу вверх. Он что-то бормотал себе под нос. Кажется, он разговаривал сам с собой. Если бы я могла…

— Марлин? Что ты делаешь?

— Я… я не знаю.

Подошел кто-то из персонала, спросил, что тут у нас происходит. Хендерсон отпустила меня и повернулась к нему. Я встала на колени рядом с Джейми. Его лицо исказилось от страха — теперь это был тот же испуганный мальчик, которого я в последний раз видела под дождем, перед театром. Я прикоснулась к его руке.

— Это не я, — сказал он. — Это не я.

Все. С меня хватит. Кажется, я поняла, что здесь происходит. И поняла, что творилось со мной в этот вечер. И мне это совсем не понравилось. Я резко встала.

— Они хотят, чтобы ты ушла, — сказала Хендерсон.

— Уже ухожу.

Я думала, Хендерсон начнет возражать, но она сказала только:

— Марлин, ты ведь не хочешь сбежать?

И я вдруг поняла. Нет. Не сбежать. Я уже не хочу никуда убегать. Не хочу и не буду.

— Ты ведь нас не бросаешь?

Нет. Тут другое.

Луна была как обещание, которого не могли утаить даже плотные облака. Поднялся холодный ветер. Народу на пляже теперь стало меньше. Павлина на месте не было. Его вообще нигде не было. Море плескалось и шевелилось во тьме, и все же, когда я поднималась на набережную, у меня на душе было спокойно. Эта ночь не закончится, пока я не закончу ее сама. Потому что иначе нельзя.

Я дошла до дома Коула. Вот его окна, на верхнем этаже. Одно окно, где балкон. Освещенное бледным лиловым светом. И там, в окне, был человек. Он открыл дверь и вышел на балкон. Я видела только темный силуэт. Свет замигал.

Было поздно; люди уже расходились по домам и отелям. В одиночестве или наоборот.

Я перешла через дорогу, подошла к двери в подъезд. Там внутри, за стеклянной панелью, был все тот же охранник. Теперь он сидел за столом. Табличка с карточкой рядом с квартирой G была подсвечена, и там было имя. Большими красными буквами. КОУЛ. Я нажала на кнопку.

— А Коул дома? Томас Коул?

— Кто там?

— Марлин Мур. Я по поводу…

— Секунду.

Вот так все просто. Домофон запищал, и замок на двери открылся. Когда я вошла, охранник поднялся из-за стола. Теперь он был совершенно другим. Совершенно другим человеком. Без маски. Живое лицо, отражавшее чувства. Голос — нечленораздельное бормотание. Я спросила, все ли с ним в порядке, и он забился в угол, совершая какие-то странные пассы руками. Да, мы друг друга уже не поймем.

Коротенький коридор вел к лифту. Лифт был только один. Черная коробка. Я вошла в черноту. Стены и потолок в лифте были зеркальными, но теперь все зеркала закрасили. Кто-то нацарапал на краске ногтем непонятный узор из ломаных линий. Там были и другие надписи и рисунки. Ногтями, ножом. Буквы, слова, номера, непристойности. Женское тело в разрезе. И сквозь это безумие ко мне пробивается слово. Всего одно слово. Имя. Имя девочки.

Я нажала на кнопку верхнего этажа.

Вверх, сквозь колышущиеся травинки, сквозь солнечный свет. Лифт едет вверх. Сквозь волны света, луга, облачка потревоженной пыльцы. Сквозь хрустальные ноты какой-то мелодии, вверх. Сквозь теплое дыхание ветра, когда птица однажды задела меня крылом — еще в детстве, когда я стояла на выступе на холме. Яркий свет солнца. Лифт едет вверх. Неровное, рваное освещение. Лампочка под потолком постоянно мигает. Мое отражение проглядывает сквозь царапины в черной краске. Воспоминания. Отдаленность мерцающих звезд, вмерзших в лед на застывшем озере. Теперь я вспомнила. Ладонь, вжатая в лед. Ожог. Вверх. В этой хрупкой машине, что заключает меня в себе. Везет меня вверх. Лампочка под потолком постоянно мигает. Сквозь солнечный свет, лунный свет, лунно-желтые лучи фар. Наплыв непрошеных мыслей. До мельчайших деталей. Как папа садится к кому-то в машину и уезжает, в ту ночь, в ту холодную зимнюю ночь. Его слова, что срывались с губ облачками пара. Теперь я вспомнила. Вплоть до формы, которую приняло это облачко. Куда он ушел, куда? Вверх, лифт везет меня вверх, сквозь голоса, затененное содержимое рта, язык, способный заговорить, только если его обмакнуть в чернила. Я вижу себя еще в школе, как я исписываю все тетрадки бесконечными строчками слов; все, что будет со мной потом, день за днем. Лифт едет вверх. Сквозь шепот истории, этой истории, что теперь заключает меня в себе. Она везет меня вверх, в фотографии. Вверх, в сад. Наконец этот сад. Девочка с сияющими глазами. Глаза разного цвета, коричневый и голубой. Отвернулись. Смотрят в камеру. Анджела. Теперь я вспомнила, мы играли в игру. В слова. Мгновение, когда объектив захватил ее, ее улыбку. Это коротенькое мгновение. Мы играли в игру. Я и забыла. Вверх. Лифт едет вверх. Сквозь солнечный свет, звездный свет, лунный свет, отблески фар, огни, мерцающие в голове, свечение глаз, сияние. Словесный свет. Солнечный зайчик на объективе, а потом моя дочь опять поворачивается ко мне. Ее голос, найденное ею слово…

Двери лифта со вздохом открылись. Я вышла на крошечную площадку. Квартира G располагалась прямо напротив лифта, дверь была чуть приоткрыта. Я толкнула ее, вошла в прихожую. На стене напротив двери висели пальто, и там, в темноте среди складок ткани, внизу, поблескивали два глаза. Они смотрели на меня. Это был мальчик, совсем маленький мальчик, лет пяти или шести. Он выбрался из-под пальто и шагнул мне на встречу.

— Ты меня не заметила? Я спрятался.

— Нет.

Он улыбнулся, светло и открыто.

— Меня Алекс зовут. А тебя?

— Марлин.

Он протянул мне руку. Я заметила у него на ладони какие-то надписи, поблекшие тени слов. Мальчик провел меня по коридору в кухню. Там был беспорядок: в раковине громоздилась гора грязной посуды, на разделочном столике стояли тарелки с какой-то едой, которая уже начала портиться, на полу разлилось что-то липкое и противное, и в этой луже копошились мухи. За столом сидела женщина, курила сигарету. Мальчик тоже уселся за стол, рядом с женщиной. Открыл какую-то книгу и начал читать. Женщина безучастно смотрела в пространство. Я ее сразу узнала, хотя еще не успела толком разглядеть. Это была та самая женщина, которую я видела на пляже и за которой пошла в туннель под дорогой. Мы с ней были немного похожи — но только немного. А так я даже не знаю, почему и зачем я тогда бросилась следом за ней.

Женщина налила себе выпить и только потом подняла глаза и повернула ко мне свое усталое, изможденное лицо. Теперь я заметила, что у нее подбит один глаз. Багровый синяк. У нее на шее по-прежнему была цепочка с двумя бусинами. Я пока не поняла, что со мной происходит и к чему все идет, но оно началось там и тогда, в темном туннеле. Когда эта женщина протянула мне руку. Когда мы прикоснулись друг к другу.

— Мне нужен…

— Я знаю, кто тебе нужен. — Она отпила вина, и оно потекло у нее по подбородку. Она нахмурилась, а потом указала кивком на еще одну дверь. — Он тебя ждет.

• Предыдущая
• 43/53
• Следующая