Два талисмана - Голотвина Ольга - Страница 68

Внезапно Авита вздрогнула, выпрямилась, уставилась перед собой невидящим взором.

Одна мелочь, одна деталь, царапнувшая память… и вот уже потянулась ниточка от одной смерти к другой. Ниточка тоненькая, едва заметная… а может, ее и вовсе нет? Может, Авите в голову лезет ерунда?

Желание немедленно поговорить с Ларшем — он все знает, он поймет! — оказалось таким сильным, что Авита встала и подошла к молодому стражнику, который как раз вышел из соседней комнаты. И только тут вспомнила, что Ларш — племянник Хранителя города, сейчас он пытается разгадать тайну убийства знатного наррабанца. Кроме того, рядом был сам Хранитель. А потому девушка не стала высказывать свои странные подозрения, а учтиво поклонилась и спросила высокородного господина, нельзя ли ей отправить домой служанку — ведь та была в комнате для прислуги и ничего полезного рассказать не может…

— Да пожалуйста, — устало отозвался Ларш. — И сама можешь идти. — Он повысил голос, чтобы слышали все в трапезной. — Те господа, что уже изволили побеседовать со мною или с почтеннейшим Джанхашаром, могут покинуть Наррабанские Хоромы. И остальных тоже скоро отпущу.

Под говор гостей, обрадовавшихся концу заключения, Авита выскользнула за дверь.

Она разыскала Барабульку (которая была в ужасе от слухов, уже наполнивших каждый уголок Наррабанских Хором) и велела девчонке немедленно бежать в гостиницу, причем держаться людных улиц, чтоб грабители не отобрали корзинку с деньгами.

Сама Авита уходить не спешила. Ей все-таки хотелось поговорить с Ларшем наедине.

Она вышла в рассветный сад, сквозь который к воротам шла прямая, посыпанная рыжим песком дорожка. Сначала девушка хотела побродить по саду, ожидая, когда выйдет Ларш. Но заметила у крыльца скамейку с резными ножками и с подлокотниками в виде львиных голов — и села, поставив локоть на гриву деревянного хищника и перебирая в памяти каждую мелочь этой ужасной ночи.

Хлопнула дверь, на крыльцо вышел Мирвик. Огляделся, заметил Авиту, направился к ней. Девушка ему не обрадовалась (хотелось обдумать предстоящий разговор с Ларшем). Но виду не подала — приветливо улыбнулась, спросила учтиво:

— Что, там уже до актеров добрались?

— Да, я им первый под руку попался, потому что с края сидел… А почему моя госпожа не идет домой?

— Ногу подвернула, — соврала Авита.

— Да ну? Давай вправлю.

— Не надо, не вывихнула. Посижу немножко — само пройдет.

Мирвик уселся рядом. Похоже, ему надо было выговориться.

— Странно… тут убийство случилось, а они про Милесту спрашивают! Ведь не Милеста же наррабанца отравила!

— Да, странно… — Раздражение Авиты прошло, разговор заинтересовал ее.

— Неужели Хранитель так в Милесту влюбился, что никак не успокоится, все ее ищет?

— Почему бы и нет, — пожала плечами художница, распустила тесемку бархатного мешочка на поясе. — Она очень красивая девушка.

— А то! — откликнулся Мирвик. Лицо его вдруг стало открытым, беззащитным. — Очень красивая. И мне за нее тревожно. Не стряслось ли с нею беды?

Авита достала из мешочка навощенную дощечку.

— А если она и в самом деле совершила что-то такое, что…

— Ну и пусть. Я все равно бы ей помог. Я-то, хвала богам, не «краб». — Мирвик насупился. — Госпоже, наверное, уже нащебетали, что я вором был?

— Нет, — спокойно ответила Авита. — Ты хоть и «актер со словами», а все-таки еще не удостоился такой чести, чтобы весь театр о тебе судачил… Знаешь, я тоже охотно помогла бы Милесте. Она славная, милая девушка.

Острая палочка зачертила по воску. Быстрые штрихи складывались в портрет: пышноволосая девушка стояла правой ногой на крюке, придерживаясь рукой за канат, поднимающий ее ввысь. Левая рука — «крыло летучей мыши» — вскинута над головой, левая ножка в туфельке с бабочкой на мыске ловит равновесие. И сама актриса похожа не на летучую мышь, а на бабочку, опустившуюся на крюк. Вот сейчас вспорхнет и полетит — сама по себе, без всяких подъемных механизмов, легкая и свободная.

В спектакле образ летучей мыши был трагическим, у зрителей слезы наворачивались на глаза. Но рисунок вызывал иные чувства: в каждом штрихе сверкало молодое веселье.

— А то!.. Она такая! — вздохнул Мирвик.

Он без спроса взял из рук художницы дощечку, повернул к себе, чтобы рассмотреть получше.

Внезапно глаза его округлились.

— Авита… — сказал он хрипло (от волнения забыв назвать художницу госпожой или барышней). — Авита, я дурень! Ведь я же где-то видел…

Он бесцеремонно выхватил у нее палочку и резко провел по воску кривую линию — глубокую, до самого дерева. Затем положил дощечку и палочку на скамью рядом с ошеломленной художницей, помедлил, размышляя. Авита молчала, не мешая ему вспоминать. На испорченную картинку она скосила глаза, но ничего не поняла.

Мирвик поднялся на ноги.

— Да! — выдохнул он с отчаянием. — Давно бы мне, дураку, вспомнить… Она в беде, выручать надо!

И кинулся к воротам.

Его поведение было загадкой для Авиты, но главное она поняла: Мирвик догадался, где скрывается Милеста, и считает, что ей грозит опасность.

Авита вскочила со скамьи и, забыв про «подвернутую ногу», побежала следом за парнем.

— Я рад услужить господину. Я приказал слугам смотреть в оба глаза: не увидят ли чего-нибудь странного…

Эххи, управитель Наррабанских Хором, горел желанием угодить знатному «крабу». Прямо из кожи лез, чтобы молодой Спрут убедился: и сам Эххи, и слуги его непричастны к убийству Верши-дэра.

— Это похвально, — отозвался Ларш довольно вяло. Допросы гостей его вымотали, и он предоставил Джанхашару беседовать со слугами. Он понимал, что как раз слуги и могли знать что-то важное. Но сейчас его ум был занят пропажей волшебного перстня. Убийство отодвинулось на второй план. Ларш успокоил свою совесть тем, что сказал себе: «Джанхашар опытнее меня, он толковее разберется со слугами».

— Но получилось так, господин мой, что я сам заметил странное поведение двоих гостей, — продолжил Эххи. — Вот здесь, на скамейке.

Он почтительно распахнул дверь перед собравшимся уходить Спрутом и вышел вслед за ним на крыльцо.

— Вот на этой скамейке, — указал он с поклоном.

Ларш без всякой приязни глянул на резные львиные морды.

— Ну, что здесь происходило? И что за гости?

— Художница, мой господин. Та барышня, что рисовала портреты гостей. И придворный.

— Придворный?!

Ларш вытаращил глаза. Он даже об усталости забыл — так ужаснула его невероятная мысль: в столице уже успели узнать о пропаже перстня! И теперь король ухитрился прислать сюда одного из своих приближенных! Кто знает, чего можно ожидать от Истинных Магов из королевской свиты?

— Придворный, — повторил Эххи, не понимая, что так удивило Спрута. — Тот, что разговаривал с королевой. Спрашивал, отчего она такая грустная.

— Ах, актер… — с облегчением отозвался Спрут.

— Я видел их через окно, — продолжал Эххи, — но не слышал, что они говорят. Барышня достала свою дощечку и начала рисовать. Затем показала рисунок придворному… прошу господина простить меня — актеру. Тот переменился в лице, выхватил у нее из рук палочку и что-то на дощечке дорисовал. А потом положил дощечку на скамейку, вскочил — и бежать! А барышня — за ним бегом, даже свою дощечку не взяла. Так до сих пор и лежит.

«Надеюсь, Мирвик ничего у Авиты не украл, — усмехнулся про себя Ларш. — Почему она за ним гналась?»

На скамье, к которой свернули оба собеседника, действительно лежала восковая дощечка. Заостренная палочка, скатившись с сиденья, лежала на песке.

— Надо вернуть барышне ее вещи, — сказал Ларш.

Эххи поспешно нагнулся, поднял палочку, взял со скамьи дощечку, подал все это господину.

Ларш бросил беглый взгляд на рисунок. Вздрогнул. Перевел глаза на Эххи, словно управитель мог что-то объяснить. И снова — на рисунок.

На восковой дощечке парила, летела Милеста. Облако волос, веселый взмах крыла — вроде бы крюк ни при чем, девушка сама порхает.