А где же третий? (Третий полицейский) - О'Брайен Флэнн - Страница 4

• Предыдущая
• 4/62
• Следующая

Мэтерс жил один. Дивни точно разузнал, когда, каким вечером и на каком пустынном участке дороги мы могли бы встретить старика и отобрать его заветный сундучок с деньгами. Случилось это глубокой зимой. Когда мы сели за ужин и стали обсуждать предстоящее дело, день уже угасал. Дивни предложил взять с собой лопаты и привязать их на видном месте к нашим велосипедам — те, кто увидит нас на дороге, будут думать, что мы отправились за кроликами, а лопаты нам нужны для того, чтобы откапывать их норы. Дивни заявил, что берет с собой свой тяжеленный насос, сделанный из железной трубы, «на тот случай, если будет небольшой прокол» в какой-нибудь шине и придется ее поддувать.

О том, как было совершено убийство, многого не скажешь. Быстро темнело, облачность была низкая, да еще, словно сговорясь с нами, опустился гадкий туман, укрывший все вокруг так, что в нескольких шагах ничего не было видно. Мы спрятали велосипеды у дороги и стали ждать. Дорога была мокрая, стояла полная тишина, было лишь слышно, как с деревьев на землю падают капли. Я стоял, опершись на свою лопату, и чувствовал себя очень несчастным. Дивни находился рядом — насос под мышкой, трубка во рту, — и попыхивал ею с довольным видом. Старый Мэтерс появился совершенно неожиданно, вынырнув из мглы и тумана. Поначалу я его толком и рассмотреть не мог, различил лишь бледное пятно лица — казалось, в нем нет ни кровинки, — торчащее над воротником его спускающегося до пят, длинного пальто. Дивни, едва завидев Мэтерса, шагнул ему навстречу и, показывая куда-то на дорогу, спросил:

— Вот то, случайно, не ваш сверточек будет?

Старик повернул голову в том направлении, куда показывал Дивни, и тут же получил сильнейший удар по затылку железным насосом. Этот страшный удар сшиб Мэтерса с ног, сломав ему, наверное, шейные позвонки. Старик растянулся в грязи, но не вскрикнул, а почему-то тихо произнес, словно беседуя с кем-то: «Мне наплевать на капусту» или «Мне наливать — у меня пусто», — я не совсем расслышал. Сказал и замер, а я по-идиотски продолжал стоять у дороги, опираясь на свою лопату. Дивни хищно подскочил к лежащему старику, наклонился, пошарил в карманах пальто и выпрямился. В руках у него был черный ящичек, в котором обычно в те времена хранили деньги. Он помахал им в воздухе и заорал:

— Эй, ну проснись же и кончай его! Лопатой его, лопатой!

Я, как кукла, сделал несколько шагов, широко замахнулся лопатой и рубанул что есть силы с плеча. Удар пришелся по торчащему над воротником пальто подбородку. Я почувствовал — и почти что услышал, — как проламываются кости, словно с хрустом поддается толстая пустая скорлупа. Не знаю, сколько раз я ударил старика лопатой, помню только, что остановился лишь тогда, когда почувствовал изнеможение.

Я отбросил лопату в сторону и поглядел по сторонам. Но Дивни я не увидел. Я тихо позвал его, но ответа не получил. Пройдя по дороге несколько шагов, я снова окликнул Дивни. Ответа не было. Тогда я перепрыгнул через сточную канаву, шедшую вдоль дороги, и взобрался на невысокий земляной вал, тянувшийся вдоль нее. Я вглядывался в сгущающуюся тьму и туман, но никого не видел. Я снова позвал Дивни, но громко кричать я боялся, — снова ни слова в ответ. Дивни исчез. Он удрал с ящичком с деньгами и оставил меня одного с мертвецом и с лопатой! А бедная лопата, брошенная в жидкую грязь, уже, наверное, подкрашивала ее в красноватый цвет.

Сердце мое болезненно трепыхнулось, и мороз по коже пробежал от страха. Если бы кто-нибудь появился на дороге в ту минуту, не избежать мне виселицы. Даже если бы Дивни оставался рядом со мной, и это не спасло бы меня. Я весь застыл от ужаса и долго простоял так, без движения, глядя на то, страшное, что в длинном черном пальто измятой, скомканной кучей валялось в грязи.

Глубокую яму, аккуратно сохранив дерн с травой, мы с Дивни выкопали в поле недалеко от дороги лишь только заявились на место ожидания. Вспомнив об этом, я в панике бросился к телу и, ухватившись за совсем уже промокшее пальто, потащил убитого прочь с дороги. С величайшим трудом я перетащил его через канаву и подтащил к вырытой нами яме. Кое-как затолкав туда тело, я побежал за лопатой и, вернувшись, стал бешено, словно сослепу, засыпать и заваливать яму вырытой землей.

Когда яма была уже почти засыпана, я услышал чавкающие шаги. Оглянувшись в великом смятении, я увидел силуэт человека, по которому тут же безошибочно признал Дивни. Он осторожно перелез через канаву и направился по полю ко мне. Когда Дивни подошел, я, не говоря ни слова, показал лопатой на полузасыпанную могилу. Дивни, не проронив ни звука, повернулся и отправился в ту сторону, где лежали наши велосипеды. Вернулся он со своей лопатой и стал методично забрасывать яму землей. Я делал то же самое. Когда все было завершено, мы постарались уничтожить следы, свидетельствующие о происшедшем. Потом мы вычистили ботинки травой, привязали лопаты к велосипедам и отправились домой пешком, катя велосипеды рядом с собой. По дороге нам встретились несколько человек и пожелали доброго вечера. Я уверен, что нас приняли за уставших работников, возвращавшихся домой после тяжелого трудового дня. И они не очень ошиблись. По пути домой я спросил Дивни:

— А куда ты подевался, сразу после того как, ну, это?..

— Занимался одним неотложным делом, — ответил Дивни.

Я решил, что он имеет в виду одно, всем хорошо известное дело, без которого ни одному человеку не обойтись, и поэтому сказал:

— Ты мог бы и потерпеть и сделать это потом.

— Я делал совсем не то, что ты думаешь, — буркнул Дивни.

— А ящичек у тебя?

На этот раз он повернул голову ко мне, скорчил рожу и приложил палец к губам.

— Тихо, не так громко, — прошептал Дивни. — Он в надежном месте.

— В каком?

Но Дивни ответил лишь шипением и еще сильнее прижал палец к губам. Всем этим он давал мне понять, что упоминать о ящичке, даже шепотом, было с моей стороны невероятной глупостью и неосторожностью.

Когда мы пришли домой, он тут же отправился без всякого зазрения совести лишить меня моей доли денег убитого Мэтерса. Я прекрасно понимал и то, что нет совершенно никакой необходимости ждать, пока «все уляжется», потому что исчезновение старика никого особенно не удивило. В округе говорили, что Мэтерс был человеком со странностями и вообще весьма неприятной, скаредной личностью и что вполне в его духе было уехать куда-то, никому ничего об этом не сообщив и не оставив адреса.

Я, кажется, уже упоминал о том, что мы оказались в положении, когда нам приходилось пребывать в постоянной, так сказать, физической близости, и положение это становилось все более невыносимым. Я надеялся, что навязывая ему свое постоянное и слишком близкое присутствие, заставлю его сдаться, но на всякий случай всюду и всегда носил с собой маленький пистолет. Однажды в воскресенье мы сидели в кухне — кстати, оба с одной и той же стороны камина, — Дивни вынул трубку изо рта и, повернувшись ко мне, сказал:

— Знаешь, а все уже улеглось.

В ответ я только крякнул.

— Ты понял, что я имею в виду?

— Ну, никакого особенного шума никто и не поднимал, — бросил я довольно сухо.

Дивни взглянул на меня, как обычно, с начальственным и надменным видом:

— Я в этих делах разбираюсь и могу тебе сказать, что ежели поспешишь — бах, сразу и влипнешь. Тут никакая осторожность не помешает, но теперь я знаю наверняка, что все успокоилось, так что можно действовать без риска.

— Я рад, что ты так считаешь.

— Грядут отличные времена. Завтра я отправлюсь за ящичком, и денежки мы поделим вот прямо тут, на этом столе.

— Мы отправимся за ящичком вместе, — сказал я, особенно выделив первое слово.

Он одарил меня долгим обиженным взглядом и печально спросил, неужели я ему не доверяю? А я ответил, что раз мы вдвоем начинали это дело, то вдвоем должны его и закончить.

— Ну, ладно, — пробурчал он раздраженно. — Жаль, что ты мне не доверяешь, и это после того, что я здесь на тебя столько вкалывал и ферму содержал, и пивной бар. Ну да ладно, чтоб показать тебе, что я за человек на самом деле, я позволю тебе забрать сундучок самому. Завтра я скажу, где он спрятан.

• Предыдущая
• 4/62
• Следующая