Кабирский цикл (сборник) - Олди Генри Лайон - Страница 52

Большой Да помрачнел. А я осекся, вдруг поняв, что говорю.

— Вдовые они, — заявил он, отсвечивая лаком рукояти, больше похожей на древко. — Почти год уже. Да нет, и поболе года будет… Ты вот тут у меня про погибшего старейшину спрашивал — супруг это был их, Цзюваньдао, правитель Мэйланя. Оползнем его накрыло под Хартугой, в ущелье Воющих Псов… Теперь две жены его в регентшах, ждут, пока наследник — кинжал Бишоу у них, маленький совсем — в возраст войдет. Или, может, Совет своей властью кого назначит… ну, понятное дело, с разрешения дома фарр-ла-Кабир!

Я молчал. Что это он про одобрение дома фарр-ла-Кабир, право слово! Неужели я похож на подосланного соглядатая?!

— Придаток у правительниц, — продолжал меж тем Большой Да, — один на двоих… верней, одна на двоих. Юнъэр Мэйланьская. Да что я тебе рассказываю — завтра сам увидишь!

— Повтори-ка мне имя погибшего правителя! — настойчиво потребовал я.

— Цзюваньдао, — неохотно ответил Большой Да. — Кривой Цзюваньдао, меч «девяти колец» по прозвищу Ладонь Судьбы. Придатка звали Ю Шикуань. А что? Ты ведь его помнить должен…

— Да ничего, — пробормотал я. — Так просто… оползень, говоришь, под Хартугой?

И впрямь ничего… Если не считать записи в пергаменте Матушки Ци.

«Седьмой год эры правления „Спокойствие опор“, Ю Шикуань и Цзюваньдао, меч „девяти колец“. Хартуга, ущелье Воющих Псов.»

Так или примерно так. Только вот почему дальше был записан Скользящий Перст и Лян Анкор-Кун?! И год — семнадцатый год эры правления «Спокойствие опор!» Как раз через девять лет без малого… быть тебе, Единорог, лет через восемь-девять главой рода!

А ты куда денешься, Перст?

Воистину — спокойствие опор…

Правильный девиз.

…Я был одет в свои кабирские будничные ножны из слегка шероховатой кожи, а Чэн — в уже ставшую для него привычной марлотту поверх доспеха, тоже ставшего привычным… «Смеяться будут, — подумал Чэн так, чтобы я это услышал. — Решат, что мы — скупердяи. Или сумасшедшие. Или и то, и другое сразу.»

«Пускай смеются, — ответно подумал я. — Пускай. Это лучше, чем…»

И Я-Чэн вздрогнул, вспомнив, что первым эти слова произнес умирающий Друдл на залитой кровью мостовой. Эхо ночного Кабира, прерывистый шепот шута-мудреца, боль и ненависть…

И прохладная тишина личных покоев Юнъэр Мэйланьской. Куда нас проводил молчаливый Малый Крис, удивительно похожий на Криса Семара — по виду, не по болтливости, — и его низкорослый щуплый Придаток, совершенно не похожий на Кобланова подмастерья.

«Пускай смеются, — упрямо подумал я, и Чэн согласно кивнул головой. — Помнишь, ты тоже смеялся, когда в три года впервые взял меня в руки?»

«Помню, — улыбнулся Чэн. — Меня развеселило то, что ты такой длинный и холодный. Я еще погладил тебя, порезался и заорал на весь двор, а отец с дедом смеялись, переглядываясь, и по очереди подбрасывали меня в воздух…»

Я вспомнил Лю и Янга Анкоров, вспомнил их предка Хо…

«Во имя Нюринги, — прошептал я, — ну почему вы так мало живете?!»

Чэн не ответил.

Впрочем, смеяться над нами пока что никто и не думал. Тем более, что в покоях, по-моему, вообще никого не было. Я говорю — по-моему — потому что мог лишь представлять себе, как на самом деле велико пространство этого зала, напоминающего зал Посвящения в загородном доме Абу-Салимов — если его вдоль и поперек заставить и перегородить какими-то ширмами, занавесами и плетеными шторами.

— Прямо лабиринт, — буркнул Обломок.

Чэн решительным шагом приблизился к ближайшей складной ширме, сделанной из бамбуковых планок, искусно раскрашенных и связанных между собой, опустился на низкую скамеечку и принялся разглядывать круглую остывшую жаровню с боковыми накладками ароматического дерева, покрытыми лаком в золотую крапинку.

— Скучно, — прошелестел я, почти ложась рядом с Чэном на паркетный пол. — И жарко…

— Понятное дело, — с видом знатока отозвался из-за пояса Обломок. — Аудиенция, однако… это вам не на базаре сплетнями обмениваться!

— Ладно вам, — вслух бросил Чэн. — Будем ждать и помалкивать.

— Будем ждать и помалкивать, — согласно повторил я. — Будем ждать…

— А помалкивать не будем, — добавил Обломок.

Я не сразу почувствовал движение за левым, бледно-лиловым занавесом с вышитыми на нем павлинами. Сперва я услышал голос. Вернее, два голоса. Два высоких, изысканно-звенящих голоса, говоривших с интонациями, которых я ни разу не слышал в Кабире.

— Помалкивать не обязательно, Высший Дан Гьен! Помалкивать совершенно не обязательно, — сказал первый голос с еле заметной усмешкой. — И даже наоборот…

— Чувствуйте себя, как дома, — сказал второй голос. — Впрочем, Мэйланьский Единорог в Мэйлане везде и всегда дома, где бы он ни находился.

— И я везде и всегда, как у себя дома, — начал было нахальный Обломок, но осекся, когда занавес неожиданно разошелся в разные стороны.

— И даже лучше, чем дома, — неожиданно закончил Дзю.

Это были Эмейские спицы Мэйлань-го. Миниатюрные, не более двух длин ладоней, острые, как игла, и чуть сплющенные посередине, они были украшены праздничными платками алого шелка с серебристым шитьем, продетыми в их центральные кольца. В последний раз я видел таких стройных красавиц век тому назад. Ну чем мог заинтересовать юный глупый Единорог — и даже тогда еще не Единорог, а меч, носивший детское имя Стебель-под-ветром — этих (ну пусть не именно этих!) надменно-порхающих владычиц душ и помыслов большинства Блистающих из семейств легких Прямых мечей?! Ах, юность, юность…

Чтобы скрыть смущение, я глубже ушел в Чэна — да нет, я просто нырнул в него! — и уже глазами Чэна-Меня более спокойно посмотрел на обеих Эмейских спиц, а потом — на Юнъэр Мэйланьскую.

«Ушастый демон У! — думал Чэн-Я. — Любой нормальный мужчина — а я нормальный мужчина, и не одна только Чин может подтвердить это — при виде правительницы Юнъэр просто обязан потерять на некоторое время дар речи! И взамен приобрести глупую улыбку и собачью преданность во взгляде. Нет, конечно, она отнюдь не ослепительно прекрасна и тому подобное — а я не влюблен в нее, чтобы приписать ей все эти достоинства — но воистину это самая женственная из всех виденных мною женщин… сама Мать Плодородия, символ темного начала…»

Я понял, что прятаться некуда. Чэн-Я мог совершенно спокойно смотреть на кокетливо вертевшихся Эмейских спиц, но не мог равнодушно видеть госпожу Юнъэр; зато Я-Чэн рассматривал госпожу Юнъэр разве что с легким интересом, но зато две хрупкие спицы…

Что делать?!

«Что делать?! — думал Чэн. — Нет, я не стану описывать эту гибкую талию зрелой, но не начавшей полнеть женщины; талию, отягченную бедрами танцовщицы из храма Яшмовых фей… и не стану я описывать ее легкую уверенную походку, и властно-ироничный взгляд, и…»

Я неожиданно пришел в веселое расположение духа и неслышно засмеялся.

«Проклятье! — выругались мы оба, но уже с изрядной долей юмора. — Нет, я — оба наших „я“ — не станем вообще ничего описывать, а лучше будем думать о Чин и Волчьей Метле, и о том, что наши сверстники в Кабире давно имеют по две, а то и по три жены…»

Нет, лучше мы вообще ни о чем не будем думать.

Совсем.

— Будете молчать, — предупредил меня Обломок, — я начну первым. И тогда не обижайтесь…

Это отрезвило нас почище ведра холодной воды (на Чэна) и удара Гвениля (по мне). Достаточно было лишь представить себе возможную галантность нашего Обломка и его манеру вести светские беседы, чтобы сказать вслух хоть что-нибудь, не давая это сделать Дзюттэ.

Чэн поспешно вскочил, с грохотом опрокидывая скамеечку и роняя жаровню — последняя, к счастью, была холодной, иначе не миновать пожара — а я вылетел из ножен в изысканном салюте, перерезав по дороге какую-то планку ближайшей к нам шторы; планка оказалась опорной, и штора, скособочившись, чуть не брякнулась на пол.

Следующая же фраза Эмейских спиц привела меня в ужас.