Два талисмана - Голотвина Ольга - Страница 65

Ты здесь главный? Никто не спорит. Действуй.

А как действовать-то?

Проскользнули в памяти слова Алки: мол, поймать можно только того, кого за руку поймал на горячем. А кто ушел, так и ищи его, словно волну в море…

Нет, об этом думать сейчас не надо…

Хотя… почему не надо?

Нельзя дать преступнику уйти, если он еще здесь!

Ларш огляделся, нашел взглядом кого-то из челяди:

— Кто здесь за главного?

— Я, господин, — с наррабанским выговором отозвался высокий, плечистый мужчина с серым от страха лицом.

— Кто ты?

— Недостойный Эххи, управитель Наррабанских Хором.

— Ты-то мне и нужен, Эххи. Никого не выпускать из дома. Ко всем выходам поставить слуг — тех, кто не прислуживал в зале. Немедленно послать одного слугу к Хранителю города, другого — к командиру стражи. Он сейчас дома… — Ларш на миг сбился, сообразив, что не знает, где живет Джанхашар. — Ну, вели слуге бежать в Дом Стражи, а парни пусть командира хоть из постели вытащат — и плевать, один он там или нет. Ступай!

Эххи исчез. Ларшу показалось, что в глазах управителя мелькнуло облегчение: вот, все понятно, есть приказ, надо исполнять…

Ларшу никто ничего не прикажет… ну, во всяком случае, до появления дяди и Джанхашара.

А пока надо поговорить с гостями. Начать с тех, кто сидел ближе к Верши-дэру…

Ах, триста демонов! Он, Ларш, тоже сидел чуть ли не рядом с хозяином — а что заметил? Крутится в голове какой-то вихрь из лент танцовщицы, последних слов вельможи и блеска клинка, выхваченного Шерхом.

Но у него нет времени, чтобы устроиться в уголке и привести свои мысли в порядок.

Кто сидел рядом с Верши-дэром?

Авита и лекарь.

Ларш завертел головой, выискивая обоих.

Авита не двинулась со своего места. Сидела неподвижно, с каменным лицом. Рядом с ее рукой на столе лежали забытые дощечка и палочка для рисования.

А Ульден с Шерхом, пока Ларш отдавал приказы, успели сдвинуть к стене одну из скамей и положили на нее труп.

Ларш подошел к лекарю.

— Яд?

— Яд, — кивнул Ульден. — Теперь у меня нет никаких сомнений. Я почти уверен, что знаю уже, какой именно. «Болотная слизь» или «ведьмин камешек», один из двух ядов. То же скажет любой лекарь.

— Но вино было зачаровано. А Верши-дэр, кроме вина, ничего не брал в рот за столом.

— Да, — кивнул Ульден. Он был почти спокоен. В конце концов, то, что для всех было ужасной трагедией, ему, лекарю, представлялось чем-то вроде врачебного случая, окончившегося смертью, — дело, в общем-то привычное. — Я уговаривал его съесть что-нибудь вкусное и безвредное при подагре…

— Значит, он съел что-то до пира, — высказал догадку стражник, — но яд подействовал не сразу.

— А вот этого быть не могло. Оба снадобья действуют почти мгновенно.

— Но… если он… только вино… — растерялся Ларш.

— Не только, — негромко ответил Ульден. — Он разбавил вино водой. Единственный из всех.

Оба разом взглянули на светящийся в пламени свечей, наполовину опустошенный хрустальный кувшин. И на девушку рядом с ним.

Почувствовала ли Авита их взгляды? Может быть. Она вышла из оцепенения, подняла глаза на стражника и лекаря. И словно отвечая на вопрос, который был на языке у обоих, протянула руку к кувшину, налила себе немного воды и выпила.

«Просто отгоняет дурноту? — подумал Ларш. — Или, храни Безликие, мысли мои прочла?»

— Она могла заранее принять противоядие, — тихо сказал лекарь.

— Или незаметно бросить яд прямо в бокал Верши-дэра, — так же тихо ответил стражник.

— Что за чушь вы оба несете? — послышалось рядом гневное шипение. — Вы хоть понимаете, как вы сейчас меня оскорбили?

От волнения Гурби почти потерял голос. Ему хотелось заорать — а из горла вылетало сипение. Но злости в речах от этого не убавилось.

— Вы сомневаетесь в магии моего Клана? В Даре, который… от предка… от первого Вепря…

— Да я не… — попытался вставить Ларш.

Но Гурби совладал с голосом и заговорил спокойнее:

— Я зачаровал не кувшин и не кубок. Я зачаровал вино. Теперь в него можно лить отраву хоть полными пригоршнями. Жаль, что Верши-дэр осушил кубок до дна: я допил бы то, что осталось! Не задумываясь!

«А ведь он знает, что говорит, — беспомощно подумал Ларш. — Дядя наверняка проверил его Дар, когда приблизил к себе этого чародея».

Что же получается? Всыпать яд в вино могли многие: кувшин дважды распечатывался. Но именно от яда вельможа умереть не мог.

И все-таки он умер именно от яда.

Ларш с трудом успокоил обиженного Вепря, попытался расспросить его о том, что Гурби видел во время рокового тоста хозяина. Убедившись, что Вепрь не скажет ничего нового, отпустил его к гостям и обернулся к Авите.

Девушка словно ждала этого взгляда. Поднялась с места, подошла без излишней торопливости:

— Мне показалось, господину угодно спросить меня о чем-то?

И второй раз Ларш подумал: «Не читает ли она мысли?»

— Когда актеры декламировали монологи, Верши-дэр о чем-то беседовал с тобой?

— Это было так заметно? — усмехнулась Авита (и Ларш удивился ее хладнокровию). — Господин предложил мне поехать в Тайверан в составе его свиты. Он уверен… то есть он был уверен, что в столице мои способности к рисованию принесут мне успех.

«Ого! — подумал стражник. — Выходит, Авите невыгодна смерть вельможи? Хотя… я же только с ее слов знаю, о чем у них был разговор».

— А потом Раушарни закончил монолог. Верши-дэр вознаградил его деньгами. В зал внесли вино. Ну, тост хозяина и ритуальную фразу все слышали…

— Погоди, — перебил стражник девушку. — Что за ритуальная фраза?

— Он же совершал обряд йорвахра-ранса…

— Это еще что такое?

— Обряд призыва удачи. Его совершают очень редко: удача не любит, когда ее кличут, словно служанку. Только в тех случаях, когда на кон поставлена судьба. Или даже жизнь.

— Да? — процедил Ларш, бросив быстрый взгляд на тело вельможи, над которым склонился лекарь, и на Шерха, застывшего у стены подобно статуе. — Ничего не знаю о наррабанских обычаях. Можно поподробнее?

— Когда человек задумывает отчаянное, рискованное дело, он собирает гостей, угощает их, но сам ничего не ест и не пьет. Только к концу пира он выпивает чашу вина и произносит: «Ранса хмали саи!» Что означает: «Удачу — в мою судьбу!»

Ларш вспомнил, что Авита рассказывала о себе: мол, всю жизнь провела в глухомани, у родственников… И с подозрением поинтересовался: откуда у барышни такие познания?

Авита объяснила:

— В имении моего дяди был невольник-наррабанец. Не знаю, как он стал рабом. Это был образованный человек, талантливый художник. Он обучил меня и живописи, и языку. Много рассказывал о своей стране.

— Йорвахра-ранса? — вздохнул Ларш. — Еще одна загадка…

Авита шагнула к лежащему на скамье мертвому наррабанцу и принялась спокойно его рассматривать. Эта невозмутимость крепко царапнула Ларша: была в ней жестокость, равнодушие к чужой смерти. Он хотел одернуть девицу: мол, тут ей не театр! Но Авита обернулась к нему и сказала:

— А браслеты, выходит, Верши-дэр снял?

— Какие браслеты?

— Днем у него на каждой руке было по браслету. Я обратила на это внимание, когда в библиотеке господин потянулся снять со шкафчика футляр с рисунками. Рукава спустились к локтям… А теперь браслетов нет.

— Золотые? — насторожился стражник. — С камнями?

Пропажа драгоценностей могла оказаться важной для разгадки тайны.

— Вовсе нет, — покачала головой Авита. — Бисерная плетенка на кожаной основе, с завязками. У Верши-дэра на руках красивые рисунки — вот, один из них видно, рукав откинулся… А браслеты закрывали эти рисунки.

Ларш взглянул на оголившуюся руку мертвого вельможи.

— Такие рисунки называются татуировками, — блеснул он эрудицией.

В замке, где он рос, служили два наемника-наррабанца, и маленький Ларш иногда любовался цветными картинками на спинах и плечах смуглых гигантов, когда те, скинув рубахи, отрабатывали удары мечом или шестом.