Гонец из Пизы - Веллер Михаил Иосифович - Страница 58

• Предыдущая
• 58/89
• Следующая

– А у вас?

– У меня еще нет.

– Будут, – уверил он.

Двойная шеренга из дюжины матросов поощрительно зааплодировала. Оператор зафиксировал аплодисменты. Журналистка подобралась лицом и официальным тоном спросила:

– Скажите нашим телезрителям: с какими чувствами вы отправлялись в свой знаменательный поход?

– С двумя чувствами.

– С какими же именно?

– С чувством выполняемого долга и, разумеется, с чувством глубокого удовлетворения. Вы еще помните такое?

Она медленно округлила глаза и выдержала каменную паузу. Воспоминания об этом чувстве у них, в силу возраста, были явно различны.

– Ну, хорошо, – сухо продолжила она. – Прежде чем мы перейдем к интервью с командиром корабля, последний вопрос встречающему нас господину старшему помощнику барону… Э-э…

– Колчину, – подсказал жирновато-носатый шплинт.

– …господину старшему помощнику барону Колчину. Ваш поход, наверное, полон трудностей – ведь нелегко плыть в мирное время на таком корабле, как Аврора?

– Полон, – подтвердил Колчак, – Но мы их успешно решаем. Вот например, – он обратился к оператору: – вы не позволите мне подержать секунду вашу камеру, вот так же, как вы, на плече? – Он шагнул вперед и протянул руку достаточно вежливо и даже просительно.

Возникла краткая заминка.

– Ни разу в жизни не смотрел в объектив телекамеры, – пояснил Колчак. – Хочется увидеть, как это все выглядит в… у вас…

– В кадре?

– Именно. В кадре. Все-таки свой корабль, понимаете.

Оператор отклонился и повернул камеру, позволяя Колчаку припасть глазом к видоискателю.

– Ага… Так… Нет, а позволите взять самому, я осторожно?

Названный Отариком шплинт распорядился:

– Петя, дай ему… господину старпому подержать камеру. Только осторожно.

– Я понимаю, – заверил Колчак, бережно перемещая довольно тяжелую камеру на правый погон. – И денег, наверное, стоит уйму?

– Это Панасоник – тридцать тысяч долларов, – усмехнулся оператор. – Не тяжело?

– Сейчас будет легче, – пообещал Колчак, выдернул штекер микрофона, сделал три ровных шага к ограждению и толчком плеча отправил камеру за борт.

Произошел бултых, выбивший тонкий фонтанчик.

Телевизионщики оглушенно раскрыли рты.

– Какой я неловкий, – сокрушенно вздохнул Колчак. – Вылавливать будете на ходу, или пока здесь постоите?

– Т-ты чего?… – пробормотал одутловатенько-носатый. Лысина оператора посерела, и на ней рельефно проступил теменной шов. Из горла его раздался тонкий мышиный писк.

– Я чего? Я показал, как мы преодолеваем трудности, – светским тоном прокомментировал Колчак свое действие, столь же дикое, сколь разорительное. – И готов продолжить демонстрацию. Для справки: если ты, шплинт, еще раз вздумаешь обратиться ко мне на ты, тут же нырнешь следом. Еще вопросы?

– Вы же нас сами пригласили! – на звонкой и срывающейся струне дала голос блондинка, от щек и переносицы вверх лицо ее залилось светло-розовым, а ноздри и подбородок заметно побелели, отчего она стала походить на красивую двухслойную пастилу.

– Вы бы предпочли, чтоб мы вас из зенитки сбили?

– Но ведь можно было сказать! Зачем вы?!

– Говорю. Затем. Все кассеты сюда быстро.

– Кассета была в камере, – мертвым шепотом сказал оператор.

– Почему была? Она там и осталась. Я имею в виду остальные.

– Остальные чистые…

– Тем более нечего жалеть. Взять пилота!!!

Быстрее ориентирующийся в критических ситуациях летчик под шумок отцепил страховочный трос и втек в кабину, уже включив зажигание. Его выволокли, двигатель заглушили.

– Куда без команды? Я скажу, когда лететь.

Пастильно-пастельная княжна-журналистка подрожала ресницами.

– Скажите, пожалуйста, товарищ командир первого ранга…

– Я не командир, а командиров первого ранга не бывает. Я капитан пер…

– Да какая разница! – отчаянно закричала она. – С нами даже чеченцы так не обращались!

– Что же вы от них улетели?

– Вы понимаете, что мы тоже выполняем задание?!

– Не выполнили. И черт с ним. Боцман! Всех проводить на камбуз и накормить. Пусть не клевещут потом на флотское гостеприимство.

– Мы не хотим есть!

– Пожуйте и сплюньте. Знаете, как в наставлении японским секретаршам: Если вам предлагают выпить, не отказывайтесь, как ослица, а пригубите и поставьте рядом. А вообще вас не спрашивают. Здесь приказываю я. И командир корабля. Выполнять!! – гаркнул он голосом, от которого пригибались когда-то штыревые антенны на авианосце.

Несчастных отконвоировали – пихать кусок в горло.

Спуск по трапам и проход по коридорам невольно развлек их человеческое и профессиональное любопытство. Это вам повезло, что самих за борт не приказали, – вполголоса утешил Кондрат.

На камбузе они с горя безусловно врезали разведенного спирта, а уж закусить получилось само собой. Процедура эта, как всем известно, очень способствует успокоению нервов и оптимистическому взгляду на жизнь.

– Ладно, – сказал оператор и налил еще. – В конце концов, нам за эту камеру не платить…

– В вертушке бы что-нибудь не сделали, – прищурился пилот, однако жевать не перестал. – Хлопнемся – и соболезнования родственникам. Вы застрахованы?…

Чтобы изгнать эту мысль, пришлось добавить. Шплинт закусил спирт брызнувшим персиком, воткнул косточку в мохнатую киви (из пейзанских подношений) и задумчиво обозрел получившийся автопортрет.

– Да, – признался он Хазанову, подавшему разваленный бутоном арбуз. – Теперь понятно, как вы преодолеваете трудности. Я думаю, вы и дальше справитесь.

– Нет проблем! – гордо ответил Макс, выкладывая алую середку на тарелку красавице.

Через час, расслабленных, их препроводили обратно к вертолету, где уже ждал Ольховский.

– Разъясняю, – сказал он, представившись. – Преждевременная реклама нам ни к чему. Теперь за камеру вас взгреют и, возможно, продолжение визитов последует не сразу. Учтите – следующий вертолет будет сбит без предупреждения. Или катер утопим, в чем вы там пожалуете… И вообще, честно говоря, я вас не люблю.

– За что? – дуэтом спросили Отарик и блондинка, а по лысине оператора пробежала морщина, словно маленькая волна, вызванная землетрясением под черепным покровом.

– За то, что десять лет делали национальных героев из спекулянтов и воров – раз. За то, что исполняете музыку, которую вам заказывают хозяева, – два. За некомпетентность и халатность при исполнении своих служебных обязанностей – три. Ребята, вам же наплевать, что из вашей работы получится реально, – лишь бы сенсацию залудить и бабки срубить. Не надо сенсаций. Всему свое время.

– Мы никак не хотели вам мешать, – сказала девушка.

– Вы взрослые люди. Имею христианскую просьбу – погодите соваться. Удостоверения, документы какие-нибудь есть? Кондрат, перепиши данные. На случай осложнений, – будем надеяться, что обойдемся без них.

Ольховский пошлепал ладонью по стволу свернутого на борт кормового орудия (жест вышел со значением) и с улыбкой доброго следователя предложил:

– Выбирайте сами: или вы остаетесь под арестом на корабле – скажем так, на некоторое время, – или никаких официальных сообщений. (Задержать их – коллеги искать начнут, вертолет пропавший, опять же, – не отлипнешь…)

– Так ведь спросят!

– А ничего интересного. Везем в Москву временную экспозицию Музея революции. Мелочь культурной жизни. И упоминания-то не заслуживает.

– А камеру зачем утопили!!!

– Сказка про белого бычка. Чтоб много шума не было. За камеру могу принести извинения. Взамен обещаю, что если будет повод действительно – вам позвоню первым. Девушка – как вас, Маша? – телефончик свой дайте.

– А как же свобода слова? – язвительно спросил востроносик.

– А как быть, если свобода слова мешает свободе совести? Если по совести, скажем, надо что-то сделать, а по свободе слова можно все изгадить? Свобода слова подразумевает и свободу молчания. Не приходило в голову? Должна ли свобода слова противоречить свободе дела?

• Предыдущая
• 58/89
• Следующая