Пой, Менестрель! - Огнев Максим - Страница 68

• Предыдущая
• 68/116
• Следующая

Он посылал вперед Лихого, оттесняя дружинников от фургона. Воины были ошеломлены, миг — и удивление сменится яростью.

— В седло! Приказ короля!

Отряд возвращался с добычей. Только это спасло актеров. Не будь воины сыты, Драйм не сумел бы их удержать. Голод оказался бы сильнее страха перед братом короля. Огрызаясь, дружинники направились к лошадям. Драйм не спешил прятать меч в ножны.

— Рох! Ты за старшего. Веди отряд в лагерь. Я нагоню.

Рох попытался было возразить и получил зуботычину. Вытер кровь с разбитой губы. Взглянув на Драйма, понял: еще слово — и лишится головы. Погнал коня к лагерю. Разгневанные, недоумевающие дружинники последовали за ним.

Драйм соскочил с коня и подошел к Плясунье.

Флейтист не стал вмешиваться, но взгляда с Драйма не спускал. Менестрель знаком показал актерам, чтобы собирали разбросанное добро, сам ласковым голосом и жестами подзывал лошадей. Актеры поднимали втоптанные в снег парики, раздавленные коробки с гримом, оглядываясь на Драйма с Плясуньей. Девушка так и стояла, привалившись к стенке фургона.

У Драйма было совершенно опрокинутое лицо. Помнить девушку веселой, беззаботной, кружащейся в вихре танца… И встретить ее зимой, в разоренном войной крае, бездомной, плетущейся пешком за жалким фургончиком, в плохонькой обувке, с людьми, которые ее и защитить-то не в силах. Не было дня, чтобы он не думал о ней, но разве мог представить голодной, по колено в снегу, жертвой разбойничьего нападения… Что теперь делать? Оставить ее здесь, на дороге, — немыслимо. Привезти в лагерь? Там тоже голодают, и потом, ударили морозы, и каралдорцы, отчаявшись, могут попытаться вырваться из окружения. Случайная стрела… Но бросить Плясунью без помощи… Ему даже нечего дать ей. На этой войне они совершенно обнищали.

— Не бойся, — наконец сказал Драйм. — Они не вернутся.

Плясунья осторожно переступила с ноги на ногу. Теперь, когда худшее миновало, удушающая слабость разлилась по всему телу. Потеряв равновесие, девушка села прямо на снег. Драйм хотел ее поднять, но, почувствовав, что ему не хватит сил, опустился на корточки рядом с ней.

— Откуда ты здесь?

Прежде чем Плясунья ответила, Флейтист шагнул к ней, схватил за шиворот и рывком поставил на ноги. Драйм остался сидеть. Глядя на нее снизу вверх, повторил:

— Откуда ты здесь?

— А где мне быть? — шепотом спросила Плясунья: голос еще не вернулся. — В городах выступать запретили.

— Кто запретил?

— Ну, не запретили — велели платить столько, сколько нам вовек не заработать.

— Кто?

Драйм поднялся, обхватил себя за плечи. Он весь взмок от испуга, а теперь начал застывать. В двух шагах кто-то из актеров, боязливо поглядывая на него, выкапывал из снега уродливый остроносый башмак. Актер, опрокинутый дружинниками в сугроб, прыгал на одной ноге, выгребая из-за шиворота снег.

— Магистр или король. Не знаю, — враждебно откликнулась Плясунья.

Менестрель, проходя мимо, накинул ей на плечи одеяло.

Драйм ни о каком запрещении не слышал, подобные дела его не касались.

— А зачем ты пришла сюда? — сердился Драйм.

Обвел взглядом суетившихся актеров. Двое лопатами расшвыривали снег из-под колес фургона, еще двое связывали перерезанные постромки. Высокая красивая женщина плакала, дуя на красные потрескавшиеся пальцы. Менестрель вел лошадей.

— Подкову потеряли, — сообщил он Овайлю.

— Что, не знаешь: война, голод, — повысил голос Драйм.

Плясунья глядела на него во все глаза: «Так он же меня еще упрекает!»

— Ладно, садись на коня, — скомандовал Драйм. — Отвезу тебя в лагерь.

Плясунья отпрянула.

— Отвезу тебя к Артуру.

— Я не поеду.

— Ты что, боишься меня? — резко спросил Драйм.

Худшей обиды она не могла ему нанести.

— Нет, просто не хочу ехать в лагерь.

— А чего ты хочешь? — озлился на нелепое упрямство Драйм. — Чтобы на вас опять напали, обобрали до нитки, спасибо, если не убили?

Снова взглянул на актеров — почти с ненавистью. Все они были заняты делом, и в то же время все как один наблюдали за ним и Плясуньей.

«Это из-за них! Из-за этих оборванцев она отказывается. Не желает их оставлять».

— Чего ты хочешь?

— Прежде всего, не хочу есть краденый хлеб, — отчеканила Плясунья.

Драйм отступил.

— Я думал, ты любишь Артура.

Флейтист, прислушивавшийся к разговору, плюнул, развернулся и ушел помогать актерам.

— Люблю Артура? — спросила Плясунья, наступая на Драйма. — А какого Артура? Которого видела в таверне — щедрого, веселого, дружелюбного? Или предателя и убийцу?

— В каждом человеке есть хорошее и дурное, — вскинулся Драйм.

— По-вашему, каждый способен предать доверившуюся женщину, убить друга? Еще бы! Разве вы можете думать иначе!

Лицо Драйма почернело. Плясунья считает его убийцей. Не знает, как мерзок был ему приказ Артура… Мерзок… а все ж усердно взялся исполнять!

Плясунью уже было не остановить. Долгие бессонные ночи вела она мысленно разговоры с Артуром. И наконец-то получила возможность выговориться наяву. Не сомневалась, Драйм слово в слово передаст услышанное.

— Да, почти в каждом человеке есть доброе и злое начало. Только это не раз и навсегда установленное равновесие. Потому одни сходят в могилу подлецами, а другие святыми…

— А ну подвиньтесь, — потребовал коренастый широкоплечий человек, отшвыривая лопату. Поплевал на руки, уперся в стенку фургона. Крикнул кому-то: — Давай!

Плясунья с Драймом машинально отступили на несколько шагов и остановились, захваченные разговором.

— Каждый миг перед Артуром встает выбор. Он предал принцессу, хотел убить Стрелка, дал власть Магистру. Зло растет, набирает силу. Тот Артур, которого люблю я, изнемогает в борьбе с Артуром, которого изо всех сил оправдываешь и поддерживаешь ты.

— Я оберегаю и защищаю его, — вскипел Драйм. — И не ставлю свою преданность в зависимость от… от…

— А ну навались, все разом! — донесся приказ Овайля.

— Да отойдите же! — рявкнул широкоплечий актер, обеими руками упиравшийся в стенку фургона.

Ни Драйм, ни Плясунья не слышали. Лишь когда фургон, качнувшись, накренился, Плясунья испуганно ахнула и отскочила. Драйм — за ней.

— Вот именно! — продолжала отповедь Плясунья. — Ты поступаешь с ним хуже всех. Ты, именно ты своей слепой преданностью его поощряешь. Обмануть принцессу — пожалуйста! Убить Стрелка — к вашим услугам! А то, что каждая низость сближает Артура с Магистром, отдает ему в рабство, — об этом ты не думал. Теперь все называют настоящим королем Магистра.

Удар попал в цель.

— Да как я мог помешать?! — заорал Драйм.

— Как? — воскликнула Плясунья. — Оплеуху ему отвесить, когда предложил Стрелка убить! Небось опамятовался бы.

Ничего более кощунственного Драйму слышать не приходилось.

— Я… Его светлость…

— Ничего, ему бы на пользу пошло. Усвоил бы: раз ты не поддерживаешь — никто не поддержит. Но тебе легче было согласиться. Побоялся — Артур усомнится в твоей братской привязанности. Пусть бы усомнился. Зато рано или поздно понял: ты не хотел, чтобы он стал подлецом.

Актеры дружно издали не то стон, не то ликующий возглас — фургон сдвинулся с места. Смеясь, вытирая пот, актеры собрались в кружок.

— Да, я побоялся. Зато ты — нет. Артур ждал — в замок придешь.

— А как он смел ждать? — разбушевалась Плясунья. — Женился на принцессе и ждал меня?

— Они вовсе не муж и жена, — вступился за побратима Драйм.

— Не по его воле, верно? — съязвила Плясунья.

Кровь прихлынула к щекам Драйма: вспомнил рассуждения Артура о наследнике.

— Отведи телегу назад! — надсаживался кто-то над самым его ухом. — Нам не развернуться.

— Что мне прикажешь делать в замке? — Плясунья едва двигала посиневшими губами.

Драйм, сам не замечая того, прыгал и хлопал себя по плечам.

— Смириться? Молча наблюдать, как Артур превращается в подобие Магистра? Не смогу. Твердить ежечасно: ты поступаешь скверно? А кого он станет слушать? Меня? Или придворных, внушающих: о, великий король, мудрость, доброта, сила… Артур решит: мало ли, что она говорит, главное — живет в замке, ест-пьет на золоте. Значит, довольна. А красивые речи — притворство. Нет, Драйм. Я не пойду к нему. Пусть знает — не одобряю его самоубийства.

• Предыдущая
• 68/116
• Следующая