Медный кувшин старика Хоттабыча - Обломов Сергей - Страница 47
- Предыдущая
- 47/53
- Следующая
Краткое содержание девятнадцатой главы
На встрече Билл Гейтс предлагает Гене за сайт Хоттабыча шесть миллионов долларов, дом в Майами и высокооплачиваемую работу. Гена отказывается и сразу же лишается всех ранее выданных даров. Гейтс не уговаривает Гену, давая ему возможность самому потом вернуться к вопросу и намереваясь потусторонне давить на Гену. Гордыня, не позволившая Гейтсу решить вопрос на месте, вкупе с его уверенностью, что Гена придет к нему сам, рано или поздно, сыграли с Гейтсом злую шутку. Автору доподлинно известны все дальнейшие события этой истории, но они не могут быть изложены в этом издании, поскольку речь идет о реальных живых людях, некоторых к тому же весьма известных и будущих известными в будущем. Однако автор все же намерен изредка доносить до читателя ход истории, включая окончательную развязку всей этой истории через четыреста двадцать восемь лет, когда она будет действительно завершена. Лишенный даров Гена встречается с Дайвой, которая собирается жить в Чехии, где соотношение уровня жизни и подконтрольности личности кажется ей самым лучшим, — в своей стране она оставаться более не желает. Гена готов следовать за ней хоть па край света. Но сначала он ненадолго возвращается на Родину.
Глава двадцатая,
Утро, в которое Гена с трудом разлепил глаза, принесло ему почтовое отправление.
В конверте без марки он обнаружил приглашение на беседу на фирменной серенькой блеклой открытке приглашавшей организации — на четверг. Четверг был завтра, и Гена, привыкший на старой квартире родителей, где он до сих пор был прописан, спускать в унитаз военкоматовские повестки, решил приглашение отклонить, хотя пригласитель был явно поглавнее военкомата. И прислал свое приглашение на правильный адрес. Однако последовавший сразу вслед за письменным приглашением телефонный звонок заставил Гену факт получения приглашения подтвердить и приглашение принять, хоть он и пытался его отодвинуть, нелепо мыча вымученные причины. В ответ обещали его долго не задержать и на предложенных сроках посещения Геной учереждения настояли.
По дороге в учереждение Гена выкупил билет на самолет, заказанный вчера по телефону, купил в обменном пункте справку на вывоз оставшейся валюты и в назначенное время подошел к нужному зданию, фасадом выходившему на Большую Лубянку. Нет, не к хорошо известному голубому особняку на улице Дзержинского, а ближе к тому месту, где раньше было маячил памятником сам Дзержинский, — прямо у светофора, рядом с сороковым гастрономом, который «Седьмой Континент». У Гены был на бумажке номер дома, а на самом доме номера не было. Собственно, и дома как такого не было — была узкая фасадная стена с входными дверями, без окон. Гена вычислил ее методом исключения, побродив некоторое время туда-сюда. Впрочем, основательно ошибиться он бы не смог, даже если бы очень захотел — организации, в которую его пригласили, сплошняком принадлежали почти ли не все здания на несколько кварталов в округе.
— Геннадий Витальевич? — неожиданно спросили его.
— Да, — ответил Гена, разглядывая выросшего как из-под земли неопределенного возраста человека в неопределенном костюме с единственным ярким пятном внешности — в лацкане пиджака неопределенного человека сиял значок: белые буквы на ультрафиолетовом с инфракрасным фоне: «Если хочешь похудеть — спроси меня, как?!»
— Николай Алексеевич, — утвердительно кивнул человек. — Пойдемте.
Гена покорно последовал за хорошо знающим, как ему похудеть, человеком в неприметные затемненные стеклянные двери, которые отделяли внутренность здания от наружности улицы, как брошенная тень отделяет свет и несвет, а зло смерти — жизнь и нежить: паркет здания начинался сразу за асфальтом тротуара, без всяких предисловий, переходов и полутонов в виде подъезда, крыльца или хотя бы ничтожной ступени.
«Интересно, а как же они зимой-то?» — подумал Гена.
Николай Алексеевич предъявил стоявшему за дверями милиционеру служебное удостоверение, а потом протянул какую-то бумажку.
— Пропуск. — Он кивнул на Гену и попросил его предъявить милиционеру паспорт.
Внутренность здания, имевшего такой скромный и неприметный наружный вход и фасад, очень удивила Гену — ввысь на неизмеримое количество метров уходил потолок, где-то там наверху увешанный гирляндами хрустальных люстр; во все стороны, пока хватало глаз, простирался мраморный зал с темно-красными, как спекшаяся кровь, гранитными колоннами, украшенными псевдозолотыми лавровыми венками и советской символикой, со стен нависали громоздкие картины соответствующих сюжетов, а высоченные светлого дерева резные двери закрывали какие-то другие невероятные залы. Несоответствие внутреннего и наружного напомнило Гене недолгий дворец его собственной квартиры и даже на мгновение навело на крамольную мысль, что если не нынешним хозяевам, то уж создателям этого здания точно были подконтрольны заграницы трех измерений.
— Это наш старый клуб, — сказал Николай Алексеевич. — Простите за некоторую экстравагантность, просто здесь прохладно и тихо. И не помешает никто. Времена сейчас сами знаете какие — трудно с помещениями. На Кузнецком у нас приемную взорвали, идиоты. Да еще кондиционер сломался в моем кабинете. Там солнечная сторона — находиться совершенно невозможно, такая жара. Никогда такого в Москве не было. Как вы считаете, это долго продлится?
— Не знаю, — осторожно сказал Гена. «Так просто, о погоде пригласили поговорить», — ухмыльнулся он про себя.
Они зашли в огромный полутемный зал, на сцене которого белел киноэкран. Их голоса тонули в мягкой обивке кресел.
— Садитесь, — предложил Николай Алексеевич таким тоном, как будто это был его кабинет.
Они сели на соседние ряды так, что Николай Алексеевич оказался в небрежной позе обернувшегося через поджатую ногу и облокотившегося на спинку режиссера, а Гена — скромного, сидящего «смирно» зрителя. Николай Алексеевич положил на подогнутую ногу какую-то бумажку из кармана и перешел к делу:
— Расскажите о себе.
— Что рассказать-то?
— Ну, все — с самого начала. Видите, я никакого протокола не веду, встреча у нас, можно сказать, неформальная, так что начинайте с начала — родился, учился, жил, работал и так далее. — И он незаметно для Гены нажал в кармане пиджака кнопку записи на диктофоне. Через прореху кармана шнур выносного микрофона диктофона вел в петличку лацкана пиджака, где сам микрофон был прикреплен прямо к защелке жестяного «гербалайфовского» значка, который кроме маскировки микрофона служил ему еще и усиливающей мембраной.
— Ну. — Гена начал коротко рассказывать, не перебиваемый собеседником даже для мелких уточняющих вопросов. Он просто внимательно смотрел на Гену, вот и все. Когда Гена дошел до настоящего времени, чтобы объявить свою незанятую беззаботную безработность, Николая Алексеевича, видимо, озарила какая-то мысль, и он достал из внутреннего пиджачного кармана телефонную трубку, настолько громоздкую, что непонятно было — то ли это старинный сотовый телефон, то ли бесшнурный городской.
— А девушка у вас есть? — спросил он, набирая номер на телефоне.
«Тебе-то что…» — подумал Гена, а вслух сказал:
— Ну, как бы так, чтобы совсем постоянно — нет.
— Минутку. — Очевидно на том конце провода приняли звонок. — Дима, здраствуй, это Николай Алексеевич. Нет, я просто хотел тебя спросить, помнишь наш разговор об этом мальчике? О каком мальчике… о хакере, с Кутузовского. Да. Почему бесполезно о нем говорить? На ПМЖ? Куда? Ну, хотя бы в какую страну? А кто знает? Ладно, а как, ты говоришь, его звали? Как это — не знаешь? А Руслан? Через Александра? Ну, хорошо, я позвоню Александру. Что значит — его нет, он что, тоже уехал? Что значит — что-то вроде? Как это — добыковался? Я не понимаю… — Он бросил взгляд на Гену и уже, вероятно, пожалел, что демонстративный разговор состоялся при нем, потому что стал его, разговор, заминать. — Ну, кличка была у него, у этого мальчика? Все Александр… А что, ты говоришь, с Александром-то? Ладно, все равно ничего не понимаю. А к вам я завтра по любому собирался — заеду. Сейчас говорить не могу, до завтра. — И он нажал отбой.
- Предыдущая
- 47/53
- Следующая
