Медный кувшин старика Хоттабыча - Обломов Сергей - Страница 26
- Предыдущая
- 26/53
- Следующая
Судя по тому, что творилось вокруг, конец света уже наступал. Получалось, что именно Джинну выпало прекратить свет освобождением некоего демона, побежденного мудрым царем, а заодно и подтвердить все эсхатологическое нытье конца второго тысячелетия, не дожидаясь летнего солнечного затмения, осеннего метеоритного дождя и ошибки 2000.
— Так вот ты какой… — вслух сказал он, имея в виду онтологический конец и чувствуя, как серая мгла проникает одиночеством через поры кожи, чтобы сдавить легкие и лопнуть сердце последней живой кровью.
И хотя Хоттабыч не появился, голос его снова зазвучал в Джинне:
— Какой есть. Ты расстроил меня. Я покину тебя, ибо в скорби отчаяния своего я могу принести тебе больше вреда, нежели пользы!
Тут голос исчез окончательно, оставив Джинна задыхаться от страха в полном недоумении и даже в панике — где он находится и что ему делать дальше, было совершенно непонятно. Прошло несколько минут такой непонятки, и он почувствовал, что одежда на нем, включая кроссовки, мокрая, хоть выжимай, но не от пота волнений, а от того, что серость вокруг — это мокрый туман: облако или туча. В тучу упал зуммер дверного звонка, расходясь круговыми волнами, и туча стала распадаться, разбиваемая звонком, на воду и воздух, серость развалилась на черное и белое, и через некоторое время спал туман, появились остальные шесть цветов во всех своих смешанных проявлениях, и Джинн понял, что он лежит на полу своей комнаты в луже воды, мокрый до нитки, а в дверь звонят.
Поднимаясь на ноги, он взглянул на часы — ходят ли после воды? Часы шли, во всяком случае, младшая стрелка неторопливо отщелкивала в память костяшки секунд на счетах циферблата, а старшая и средняя показывали ровно семь, проясняя дверной звонок.
Джинн не стал долго размышлять, куда делось недостающее дневное время, а попытался подготовить слова извинений: за свой внешний вид и просьбу простить переодевание. Он направился было к двери, чтобы впустить гостей, но сразу остановился в своих мокрых следах — это была не его квартира. То есть комната как бы была его: его бабушкин стол, его бабушкин комод, его бабушкина тахта, и даже на полу — ни следа от ящиков и тюков. Но двери, ведущей в коридор, — не было. И даже стены, образующей вместе с комнатой коридор, — не было.
Вместо стены была во всю ее бывшую длину широкая мраморная лестница, ведущая в сводчатую, восьмиугольную входную залу невероятных размеров, всю в синих с красным и золотом арабесках и богато расшитых драпировках; пол ее был мраморный, и из низенького нефритового бассейна посередине вздымался и падал с убаюкивающим шелестом плеска благоуханный фонтан. Через залу угадывались другие комнаты — вероятно, не менее роскошные, а в одной из ее стен находилась входная дверь в бывшую квартиру Джинна, сама ничуть не изменившая своего облика с тех пор, когда Джинн ее видел в последний раз, но обернутая замысловатой кованой золотой аркой с вкраплениями разноцветных самоцветов. И именно в нее, в эту самую дверь, прозвучал второй звонок. Джинн почувствовал слабость, ноги его начали подкашиваться, он медленно опустился на пол и понял, что сел в лужу.
И почувствовал, как стареет.
Краткое содержание двенадцатой главы
На Манежной площади вместо чудес продолжаются разговоры. Хоттабыч, пытаясь объяснить, каким образом он возник из пустого кувшина, утверждает, что он — слово, информация, весть. Из чего Джинн почти делает вывод, что Хоттабыч материализовался не без участия писателя Сережи, поскольку такого рода вести и слова обычно от них, писателей. Хоттабыч объясняет причину своего заточения и суть конфликта с Соломоном (обычная любовная история с обычным для любовных историй мистическим колоритом) и предлагает Джинну счастье в виде своей дальней родственницы. Джинн не очень понимает, в чем тут счастье, и разгневанный Хоттабыч покидает его, чтобы сгоряча как-нибудь не истребить. Вернувшийся домой Джинн обнаруживает вместо своей ободранной халупы восточный дворец, а вместо белого дня — семь часов вечера, когда его должны посетить лихие люди, чтобы оценить, много ли с него можно получить.
Глава тринадцатая,
Все получилось не совсем так, как они договаривались: у Руслана и Дмитрия образовались какие-то важные другие встречи, и в конце, после долгого напряжения базовых станций и ретрансляторов АО «Вымпелком», антеннами которых, как лысеющий от радиации ежик, утыкана вся Москва и окрестности, было решено, что к семи все подъедут отдельно, каждый на своей машине, и уже в начале восьмого двор Джинна напоминал небольшой автосалон.
К уже знакомым нам «Гранд Чироки» и «Мерседесу-300» в стосороковом кузове, добавились еще два джипа — «Линкольн Навигатор», похожий на небольшой похоронный автобус, и «Лэнд Крузер Прадо», похожий на небольшой похоронный грузовик, — сходство с траурной процессией добавлял еще и тот факт, что все машины были черными, с тонированными стеклами, чтобы отгородиться от живых и чисто фильтровать солнце.
Решили, что сначала Олег с Александром зайдут в гости, а потом на одной машине все ласково отъедут в «Джон Булл», — тот, что у гостиницы «Украина».
Поднявшись на четвертый этаж к квартире Джинна, они позвонили в дверь. Тишина, если можно так назвать состояние воздуха, в котором отдавались трепетания только что бившегося в стенах квартиры звонка и наполненного звуками города — от вибраций пейджеров до заводских гудков, — была им ответом. Не удовлетворившись этим ответом, они позвонили еще раз.
— Предупреждал же его, — раздраженно проговорил Олег, чувствуя перед Александром неловкость невыполнения несложного дела. — Сам напрашивается…
— Да наплевать. Найти мы его без проблем найдем. Только я к нему ездить больше не буду. Но хату все же надо посмотреть. — С этими словами он достал из-под свитера пистолет, навернул на него глушитель и выстрелил в замок. — Вот, собственно, мы и дома. Заходи, — произнес Александр с интонацией, знакомой с детства по «Белому солнцу пустыни», и театрально подул в ствол, который совершенно не дымился.
Зашли.
Вышли.
Сверили номер квартиры.
— Может, подъезд перепутали? — спросил Александр.
— Номер-то совпадает, — ответил Олег, — и дверь — один в один. Снова зашли.
— Это ты называешь скромной однокомнатной квартиркой? — спросил Александр, последовательно разглядывая убранство пола, стен, потолка и двери. — Это, по-твоему, стоит тридцатку, если сразу? — По его интонации было похоже, что он начинает заводиться. — Ну, ты шутник, бля!!!
— Я, в общем, как-то, это, — ответил пораженный Олег.
— Как-то — что? Обосрался?
Снова вышли.
— Знаешь, тут мимо проходить нельзя. Это случай нам сам в руки удачу подсунул, — сказал Александр. — Пойдем посмотрим, как люди живут. Че ты мнешься? Если что, извинимся и уйдем… — Он засунул пистолет обратно под свитер. — Дескать, ошиблись дверью, искали этого твоего перца… Перец-то конкретный, местный. И мы не при делах. А потом еще раз сверим адрес.
Зашли.
Роскошь давила.
Обновленная квартира Джинна представляла собой небольшой дворец, непонятно каким образом встроенный в московское посткоммунальное пространство трехмерного сталинского урода — квартиры соседей по бокам и надпод дворцом совершенно не изменили ни своих конфигураций, ни однажды выделенного горисполкомом места под крышей. И если для самого Джинна данное обстоятельство представлялось вполне естественным, то есть натуральным, природным (учитывая происхождение дворца), то для его хищных гостей оно осталось бы загадкой, задумайся они хоть на мгновение, что никакое БТИ никогда не выдало бы разрешения на перепланировку и расширение трех измерений пространства. Впрочем, детали давно описаны Булгаковым.
Восточный колорит поразил посетителей. А Александра даже напугал — восточных людей, имеющих в Москве квартиры дворцового типа, он справедливо опасался. Справедливо, потому что до этого ему лишь однажды довелось побывать в атмосфере восточного дворца, но не в качестве гостя, а в качестве заложника. История была неприятная и эмоционально насыщенная даже в тенях его воспоминаний, и потому он не просто не поделился своими страхами с Олегом, а вообще гнал от себя все мысли о возможных обитателях роскошных покоев.
- Предыдущая
- 26/53
- Следующая
