А где же третий? (Третий полицейский) - О'Брайен Флэнн - Страница 24

• Предыдущая
• 24/62
• Следующая

И я почему-то ответил:

— Я бы не возражал

Сержант провел некоторое время у зеркала — с открытым ртом, изучая свои зубы. Закрыв рот, он натянул на ноги краги и взял в руки трость, чем показал, что готов отправиться в путь. Гилэни уже стоял у двери и что-то с ней делал, чтобы выпустить нас. Его действия увенчались успехом, и, выйдя из дома, мы оказались в самом разгаре солнечного дня.

— На тот случай, если мы не обнаружим исчезнувший велосипед до того времени, когда положено вкушать пищу, — объявил сержант, — я оставил официальный меморандум, с тем чтобы сержант Лисс с ним персонально ознакомился и был осведомлен о res ipsa[26].

— А как ты относишься к педалям типа «крысоловки»? — спросил Гилэни.

— А кто этот Лисс? — спросил я одновременно с Гилэни.

— Лисс — это наш третий полицейский, — пояснил сержант, — но мы никогда его не видим и не имеем о нем каких-либо сведений, потому что он постоянно пребывает в патрулировании вверенного ему участка и возвращается в казарму лишь глубокой ночью, когда даже барсуки спят, и лишь для того, чтобы сделать запись в дежурной книге. Он совершенно безумен, никогда не опрашивает людей, но неустанно записывает показания. Если бы педали типа «крысоловки» получили всеобщее распространение, то велосипедам пришел бы конец и люди бы дохли как мухи.

— А что привело полицейского Лисса к сумасшествию? — продолжал я расспросы.

— Истинного уразумения того, что же явилось главной причиной такого состояния Лисса, я не достиг, — охотно отвечал сержант. — Не получил я и никакой информативной информации касательно до его состояния, но мне известно, что полицейский Лисс в течение целого часа пребывал в частной комнате один на один с МакПатрульскиным, в некий день 23 июня, и после того дня он ни с кем не обмолвился ни единым словом и с тех пор пребывает в состоянии полного умопомрачения — проще сказать, он совершенно чокнутый и с придурью. Кстати, я тебе рассказывал, как однажды я беседовал с инспектором О’Ккурки насчет этих самых педалей. Я ему сказал: почему их вообще не запретят или не ограничат доступ к ним, как, например, это сделано с цианистым калием, который можно купить только в аптеке и лишь по особому рецепту, да еще и в книге нужно расписаться, и при этом все равно его не продадут тебе, если ты не выглядишь как ответственная личность. Так и с этими педалями должно быть.

— Зато, когда ездишь по холмам — они как раз то, что нужно, — гнул свое Гилэни.

Сержант плюнул на сухую землю.

— Тут нужно особое постановление парламента, вот что я тебе скажу, — сказал сержант, — особое постановление парламента.

— А куда мы, собственно, идем? — поинтересовался я. — В каком направлении движемся, куда направляемся, или, быть может, мы откуда-то просто возвращаемся?

Мы пребывали в весьма необычной местности. Вокруг нас располагались голубые горы, правда, на расстоянии, которое обычно называют почтительным; на склонах гор кое-где виднелись тоненькие извилистые белые полоски бурных потоков. Создавалось впечатление, что горы эти обступают нас, наступают на нас со всех сторон и как-то давят на психику. На полпути к этим горам видимость улучшалась, и я мог ясно разглядеть пригорки, низины, большие участки прекрасных заливных лугов и торфяников; там и сям виднелись люди, работавшие посреди этого ландшафта с какими-то длинными орудиями в руках; ветер доносил их голоса. Был слышен даже меланхоличный скрип двигающихся по дорогам повозок. В некоторых местах были ясно различимы белые домики и коровы, ищущие, где бы им пощипать травки. С ближнего дерева неряшливо сорвалась стая ворон и траурно полетела в сторону поля, на котором рассыпались белыми пятнышками по зеленому фону овцы, облаченные в прекрасные каракулевые шубы.

— Мы идем туда, куда идем, — с немалой задержкой отозвался на мой вопрос сержант, — и движемся мы в нужном направлении, которое приведет нас к месту, находящемуся совсем рядом с тем местом, которое нам нужно... Но есть одна вещь, которая еще более опасна, чем эти новомодные педали.

Отвагсон неожиданно свернул с дороги и направился к какой-то изгороди. Мы последовали за ним.

— Бесчестно говорить о педалях таким образом, — возмутился Гилэни. — В течение многих поколений, поколение за поколением, в моей семье было принято использовать эти педали. Сколько ботинок их крутило, вперед-назад, вперед-назад, и все мои родичи, как и положено почтенным людям, умерли в собственной постели, за исключением двоюродного брата, который зачем-то полез в работающую паровую молотилку.

— Есть одна вещь, которая еще более опасна, чем эти твои любимые педали, — повторил сержант, — и это плохо закрепленная вставная челюсть. Эта штука совершенно убийственна, и если ее проглотить, долго после этого не протянешь, потому что это ведет, хотя и непрямым образом, к асфиксии[27].

— Но ведь никакой опасности проглотить педаль-«крысоловку» нет! — воскликнул Гилэни.

— Если носишь вставную челюсть, нужно иметь хорошие зажимы, — продолжал свое сержант, — и массу красного сургуча, чтоб закрепить эту вставную челюсть на небе во рту. А ну-ка посмотрите на тот куст, точнее под него, выглядит подозрительно, но ордера на осмотр не нужно.

Куст был небольшим, простой дрок, представитель, так сказать, женской части семейства этих растений. На разной высоте на кусте висели запутавшиеся среди веточек стебельки сухой травы и маленькие пучки овечьей шерсти. Гилэни быстро опустился на колени и стал шарить руками в густой траве под кустом, выдергивать целые пучки с корнем. Вид у него был, как у роющего землю дикого животного. Покопавшись не более минуты, он вытащил из-под куста длинный, тонкий черный предмет, похожий на невероятно большую авторучку.

— Вот он, мой насос! — вскричал Гилэни, радуясь находке.

— Я так и полагал, — изрек сержант. — Обнаружение велосипедного насоса является удачно найденным ключом, который поможет нам успешно завершить нашу приватную миссию по обнаружению пропавшей вещи и проведению толкового полицейского расследования. Спрячь этот насос как-нибудь, положи его в карман, так как не исключена возможность того, что за нами наблюдают, следят и идут по нашему следу. Не исключено, что нас выслеживают члены преступной банды.

— Но как вы догадались, что насос спрятан именно здесь, под этим кустом, в этой отдаленной местности! — воскликнул я, пораженный, демонстрируя своим восклицанием крайнее простодушие.

— Хорошо, с педалями все ясно, но как ты относишься к высокому седлу? — стал допытываться Гилэни.

— Вопросы — это как стук в дверь прохожего попрошайки, на них не надо обращать внимания, — важно заявил сержант, — но я обращу на твой вопрос внимание и сообщу тебе, что высокое седло — вполне приемлемая вещь, если имеется все остальное, что требуется для такого седла.

— Высокое седло — незаменимая вещь, если ездишь по холмам, — заявил Гилэни.

Мы шли не останавливаясь, и к моменту, когда прозвучали эти слова Гилэни, мы уже находились у совсем другого поля, в компании коров бело-коричневой окраски. Коровы, когда мы проходили мимо них, взирали на нас спокойными взглядами и медленно поворачивали к нам то один, то другой бок, словно для того, чтобы дать нам возможность изучить расположение цветных пятен на их шкурах, похожих на карты неведомых земель. У коров был такой вид, будто они лично знают нас и наших родичей и имеют о нас всех весьма высокое мнение; проходя мимо последней коровы, я приветственно приподнял шляпу в знак того, что ценю такое благорасположение.

— Высокое седло, — начал разъяснения сержант, — было изобретено неким лицом по фамилии Петерс, которое провело большую часть своей жизни в краях дальних, заморских. Ездил этот Петерс все больше на возвышенных животных — жирафах, слонах и птицах, которые бегают быстрее зайцев и несут яйца, каждое величиной в таз такого размера, который употребляется в паровых прачечных, — в мисках этих держат химические растворы, в которых вымачивают мужские брюки, чтобы свести с них смолу и прочую грязь. Когда же, отвоевав все войны, он вернулся домой, ему пришлось ездить на велосипеде с низким седлом, и это ему весьма не понравилось, и однажды ночью, лежа в постели, он совершенно случайно изобрел высокое седло, которое явилось результатом его постоянной мозговой деятельности и умственных поисков. Фамилия его, как я уже сказал, была Петерс, а вот как его по имени величали — не помню. Высокое седло породило низкий руль. Но высокое седло — это все равно насилие над велосипедом, к тому же от него происходит прилив крови к голове и от него страдают внутренние органы.

• Предыдущая
• 24/62
• Следующая