Тень моей любви - Смит Дебора - Страница 17

• Предыдущая
• 17/76
• Следующая

Это уже потом я узнала, что трубы в прицепе его отца замерзли и лопнули год назад, и Большой Роаи так и не удосужился починить их. Он просто сколотил за прицепом деревянную будку. Стиральной машины у них не было, из городской прачечной Большого Роана выгнали раз и навсегда. Он повадился таскать белье из чужих сушилок.

Тогда мне и стало ясно, отчего одежда Роана была грязной, а от него шел запах. С тех пор я всегда чувствовала себя виноватой, когда погружалась в теплую, полную розовой пены ванну. Что только не пришлось вытерпеть Рони только из-за того, что у него этого не было.

Между прочим, мы придумали щенку имя. Мне кажется, что щенок, так же как и я, чувствовал в Рони доброту. Я решила, что это будет его собака. Я попросила разрешения у папы, и он согласился. Рони и я назвали его Генерал Паттон. Не просто Паттон, не просто Генерал, а Генерал Паттон. Мы присвоили ему высокий ранг и отмерили хорошую дозу “Педигри”.

Ведь, в конце концов, это была собака Рони.

Теперь у меня был Рони. И жизнь стала в чем-то другая, и все ощущения мои изменились. Он теперь был в безопасности, как гусеница в коконе. Ему был нужен лишь покой, тишина и время, чтобы отрастить крылья. На этом мое поэтическое воображение застопорилось. Я никак не могла себе представить, что принадлежащая лично мне бабочка когда-либо покинет меня, улетев в открытое небо.

Я была страшно признательна своим родным, братьям, дедушкам и бабушкам за их уважительное отношение к Рони, потому что видела, что он впитывает его, как губка. Мама тоже была добра к нему.

– Рони! Сделай мне одолжение. Посмотри в этом шкафу, есть ли там что-нибудь для тебя подходящее. Каждый раз, когда Джош и Брэди уезжают в колледж после каникул, остается такая куча одежды, что нам впору открывать магазин. Эти шкафы просто лопнут, если ты не поможешь.

– Рони! Тебе нужны часы? Вот, посмотри эти. Я купила их Хопу, но ему не нравится браслет. Если они тебе подходят, оставь себе.

Папа и дедушка отвечали за обучение навыкам, полагающимся мужчине. Вот, например, – устройство трактора, наука вождения, еще кое-что по сельскому хозяйству и, наконец, главное – великое искусство поджаривания на решетке свиных ребрышек.

Хоп и Эван вовсю дразнили его, как вообще дразнятся мальчишки. “Бог мой, ты сегодня похож на чучело”. “Не позволяй ей болтаться рядом, кончится тем, что она заставит тебя носить розовые носочки от пота”. Поначалу эти губы сжимались, чтобы не ответить резкостью. Он сердито смотрел на Хопа и Эвана, но потом начал понимать, что нравится им. Мальчишки всегда оскорбляют друг друга, чтобы доказать, что они одной крови. Когда он первый раз усмехнулся какой-то шутке, мне стало ясно, что он хотя бы с ними почувствовал себя свободно.

Потом на его пути встала Ренфрю.

Мама доверяла свой дом только одной женщине по фамилии Макфарленд, принадлежащей к ордену твердокаменных старых дев. Мы никогда не считали ее нашей домохозяйкой, потому что она признавала только маму. Мои братья и я называли ее вслух “миз Мак”, но после того, как я посмотрела по телику фильм “Дракула”, я поняла, что ее настоящее имя Ренфрю – преданная помощница Дракулы, пожирательница насекомых.

Ренфрю была невысокой, худой, плоской как доска женщиной. Рот ее был обыкновенно сжат настолько плотно, что меж тонких губ не просунешь и пенни. В ней было что-то такое, что при виде ее я все время вспоминала то о грибах, то о старых газетах.

Но старой она не была, у нее не было ни одного седого волоса. Правда, те, которые были, представляли собой нечто вроде хорошо промытых и аккуратно уложенных коричневых мотков пряжи, покрытых тоненькой волосяной сеткой так туго, что на лбу у Ренфрю оставался красный след.

Она мыла туалеты и натирала полы, лущила кукурузу и щипала цыплят. Мама хорошо платила ей, но жила она трудно и не терпела баловства.

Сама она нас, конечно, не наказывала, но обо всех проступках тут же докладывала маме, едва дождавшись, когда она выйдет из гончарной мастерской.

У мамы рядом с кухней была студия. Это было замечательное место: всяческие штучки из глины стояли на полу, на гончарном круге, на печке для сушки; на стене висел старый приемник. Мама закрывала за собой дверь, включала радио и принималась за работу. Беспокоить ее никому не разрешалось.

Дверь караулила Ренфрю.

И если проблема возникала в это время, Ренфрю разбиралась в ней сама, следуя своим твердым принципам.

– Дай мне твое белье, дикий кот, – услышала я в полдень ее шипение.

Я помчалась на выручку Рони. Он стоял по одну сторону кровати, Ренфрю – по другую. Он прижимал к груди кипу грязного белья. Я подошла к нему.

– В чем дело?

– Мое белье никогда не будет стирать женщина, – сердито огрызнулся он.

– Ты думаешь, я позволю тебе хранить грязные трусы под матрасом? – ощетинилась Ренфрю. – Да я с тебя шкуру спущу и выкину вон.

Он скорчил немыслимую рожу.

– Я сам его постираю.

– Вот еще! Как я сказала, так и будет, – заявила Ренфрю.

Я схватила подушку, стащила с нее наволочку и подала ему.

– Сложи белье сюда, и Рен… миз Мак засунет все это в машину, не глядя.

Мы вместе кое-как запихали все в наволочку. Ренфрю вырвала ее у меня и, снова прошипев что-то, вышла из комнаты.

Его плечи поникли.

– Не могу я так.

Я прошептала ему прозвище миз Мак, и он наконец улыбнулся.

После этого она стала для него тоже Ренфрю.

Этот общий секрет помог ему почувствовать себя в доме своим.

Моя семья славилась совершенно потрясающей кухней. Приготовление еды было настоящим состязанием со своими победами и своими поражениями. Каждое воскресенье мы устраивали сборища, целью которых были негласные призы. Выигравшие блюда, а значит, и счастливый обладатель титула “лучший кулинар” определялись по пустым мискам и вылизанным до первозданной чистоты тарелкам.

Это были буквально оргии: яичница с жареным мясом и пряностями, горы ростбифа, жареная ветчина. Глаз не оторвешь от разного печенья – просто произведения искусства. Булки и крендели, кукурузный хлеб и запеканки, торты с кокосом и тающие во рту пироги с орехами пекан – это что касалось сладкого. И отрада глазу, праздник желудку – яркие, похожие на цветные витражи, фигурные салаты, залитые желе из зеленого винограда, вишни и ананаса. Все это запивалось водопадами различных напитков.

Женщины, волнуясь и сверкая глазами, с показной скромностью выставляли свои творения на кухонном столе. “Да я просто смешала все это”. Рецепты держались в строжайшем секрете. Готова поклясться, что местное мастерство далеко превосходило таланты любых профессиональных поваров. Мы, например, подозревали, что вкус картофельного салата тети Люсиль впрямую зависел от тщательно провернутого хрустящего сельдерея – уверена, она отмеряла его количество линейкой.

Рони, по-моему, просто шалел от наших сборищ. Он особенно остро ощущал свое одиночество в это время. Кроме того, просто не доверял всей этой щедрости и размаху. Мы угощали друг друга в большой длинной кухне. Это был, что называется, свой круг, со своими домашними шутками и подначками. У Рони никогда не было такой родни, он не привык к подобным излишествам. Он никогда и не ел-то по-настоящему.

Поэтому он старался незаметно исчезнуть, когда приходили наши темпераментные родственники. Гарольд и Карлтон насмехались над ним. Хоп и Эван рассказали мне позже, что он не дрался с ними только по тому, что не хотел быть изгнанным из садов Эдема. Поэтому обычно по воскресеньям я его не видела.

– Ты знаешь, куда идут деньги, которые вы платите этому мальчишке? – требовательно спросила у мамы тетя Ирэн. Она, тетя Джейн и тетя Люсиль сидели на веранде в креслах-качалках напротив мамы, как суровые судьи. Я подслушивала, спрятавшись за кустами азалий и жасмина.

Рони к тому времени жил у нас ровно месяц. Я не могла все время следовать за ним по пятам, хотя мне этого очень хотелось. У него была работа, у меня – строгий приказ не путаться под ногами.

• Предыдущая
• 17/76
• Следующая