Избранница Фортуны - Нэпьер Сьюзен - Страница 22

• Предыдущая
• 22/39
• Следующая

– Твоя невинность! – рассмеялась Мэгги. – Бьюсь об заклад, ты потерял ее в тот же день, когда родился!

– Ну, я был упрямый мальчуган, в моем случае процесс занял несколько больше времени. Невинность пришлось выбивать из меня кулаками.

– Ты имеешь в виду боксерский ринг?

Мгновение он смотрел на нее, будто решал, стоит ли продолжать словесную игру.

– Нет. Школу. До двенадцати лет я был заморышем и, кроме того, незаконнорожденным… то и другое наказуемо на улочках, где я рос. Очень скоро я узнал, что, игнорируя оскорбления, напрашиваешься на побои. Тогда я и научился управляться с собой… и с другими. А потом пришлось научиться, как управляться со своей репутацией, потому что всегда находились горячие головы, желавшие попытать счастья. – В улыбке не было ничего мальчишеского, и Мэгги вдруг стало больно за мальчика, которым он никогда не был. Она опустила глаза, чтобы он не прочитал там бессильный порыв утешить. Он встретил бы ее сочувствие презрением. Стремясь избавиться от комка в горле, она поспешила замаскировать сочувствие наигранным бездушием.

– И битый стал победителем. Ты был грозой школы?

Его лицо стало жестким.

– Я никогда не начинал драку, но всегда заканчивал. И никогда не связывался с теми, кто меньше меня. Закон джунглей: выживает сильнейший.

Он выжил, еще как выжил. Но какой ценой?

– Что же чувствовала твоя мать… бинтуя боевые раны? – Смесь гордости и сострадания… которые чувствует сейчас Мэгги? А еще Мэгги испытала облегчение, узнав, что даже в джунглях он сохранил честь, был способен на милосердие к тем, кто не мог противостоять его грубой силе. Как Мэгги…

– Моя мать едва ли знала о половине из них. Ей хватало забот и без моих проблем… заработать на хлеб для начала.

– А отец совсем не помогал?

Ник улыбнулся ее наивности.

– Парни, бросающие беременных девчонок, как правило, не оставляют свой адрес.

– О!

– Мать никогда не говорила о нем, а я не спрашивал. Довольно того, что он оставил ее, когда был нужен – когда ее родители отказались от опозоренной дочери. Моя мать всю жизнь сохраняла достоинство, тяжело работала и не могла выбиться из отвратительной бедности. Она сделала одну ошибку – и ох как дорого за нее платила! Она умерла, когда мне было шестнадцать лет и я только начал зарабатывать на ринге достаточно, чтобы освободить ее от мытья чужих сортиров.

Он бросил эту грубость как перчатку, и Мэгги поразилась, но не тем, чем ожидал Ник.

– Шестнадцать лет? И тебе позволяли выступать?

– Я врал о своем возрасте и происхождении. А дрался достаточно хорошо, чтобы выступать в подпольном боксе, где делались настоящие деньги. Там не заботились о правилах, придуманных для трусов в перчатках.

Изломанное лицо обрело смысл. У Мэгги потемнели глаза.

– Тебя могли убить.

Он пожал плечами, отыскивая в ее глазах знаки странного влечения, которые замечал у многих женщин из общества, узнававших о его грубом прошлом.

Казалось, насилие затрагивало что-то чревное в них. Именно оно привлекло к нему Делию. Но, удовлетворив свое любопытство, она заявила, что ее отталкивает «менталитет гориллы». На лице Мэгги была только ярость.

– Такое случалось. Но мне повезло. Довольно быстро меня заметил агент, не гнавшийся за легкими деньгами. Он тренировал меня, пока возраст не позволил выступать на легальном профессиональном ринге. Он направил мою злость в более конструктивное русло – амбицию. И был достаточно великодушен, чтобы показать, что за канатами ринга тоже есть жизнь, от которой я могу кое-что себе урвать, если захочу как следует. Я обнаружил, что деньги и успех могут купить то, в чем мне было отказано обстоятельствами рождения.

– Респектабельность? – предположила она, думая о его планах относительно Лори.

Он рассмеялся.

– Власть.

– И теперь, когда она у тебя есть… ты удовлетворен приобретением? – заинтересованно спросила она.

Ник смотрел на нее. Красивая женщина, делящая с ним ужин; женщина, которой он навязал свое общество и которую собирается напугать так, что свет померкнет в глазах. Он улыбнулся.

– Более чем… – Он откинулся, наблюдая, как она в рассеянности подбирает вокруг телячьих ножек костный мозг, придающий selsh сочный вкус. Сколько же в ней всего намешано! Заставила его разоткровенничаться, выложить такое, чем он не делился и с друзьями, а он почему-то уверен – хоть они и противники, что эти признания никогда не будут использованы против него. И эта уверенность выбивала его из колеи. Как ей удается? Она отлита по той же форме, что и Делия, – в чем же разница? Что мешает ему сокрушить ее?

Она облизнула губы, и невинный эротизм этого движения отозвался мощным импульсом в его чреслах. Он выпрямился, чувствуя еще большую неловкость.

Чтобы направить мысли к первоочередной задаче, он начал задавать ей провокационные вопросы, заставляя ее собраться. Но результатом было только дальнейшее его замешательство. Мэгги Коул доверчиво раскрылась вместо того, чтобы приготовиться к бою. Она весело поведала о вражде между Коулами и Донованами. С довольным видом созналась, что была именно таким сорванцом, как описывал дед, незаметно для себя нарисовав трогательную картину одиночества, которая начала особенно интриговать Ника, когда в рассказах о самых отчаянных выходках стало мелькать слово «мы».

– Кто «мы»? – спросил он после описания случая, на всю жизнь отвратившего ее от курения.

– Ну, К… моя компания, – запнулась она с виноватым видом.

– Мальчик, конечно, – угадал он причину ее смущения.

– Д-да…

– Друг семьи?

Она промокнула губы салфеткой, выигрывая время, не понимая, почему не может соврать с обычной непринужденностью.

– Не то чтобы друг… – пробормотала она, пряча глаза.

Непостижимо, но он сумел, оттолкнувшись от бессознательно выделенного слова друг, совершить прыжок к догадке.

– Значит, враг. – Еще скачок. – Коул? Вы с Финном дружили в детстве? Как?

Если ваши дедушки были такими непримиримыми врагами.

Мэгги пожала плечами, выравнивая нож и вилку на подчищенной тарелке и гадая, о чем еще она проговорилась в порыве доказать ему, что не была картонной куколкой. Неужели ей мало прежних уроков, чтобы понять, какой по-звериному проницательный ум скрывается за изломанной маской лица?

– Они не знали, – нехотя призналась она. – Финн и я… мы встретились однажды в парке, когда сбежали от нянек. – И не удержалась от улыбки, вспомнив. – Он украл мой хлеб и столкнул меня в пруд с утками. Хулиган был почище меня. Потом обозвал меня плаксой, и тогда я стукнула его под коленку и тоже столкнула в пруд. – Ей до сих пор приятно было вспомнить, какое удивление появилось на обманчиво ангельском личике. – Тут пришел сторож и начал кричать на нас, и нам пришлось убежать и спрятаться. Мы поклялись кровью никому не рассказывать. Тогда мы не знали имен друг друга, а к тому времени, когда узнали, это уже не имело значения… даже придавало дополнительную прелесть нашим встречам в парке.

– Сколько это продолжалось? – Увлеченный игрой чувств на ее лице, он постарался не спугнуть течение воспоминаний.

– А это никогда и не прекращалось. – Мэгги пожала плечами. После всего сказанного нет смысла останавливаться. Может быть. Ник начнет воспринимать Финна как личность, а не как карикатуру из «Плейбоя». – Мы всегда находили способы увидеться. Мы стали друг для друга братом и сестрой… настоящих-то у нас не было.

– И за все эти годы никто не узнал?

Мэгги ухмыльнулась, став на мгновение давнишней озорной девчонкой.

– Мы не забывали одаривать друг друга враждебными взглядами на людях и соревновались в снобизме… а когда хотели поговорить, делали это только наедине. Ты видел дедушек, как они ведут себя, – они всегда были такими. Их ни в чем нельзя убедить, и если бы они узнали обо мне и Финне, то нашли бы способ разлучить нас, хоть все было совершенно невинно.

Ник погладил свой бокал, опустив глаза, чтобы скрыть вспыхнувшую в них радость. Почему-то – абсурд, если учесть, что речь идет о семейной паре, невинность тогдашних отношений между девочкой и мальчиком имела значение.

• Предыдущая
• 22/39
• Следующая