Медный кувшин старика Хоттабыча - Обломов Сергей - Страница 35
- Предыдущая
- 35/53
- Следующая
И с этими словами он исчез. А на его месте появились тяжелые напольные песочные часы высотой в человеческой рост, внутри которых тысячи золотых песчинок тонкой струйкой падений-мгновений обозначили реку времени.
— Круто, однако, ты торчишь, — заметил Джинн и повернулся к компьютеру.
Первым чудом нового Джинна было то, что Этна не приняла его за психа. И даже более того — как-то подозрительно легко поверила в Хоттабыча, сообщив, что, если им удастся вместе создать для него информационную форму — иноформу, это непонятным образом снимет с нее информационное заклятье и решит все ее сегодняшние проблемы. При этом ссылалась на какие-то древние сказания и утверждала, что именно они, мужчина и женщина с разных сторон Земли, могут выполнить какую-то исключительную миссию через древний дух, рожденный заново словом.
Джинн обратился к песочным часам:
— Хоттабыч…
— Да, — сказал Хоттабыч, не меняя облика часов.
— Есть там еще какие-нибудь условия? Ну, чтобы тебя заново родить? Мальчик с девочкой — понятно, код и информационный материал — тоже понятно. Еще нужно что-нибудь?
— Я должен быть рожден от встречи, — сказал туманно и задумчиво Хоттабыч, очевидно сверяясь по каким-то книгам. — Так записано. Встреча временных половинок составит целое время и победит пустоту. Эта встреча — в пустыне, среди ничего — должна длиться сорок дней и один день, и еще половину дня, и еще одну шестую часть дня, и еще один час.
— Ладно, ладно. Я все понял. Организация пустыни и встречи — это по твоей части. Только учти, у меня нет загранпаспорта. А с Соломоном мы сами разберемся. Не боись.
Он встал и подошел к окну.
— Эх, жалко, на ковре-самолете не удалось полетать! — сказал он, глядя задумчиво в небо.
— Возьми, — сказал Хоттабыч, протягивая ему серебряную бутылочку с черной жидкостью внутри, — это вода пустыни. Живая и мертвая. Выпей.
— Это зачем? — спросил с подозрением Джинн.
— Поможет, — уклончиво ответил Хоттабыч.
— Ладно, только сигарету выкурю…
— Потом выкуришь. Выпей…
Джинн взял у Хоттабыча сосуд и осторожно понюхал жидкость. Жидкость пахла мухоморами, поганками и прелыми травами.
«Любовь побеждает смерть, — подумал он. — Вот хорек!»
И сделал большой, полный горечи глоток. Бояться ему было больше нечего.
Краткое содержание пятнадцатой главы
Джинн ожидает наступления утра, пытаясь побороть бессонницу. Наконец утро приходит, и с ним Хоттабыч. Хоттабыч все выяснил про Соломона, тот вновь посетил сей мир и приумножил богатства, но лишен мудрости, жен и любви. Хоттабыч видел его и знает его имя, которое он называет Джинну. Цель нового Соломона — интернировать граждан Земли в единый идеальный мир, где каждый налогоплательщик будет под незримым виртуальным контролем, переходящим по необходимости в физический. Сам идеальный мир является некой надстроенной над физическим конусовидной башней, лестницы которой ведут, однако, вверх не в небо, а лишь к вершине башни, которая есть сам новый Соломон, который есть ворота земли и неба, мимо которых всякая связь между последними невозможна. Исключительность такого положения делает пограничного Ново-Соломона Главным Таможенником Верхнего мира, со всеми вытекающими привилегиями, и дает возможность безраздельной земной коррупции Нижним мирам, обеспечившим Ново-Соломону столь высокое положение. Задача Ново-Соломона похожа на задачу древних вавилонских строителей, с той лишь разницей, что те начинали в одном языке, а потом распались на разные вместе с башней, а Ново-Соломон начинает на разных языках, которые необходимо свести воедино: без уничтожения языковых барьеров ни одно мировое господство невозможно, это подтверждает и исторический опыт. Заточенный когда-то Хоттабыч оказывается чуть ли не единственным сохранившимся джинном и теперь призван сыграть роль всемирного межъязыкового пропускного пункта — этим объясняется его появление в Интернете после трех тысяч лет хранения в кувшине. Бессознательно ведомый партизанскими провиденциальными силами. Джинн, единственный из пользователей Интернета, находившийся в полосе полусна в момент постепенного вывода Хоттабыча из полунебытия, как бы случайно выкрал его из рук Ново-Соломона. Его слабость и малодушие, помешавшие на всю катушку использовать могучую силу Хоттабыча для личного обогащения, привели к невозможности адекватных действий со стороны сил Ново-Соломона, привыкших использовать этот путь как наиболее эффективный. Потеряв Хоттабыча с радаров всемирности, диспетчеры Нижнего мира днем и ночью ждали, когда вспыхнет где-нибудь новая звезда успешности, богатства и счастья, чтобы по этой вспышке вычислить пропавшего эфрита. В силу бюрократической разобщенности разных миров, сам Хоттабыч, обивавший пороги в параллельных поисках Соломона, оставался для них долгое время невидим. Однако теперь, когда он сам явился, ему уготовили рабскую судьбу кирпича новой башни. Отпущенный попрощаться с Джинном, Хоттабыч угрожает его земной жизни, однако Джинн предлагает ему вернуться в Интернет свободным сайтом и таким образом навсегда избавиться от опеки Ново-Соломона, заодно лишив последнего претензий на мировое господство. В этом помогает ему далекая возлюбленная, сумевшая самостоятельно сбежать от чар Кащея, который и есть Ново-Соломон.
Глава шестнадцатая,
Пустыня была пуста.
Повсюду, куда хватало глаз, лежал ровный, выгоревший добела песок, как будто из стекла треснувших часов истекло время и остановилось. Или это Джинн внезапно очутился на поверхности песка верхней чаши часов — в колбе неба с размазанным по ней горячим жидким солнцем. Солнце немилосердно жгло песок и медленно стекало по прозрачному куполу к горизонту. Это одинокое изменение было единственным свидетельством того, что измерение-время еще существует где-то, но очень далеко. На небе. Недосягаемо на небе.
Наждачный белый свет царапал глаза, и Джинн закрыл их. Но это не помогло. Свет остался под веками, прилипший к зрачкам и смешавшись с белками глаз.
«Это я так умер или что за фигня?» — подумал Джинн.
Не зная, что ему делать, он снял майку из-под рубашки, лег животом на горячий песок, подложив под голову руку, чтобы не обжечься, и закрылся майкой от солнца. Он решил дождаться ночи, чтобы куда-нибудь идти. Непонятно было, конечно, — куда. Но больше делать было нечего.
Когда прошло минут пятнадцать, мир вокруг еще не поплыл и не начал размягчаться, но во рту уже стала скапливаться подсохшая жажда. Пить хотелось сначала слегка, как бы между прочим, желание влаги появилось в мозгу легкой флиртующей идеей, затуманивая постепенно все остальные мысли, потом поползло вниз, осушая горло, куда-то в живот и в ноги. И вот уже все тело, обнаженное в своих ощущениях этой неожиданной жаждой, каждой своей клеточкой стало горячо и страстно требовать влаги. В сухом воздухе навязчивое стремление к другой, благодатной среде стало единственным чувством, единственной мыслью и единственным порывом духа. От напряжения желания Джинн начал покрываться мелкими капельками пота.
Он поднял голову и помутневшими полуприкрытыми глазами прямо перед собой увидел березу. Это было свежее весеннее деревце с набухшими почками и белой нежной корой. Джинн вспомнил, как в детстве они с отцом бродили по воскресшему от зимы лесу и собирали березовый сок. Отец учил его, как делать надрезы, чтобы не оставлять глубоких рубцов. Сок. Березовый сок — вот какой влаги требовало горло и сердце Джинна. Он нашарил в джинсах швейцарский армейский нож и осторожно, как ящерица, медленно подполз к дереву. Обнял руками ствол у самого основания и, скользя щекой по шелковой коже ствола, поднялся на колени. И ласково сделал вертикальный надрез на нежной коре.
Он дрожал от жажды, но все же действовал медленно и осторожно, боясь причинить дереву боль. На неглубоко раскрывшейся ранке выступила прозрачная и густая маленькая капля — первая капля сока. Джинн прикоснулся губами к этой капле и скорее почувствовал, чем вкусил, чуть сладковатую свежесть жизни. Он провел горячим языком по трещинке, чувствуя, как из надреза выделяется сок, и припал к ней ртом, высасывая из дерева всю мокрую влажность, которой только оно могло поделиться. От сока начала кружиться голова, мир поплыл, и вот уже нет никакой березы и никакой пустыни тоже нет — лишь пустота.
- Предыдущая
- 35/53
- Следующая
