А где же третий? (Третий полицейский) - О'Брайен Флэнн - Страница 30

• Предыдущая
• 30/62
• Следующая

Применение этого вывода к теории де Селби о «колбасообразной Земле» очень поучительно и многое разъясняет. Де Селби относит возникновение представления о сферичности Земли к тому обстоятельству, что человеческие существа постоянно двигаются только в одном общеизвестном направлении (хотя при этом они убеждены, что могут двигаться в любом направлении) и это направление ведет лишь вокруг по окружности поперек Земли, имеющей форму колбасного батона. Трудно возразить что-либо по существу против того, что представление о сферичности Земли ошибочно, если признать ошибочной возможную многонаправленность движения из произвольно взятой точки. Де Селби сравнивает положение человеческого существа, находящегося в какой-либо точке на поверхности Земли, с канатоходцем, стоящим на туго натянутом канате, — ему нужно либо продолжать движение по канату вперед или назад, либо, сделав шаг в сторону, погибнуть, а во всех остальных отношениях он совершенно свободен. Движение в одном и том же направлении по кругу с ограниченным выбором возможностей приводит к возникновению устойчивой галлюцинации, широко известной под названием «жизнь», со всеми сопутствующими ей ограничениями, бедствиями, несчастьями, превратностями и странностями. Если бы можно было отыскать «второе направление движения», пишет де Селби, не по кругу поперек «колбасы», а вдоль нее, то человечеству открылся бы совершенно новый мир ощущений и переживаний, существующий порядок вещей заменился бы возможностями, которые трудно даже вообразить, открылись бы новые измерения, отпало бы очень многое из того, «без чего можно было бы обойтись и на что не стоит обращать внимания», исчезло бы «однонаправленное» существование.

Следует признать, однако, что де Селби высказывается весьма туманно в отношении того, каким образом это новое направление будет обнаружено. Он заранее предупреждает читателя, что его нельзя установить с помощью дальнейшего, все более мелкого дробления уже существующей градуировки компаса; не стоит надеяться и на то, что, если совершать вылазки наугад, то вмешается счастливый случай и поможет открыть новое направление. Де Селби высказывает сомнение в том, что человеческие ноги «подходят» для перемещения по «продольной вселенной», и, хотя и несколько завуалированно, но вполне однозначно, он предрекает почти верную смерть всякому, кто открывает новое направление. Бассетт указывает, и вполне справедливо, на то, что угроза смерти окрашивает всю теорию в романтические тона, но одновременно наводит на мысль, что де Селби излагает общеизвестное и не подвергаемое сомнению, однако делает это невразумительно, невнятно и малопонятно.

В большинстве случаев де Селби для подтверждения своих теорий самостоятельно проводил какие-то эксперименты. Существуют достаточные основания для того, чтобы полагать, что на протяжении некоторого времени он рассматривал гравитацию как «тюремщика» человечества, удерживающего людей на одной «однонаправленной тропке», ведущей в Лету; де Селби считал, что истинная и конечная свобода лежит в некоем движении «вверх». Поначалу ему казалось, что авиация и космические аппараты смогут дать нужное решение, но потом он пришел к выводу об их непригодности для воплощения его идей и несколько недель провозился над созданием какого-то «особого аппарата», для построения которого ему понадобилось большое количество ртути, проволоки и прочих материалов; с помощью этого аппарата де Селби надеялся «избавить значительные площади земной поверхности» от порабощающего влияния силы притяжения. К счастью для жителей той местности, в которой он собирался начинать применение своего аппарата, эксперимент не принес желаемого результата, и люди, и их движимое имущество остались на своих местах. В итоге де Селби вскоре был захвачен исключительно необычной идеей и оставил свои попытки ликвидации силы тяготения[36].

Как я уже намекал ранее, пробыв всего несколько минут в отменно выбеленной комнате в компании сержанта Отвагсона, я бы многое дал за то, чтобы хоть краем глаза увидеть стрелку, указывающую, куда нужно двигаться, чтобы побыстрее найти путь вдоль «батона колбасы», а не ходить вместе со всеми «поперек».

Уже в дверях мы поняли и осознали, что в комнате кто-то есть. Этот кто-то был одет в синюю полицейскую форму со знаками отличия на груди, показывающими, что перед нами важная персона; на голове у него была полицейская фуражка с большой и важно выглядящей кокардой, ярко сияющей и тоже подтверждающей, что мы имеем дело с высоким чином. Человек этот был очень толст, кругл, с ручками и ножками, которые казались совсем крошечными по сравнению со всем остальным шарообразным телом. Его усы топорщились как щетка, и вид их выдавал дурной нрав и стремление потакать всем своим желаниям. Сержант глядел на гостя с явным удивлением, но отдал ему честь по-военному.

— Инспектор О’Ккурки! — воскликнул сержант.

— Что значит это отсутствие наличия полицейских в помещении полицейского участка в дежурное время? — пролаял инспектор.

Звук его голоса напоминал шум, производимый трением наждака по грубой, необработанной деревянной поверхности, и было совершенно ясно, что он очень недоволен либо собой, либо другими людьми.

— Я самолично отсутствовал, — ответил сержант почтительно, — исполняя служебные обязанности и расследуя дело, будучи вызванный по срочному и неотложному и крайне важному вызову.

— А вам известно, что в канаве у дороги два часа назад был найден человек со вспоротым животом по фамилии Мэтерс и орудием преступления, очевидно, явился нож или другой подобный острый инструмент?

Сказать, что услышанное поразило меня, — значит не сказать ничего. У меня было такое впечатление, что к моему лицу поднесли раскаленную докрасна кочергу и зачем-то ее там некоторое время удерживали. Потрясение, которое я испытал, серьезнейшим образом отразилось на работе клапанов моего сердца. Я в полной растерянности переводил взгляд с сержанта на инспектора и с инспектора на сержанта, а внутри у меня все дрожало и трепетало от ужаса.

Будем надеяться, что наш общий друг Финнюкейн где-нибудь недалеко, сказала Джоан.

— Конечно известно, — бодро доложил сержант.

Странно, весьма странно. Откуда он мог об этом узнать? Ведь на протяжении последних нескольких часов он — и мы вместе с ним — занимался поисками велосипеда?

— И какие же шаги вы предприняли, сколько шагов и в каком направлении? — все тем же лающим тоном спросил инспектор.

— Весьма широкие шаги и шаги в нужном направлении, — спокойно отрапортовал сержант. — И я уже знаю, кто убийца.

— В таком случае, почему он не арестован и не заключен в камеру предварительного заключения?

— Арестован и заключен.

— Где?

— Здесь.

Я стоял как громом пораженный — быстро и с опаской оглянувшись и никого за своей спиной не обнаружив, я мгновенно понял, что являюсь тем убийцей, о котором, не обращая на меня внимания, ведут между собой разговор полицейские. Я и не пытался возражать, хотя бы потому, что у меня начисто пропал голос и во рту все совершенно пересохло.

Инспектор О’Ккурки был столь сердит, что ему уже ничем нельзя было угодить, даже тем, что сообщил ему сержант.

— Тогда почему же он не заперт в камере с двойным замком? — взревел инспектор.

И тут впервые за время разговора с инспектором вид у сержанта стал удрученный и пристыженный. Лицо приобрело более густой красный оттенок, а очи он вперил в пол.

— Понимаете... я должен признаться, что... — бормотал сержант, — я держу там свой велосипед.

— Понятно, — коротко бросил инспектор.

Потом он быстро нагнулся и поприцеплял черные прищепки к нижней части штанин своих брюк, разогнулся и потопал ногами по полу. И тут я обратил внимание, что он стоит, опершись локтем о конторку.

— Позаботьтесь о том, чтобы весь этот ваш беспорядок привести в должный порядок, — гаркнул инспектор с порога вместо «до свидания», — позаботьтесь и о том, чтобы все ненормальное было приведено в норму и убийца был заключен в клетку с целью предотвращения его побега и последующего нанесения им новых неисчислимых бед в нашем округе.

• Предыдущая
• 30/62
• Следующая