Соловьиная ночь - О'Бэньон Констанс - Страница 26

• Предыдущая
• 26/72
• Следующая

Чуть живая, она пересекла камеру и опустилась на один из набитых соломой тюфяков. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это чтобы ее оставили в покое и дали навеки уснуть.

— Меня зовут Элизабет О’Нил, — сказала ей одна из девушек, протягивая плошку с водой.

Благодарно кивнув, Кэссиди напилась и перевела дыхание.

У ирландской девушки были каштановые волосы и веснушчатое лицо. Она была первым человеком, который обошелся с Кэссиди по-доброму в этом ужасном месте, и у Кэссиди на глазах выступили слезы.

— А мое имя Кэссиди Марагов, — сказал она слабым голосом.

— Ты неважно выглядишь, — пробормотала Элизабет и попробовала ладонью лоб Кэссиди. — У тебя жар! — сказала она и поднесла к губам новенькой кружку. — Выпей это. Здесь немного, но должно помочь.

— Большое спасибо, — прошептала та.

— Ты, как я погляжу, нам не ровня, — заметила Элизабет. — Что такого ты натворила, что тебя сюда упекли?

Кэссиди вспомнила о своей наивной попытке объяснить надзирателям, что за ней нет никакой вины. Никому другому она не стала бы ничего рассказывать, но Элизабет решила объяснить все начистоту.

— Я здесь потому, — произнесла она дрожащим от волнения голосом, — что кому-то помешала…

— Ну, за это сюда не сажают, — философски рассудила Элизабет. — Скорее уж ты попала сюда за кражу.

Кэссиди содрогнулась, подумав о Томе Брунсоне. Лучше бы об этом вообще не вспоминать!

— Мне обязательно нужно отсюда выбраться, Элизабет! — прошептала Кэссиди. — Я должна сделать одно дело.

— Если у тебя есть крылья, то можешь лететь отсюда хоть сейчас, — усмехнулась Элизабет. — А поскольку крыльев у тебя нет, то придется тебе отсидеть тот срок, к которому тебя приговорили.

Кэссиди в отчаянии покачала головой.

— Меня не судили! Я вообще не стояла перед судьей, — она взглянула в голубые глаза Элизабет. — Я знаю, что ты мне не поверишь, но это чистая правда.

Помолчав, Элизабет сказала:

— Нет, я тебе верю, — и, понизив голос, спросила: — А давно ты здесь?

— Я… я не знаю, — пробормотала Кэссиди. — Какое сегодня число?

Элизабет наморщила лоб.

— Не то шестое, не то седьмое июля. Что-то около этого, я думаю.

— Господи! — воскликнула Кэссидн и, зарыдав, закрыла лицо ладонями. — Меня похитили двенадцатого мая!.. А сколько ты здесь сидишь, Элизабет? — поинтересовалась она немного погодя.

— Уж почти пять лет, — вздохнула Элизабет. — Но мне кажется, что я сижу здесь всю жизнь. Моя матушка рано овдовела. Ей нужно было кормить нас, семерых детишек. Я помогала ей, продавая на улицах пирожки, а когда подросла, устроилась ученицей к ювелиру. Я и понятия не имела, что этот тип торговал фальшивыми камушками. Впрочем, это мало кого интересовало. В суде решили, что я виновна не меньше, чем он. Мне осталось сидеть три месяца. Скоро я наконец выберусь отсюда!

— Мне не на что надеяться, Элизабет. Наверное, я здесь и умру…

— Никогда не сдавайся! Если потеряешь надежду, то обязательно погибнешь, — строго сказала Элизабет. Вдруг она заметила на виске Кассиди синяк. — Кто это тебя? — спросила она.

— Надзиратель…

Элизабет намочила тряпку и приложила к больному месту.

— Когда я выйду из тюрьмы, я пойду прямо к твоим родным и расскажу обо всем, что с тобой случилось. Они вытащат тебя отсюда.

В душе Кэссиди появилась надежда.

— Ах, Элизабет, почему ты так добра ко мне?

— Это все пустяки. Я еще не то для тебя сделаю.

Ты похожа на мою младшую сестру, а кроме того, я сама угодила в тюрьму без вины и понимаю, что это такое.

Кэссиди попыталась подняться, но повалилась навзничь.

— Кажется, у тебя лихорадка и истощение, — сказала Элизабет. — Когда я впервые попала сюда, со мной было то же самое. Пройдет много времени, прежде чем ты поправишься… Но, чтобы выжить, тебе нужны силы… — она поднесла Кэссиди миску с баландой и со вздохом проговорила: — Мудрено выздороветь, когда кормят такими отбросами!

Каждые четыре дня узников выводили на прогулку по тюремному двору. Впервые за долгое время Кэссиди глотнула свежего воздуха и погрелась на солнышке. С улицы доносились крики торговцев съестным, приглашающих всех, у кого водятся денежки. В их глазах не было и признака сочувствия к тем, которые тянули к ним руки через тюремную решетку, прося подаяния.

Кэссиди с ужасом думала о своем положении. У нее не было гроша, чтобы купить кусок хлеба. Если ей удавалось вымолить корку, она была на седьмом небе от счастья — так она оголодала. О гордости нечего было и думать, но где-то в глубине души болезненно напоминало о себе чувство собственного достоинства.

Голод досаждал ей постоянно, но каждое новое страдание укрепляло в Кэссиди уверенность, что в один прекрасный день она получит свободу и отомстит герцогу, который заточил ее в этот ад.

Запряженная шестеркой лошадей, по улицам Лондона мчалась роскошная карета. На запятках тряслись лакеи в богатых ливреях.

Когда карета остановилась перед воротами Ньюгейта, два стражника с удивлением ждали, что за знатная персона спустится по лесенке, услужливо откинутой слугой. По одеянию и манерам мужчина, вылезший из кареты, несомненно принадлежал к самым высшим слоям общества. Даже не взглянув по сторонам, он степенно направился прямо в помещение тюрьмы Ньюгейт.

Это был Рейли. Он с достоинством прошагал к караульному отделению. Оливер неотступно следовал за своим хозяином.

Когда они вошли в маленькую душную комнату, Рейли обратился к человеку за конторкой.

— Я хочу немедленно говорить с начальником тюрьмы, — сказал он, снимая лайковые перчатки и нетерпеливо похлопывая ими по бедру.

— Вам назначено, сэр? — поинтересовался служащий, отрываясь от стопки документов.

— Зови начальника! — грозно сказал ему Оливер. — Да не забудь сообщить ему, что сюда пожаловал герцог Равенуорт собственной персоной! Пошевеливайся! Его светлость очень не любит ждать.

Едва не опрокинув стул служащий со всех ног бросился в глубину служебного помещения.

— Слушаюсь, ваша светлость, — пробормотал он на ходу, — я уверен, что господин Кларенс вас немедленно примет!

Вот уже два дня Кэссиди не поднималась с тюфяка. Ее желудок отказывался принимать отвратительную баланду. Сжав зубы, она отвергала еду, когда Элизабет пыталась насильно накормить ее.

Все остальные обитательницы камеры проводили время в своих обычных занятиях, но Элизабет не отходила от Кэссиди ни на шаг. Ирландка печально гладила Кэссиди по волосам, понимая, что ее подопечная скорее всего не протянет и недели.

Вдруг в замке загремел ключ, и Элизабет с удивлением увидела, что в камеру вошел начальник тюрьмы, а с ним еще двое мужчин. Видно, произошло что-то чрезвычайное — начальник тюрьмы крайне редко самолично обходил камеры. Но еще больше она удивилась, разглядев его спутников. Первый был в ливрее слуги, зато другой имел такую величественную внешность и был так богато одет, что Элизабет невольно вскочила на ноги. Высокий темноволосый мужчина был настолько красив, что казался богом, сошедшим с Олимпа и по какому-то недоразумению очутившимся в Ньюгейте. Он скользнул взглядом по Элизабет и посмотрел на Кэссиди, которая в забытьи лежала на грязном тюфяке. Элизабет заметила, как в его черных глазах сначала сверкнул гнев, а затем они наполнились состраданием.

Рейли нагнулся к Кэссиди, потрясенный тем, как ужасно она исхудала. Ее когда-то золотые волосы были грязны и спутаны. Он взял ее руку и почувствовал, что у нее сильный жар.

— Она больна, — сказал он, осуждающе посмотрев на начальника тюрьмы. — Я немедленно заберу ее отсюда.

— Да, ваша светлость. Я просто не представляю, как такое могло случиться. Надеюсь, вы не думаете, что здесь есть моя вина. Уверяю вас, если бы я только знал, что…

Рейли бросил на него хмурый взгляд, и он умолк.

— Надеюсь, — жестко сказал Рейли, — вы приложите все усилия и подобное в будущем не повторится, господин Кларенс! Я намерен возбудить специальное расследование о преступных деяниях, которые имели здесь место. Что же касается мисс Марагон, то когда вы узнаете, кто ее дядя, вы пожалеете, что оказались замешаны в это дело. Он один из самых влиятельных людей в парламенте, и стоит ему пошевелить пальцем, у вас будут огромные неприятности.

• Предыдущая
• 26/72
• Следующая