Роковой оберег Марины Цветаевой - Спасская Мария - Страница 22
- Предыдущая
- 22/41
- Следующая
– Ничего подобного я не говорил! – пошел на попятную Эфрон, напуганный внезапным оживлением гостьи. – В Париже действительно ходят слухи о моих отношениях с Советами, но это ложь, опровергать которую я считаю ниже своего достоинства. Если вам неприятно наше знакомство, я не стану настаивать на его продолжении.
– Да что вы заладили – «неприятно знакомство» да «не буду настаивать на продолжении»! – передразнила его Вера. – Мне, наоборот, очень нравится быть в приятельских отношениях с советским шпионом. Я вас очень прошу, Эфрон, милый, похлопочите за меня перед своими патронами, пусть меня тоже примут в агенты!
От неожиданности Сергей присел на край дивана и так сидел с подносом в руках, не зная, как реагировать на эту странную просьбу. Длинное лицо его вытянулось еще больше, огромные круглые глаза как бы спрашивали: «Вы что, издеваетесь?»
– Ну что вы на меня так смотрите? – рассердилась девушка, принимая с подноса чашку с кофе и делая глоток. Вера нахмурила брови и неожиданно заявила: – Я сама лично видела, как вы ударили Рейсса ножом в грудь, и, если вы за меня не попросите, обязательно расскажу все полиции!
– Что вы такое говорите, Вера Александровна, Игнатия застрелили… – пробормотал Эфрон, пристраивая поднос на стол.
– Вот видите! – обрадовалась Лучкова, залпом допивая кофе и закуривая папиросу. – Нигде об этом не писали, а вы откуда то знаете, что Рейсса застрелили. Ведь вы же его и застрелили, правда, Сережа?
Вера выпустила дым из уголка рта и заговорщицки подмигнула хозяину. Эфрон молчал, сраженный ее логикой.
– Вам не было страшно? – интимно осведомилась гостья. И, глядя в его растерянное лицо, доверчиво поделилась своими ощущениями: – Мне тоже никогда не бывает страшно. Вы знаете, у меня хорошая наследственность! Моя мать, французская графиня, в восемнадцать лет сбежала с российским добровольцем, только что отсидевшим в английском концлагере в Трансваале, а про отца вы и сами осведомлены не хуже меня. Папа был вдохновителем убийства Распутина, а в марте семнадцатого заставил царя отречься от престола. Весной восемнадцатого года отец решил вместе со мной бежать в Грузию по поддельным документам эстонского пастора, но при выезде из Ессентуков мы были остановлены кордоном чекистов. И тогда, чтобы отвлечь внимание досматривающих, я засунула в рот кусок мыла, симулируя приступ падучей. Если б вы видели, Эфрон, как я билась в конвульсиях, а изо рта у меня обильно шла пена! – лукаво улыбалась Лучкова. – Я выла, стонала и плевалась во все стороны, особенно стараясь попасть проверяющему красноармейцу на шинель. Само собой, чекисты тут же расхотели смотреть папин паспорт и утратили к нам всякий интерес. Это я рассказываю для того, чтобы вы, Сереженька, поняли, что у меня есть опыт, и я могу оказаться полезной для дела.
Эфрон прикрыл глаза и помотал головой из стороны в сторону, отгоняя наваждение. Лучкова настолько заморочила ему голову, что окончательно потерянный агент НКВД – а Сергей Яковлевич и в самом деле несколько последних лет по идейным соображениям сотрудничал с этой серьезной организацией – не нашел ничего лучшего, как пообещать:
– Вера Александровна, я попробую для вас что нибудь сделать.
– Вот и отлично, – поднялась с дивана Лучкова, одергивая юбку. – Одевайтесь и поехали.
– Куда? – простонал Эфрон.
– Как куда? – удивилась гостья. – К руководителю организации. Представите меня вашему патрону и дадите рекомендацию.
– Вера, умоляю, имейте терпение! – взмолился Эфрон. – Я буду располагать информацией не раньше, чем через пару дней.
– Ловлю вас на слове, – погрозила пальчиком юная авантюристка. – Через два дня я буду у вас. И не вздумайте, Сереженька, водить меня за нос – вам же боком выйдет.
Через час я знала, что сержант Егоров прибыл в Лесной городок из далекой Вятки, в то время именовавшейся уже Кировом, сразу же после того, как занял призовое место в столичном турнире по стендовой стрельбе. Получив повышение по службе, Тимофей Ильич был командирован в «Ласточкино гнездо» и поступил под начало руководившего разведшколой майора Зацепина, однако сразу понял, что главным был не он. Душой организации оказалась удивительно красивая дама, разведчица из бывших дворян, вставшая на путь исправления. Тогда многие возвращались из эмиграции, осознав, что Советский Союз – это могучая сила, непобедимая мощь и их настоящая Родина. Коллега Тимофея Ильича была истинная аристократка, прожившая в парижской эмиграции много лет. Ее агентурное имя было Леди. Леди обучала простоватых курсанток держаться, как благородные дамы, преподавала им правила этикета, учила пластике и танцам, а также открывала тайны обольщения самых взыскательных мужчин, даже таких неприступных и стойких, как шпионы вражеских стран. Основываясь на своем богатом опыте, Леди просвещала будущих разведчиц, в каком нижнем белье приходить на первое свидание и как знакомиться с нужным кавалером. А опытом она обладала поистине бесценным. Ей было шестнадцать, когда на отцовской вилле в Ницце Леди рассталась с невинностью в объятиях князя Полиньяка, кстати, дедушки нынешнего князя Монако Альбера, как не без гордости сообщил мне Тимофей Ильич. Потом в ее жизни было еще немало европейских аристократов, американских миллионеров и кинозвезд первой величины. Благодаря своему аристократизму Леди со всеми была учтива и приветлива. Благоволила она и к ворошиловскому стрелку Тимофею Егорову, преподававшему «ласточкам» навыки стрельбы из пистолета. В основном обучались стрельбе по целям в условиях многолюдной улицы. Сцены из гангстерских боевиков проецировались на доску с мишенью, и Тимофей Ильич выбирал цель, требуя, чтобы курсантки расстреливали ее, заботясь о том, чтобы не задеть «случайных прохожих».
День в «Ласточкином гнезде» начинался в семь утра с пятикилометровой пробежки по лесу. Затем курсантки принимали душ и шли завтракать в просторную столовую на первом этаже главного корпуса. Спальни располагались в казармах, заставленных рядами железных коек, разделенных высокими шкафчиками. После завтрака приступали к изнурительным занятиям, на которые уходил весь день. Цель курсов – выявление физической и интеллектуальной пригодности слушательниц для последующей агентурной работы. Никто не носил знаков различия, преподаватели и слушательницы были одинаково одеты в спортивные костюмы и кеды, однако курсантки подчинялись строжайшей дисциплине и знали, что неповиновение карается карцером. После второго карцера следовало отчисление из «Ласточкиного гнезда». Что становилось с отчисленными, никто не знал, одно было известно точно: их никогда больше не видели. «Ласточкино гнездо» носило гриф строжайшей секретности, и болтливые языки обиженных изгнанниц могли испортить все дело. Поэтому девушки старались изо всех сил, больше всего опасаясь быть отчисленными. Основной курс включал политику, экономику, криминологию, шифровальное дело, владение оружием, фотографию и методы установления и поддержания контакта с резидентом. Важное место отводилось приобретению навыков ставить сексуальные ловушки, которым курсанток обучала Леди. Практические навыки по данной дисциплине «ласточки» отрабатывали на мужском персонале спецшколы, а также на приезжавших специально для этой цели «воронах» – разведчиках – парнях из соседнего заведения, специализировавшегося на подготовке кадров для мужского секс шпионажа. Соседнюю спецшколу называли «Вороньей слободкой», и обитательницы «Ласточкиного гнезда» тоже нередко наведывались туда с целью закрепления полученных от Леди знаний.
– А в войну вы продолжали подготовку разведчиц? – уточнила я, делая пометки в записной книжке.
– Само собой, – кивнул старик.
– Леди тоже работала с вами?
– В войну Леди выполняла свою основную миссию, изобличая врагов Советского Союза, – со значением сообщил Егоров. – Она появилась в спецшколе только после победы. Как вы понимаете, женщина таких способностей и талантов не могла посвятить всю свою жизнь обучению колхозниц искусству быть светскими львицами. После войны партия бросила Леди на идеологический фронт – переводить произведения советских вождей для британской публики. На Лубянке были столь довольны ее работой, что к пятидесятилетию мою коллегу наградили орденом. Я горжусь, что работал бок о бок с этой выдающейся женщиной. Ее смерть в Британии стала для меня личной трагедией, которую мне до сих пор не может простить Михаил. Да и жена не понимала нашей дружбы.
- Предыдущая
- 22/41
- Следующая
