Кабирский цикл (сборник) - Олди Генри Лайон - Страница 58

Никакого выхода.

— Есть хочу, — вдруг заявил Кос. — С утра не успел, до полудня с бумагами провозился, теперь вот говорим и говорим… Вам, Блистающим, хорошо, вы от полировки сыты! Ничего, сто лет ждали, пока мы приедем и во всем разберемся — могут еще час подождать!

Уверенность ан-Таньи в том, что весь Мэйлань сотню лет ждал исключительно нас и того, что именно мы разберемся в загадках происходящего — эта уверенность показалась Мне-Чэну напускной, но, как ни странно, сильно приободрила.

«И впрямь хороший человек у Заррахида, — с теплой усмешкой подумал я.

— Хороший человек Кос ан-Танья. Обстоятельный, неунывающий и… и голодный! Надо бы покормить…»

«Я тоже хороший человек, — ответно подумал Чэн. — Меня тоже надо покормить. В конце концов, Кос — Придаток Заррахида, пусть о нем эсток и заботится…»

Напоминание было излишним. Заррахид, безусловно, позаботился, да и сам Кос не отстал — они кликнули слуг и Малых Блистающих, и я понял, что хороший дворецкий — он и в Мэйлане хороший дворецкий. Потому что Малые моего здешнего дома, вне всяких сомнений, больше побаивались Заррахида, чем меня, их законного господина; а слуги-Придатки — Коса.

Не прошло и десяти минут, как выяснилось, что Чэна и Коса (Высшего Чэна и господина ан-Танью, и никак иначе!) ждет стол в трапезной на первом этаже, и сам стол давным-давно накрыт, и не просто накрыт, а прямо-таки ломится от яств кухонь кабирской, мэйланьской, верхневэйской, и какой-то еще…

Чэн пожалел бедный стол, махнул ан-Танье — и они пошли спасать стол от непосильной ноши; а я влез в ножны, прицепившись кольцами к Чэновому поясу, и отправился с Чэном в трапезную.

Лестница.

Коридор.

А вот и трапезная.

Обед прошел в молчании. Люди жевали, я — единственный Блистающий в трапезной, поскольку даже слуги были одной расы с Чэном и Косом, а Блистающие оставались за порогом — лежал, как обычно, у Чэна на коленях, прикрытый краем скатерти, лежал и обдумывал все, услышанное наверху.

Прав был Дзю — уж очень все, произошедшее в Мэйлане за сто лет моего отсутствия, смахивало на заранее продуманные самоубийства. Самоубийства Блистающих. И не просто Блистающих, а старейшин, входящих (входивших!) в тот самый Совет Высших, который изгнал некогда знатную молодежь из Мэйланя и не объяснил причины.

Старейшины, главы родов, и почти точно раз в десять лет… была, была причина нашего изгнания, не могло не быть!..

…В дверях возник слуга-человек и со значением откашлялся.

Кос с неестественно раздутыми щеками, отчего его худое лицо выглядело невообразимо странно, повернулся к дверям.

— У?! — спросил ан-Танья. — У угу-у у-у-у?!

— Осмелюсь доложить: спрашивают Высшего Чэна Анкора.

— У гууу-у? — поднял бровь Кос.

— Старуха одна, — слуга оказался на редкость понятливым. — Назвалась Матушкой Ци.

Правая рука Чэна с момента появления слуги лежала на мне, так что разговор людей я слышал прекрасно — вот только сказанное Косом понимал плохо, в отличие от того же слуги.

Кадык на Косовой шее задвигался вверх-вниз.

— Ага! — радостно и уже членораздельно сообщил ан-Танья. — На ловца и зверь бежит!

— Зверь-то, может, и бежит, — осадил его Чэн-Я. — Не суетись, Кос… бабка, небось, за пергаментом своим пришла. Ну и что ты ей скажешь? В том пергаменте всего-то и примечательного, что запись насчет родича Ляна и Скользящего Перста. С которыми должно непонятно что случиться через девять лет. Интересно все-таки, что ты скажешь старухе по этому поводу?

— А что, этого мало?! — разволновался Кос.

— Не просто мало, а, почитай, вообще ничего. Бабка тебе в глаза рассмеется, и на этом все закончится. Не пытать же нам ее! Тут тоньше надо… чтоб сама проговорилась и не заметила. А дальше — по обстоятельствам.

— Пожалуй, Высший Чэн, вы правы, — после долгого раздумья произнес ан-Танья, выразительно указывая взглядом на слугу, ожидавшего решения. — Эй, ты — поди скажи Матушка Ци, что Высший Чэн ждет ее.

Слуга кивнул и вышел.

Матушка Ци со времени нашей последней встречи ничуть не изменилась — что было неудивительно в ее возрасте.

— Приятной вам трапезы, молодые господа, — затараторила она с порога, — приятной трапезы, и доброго здоровья, и радости в ваш дом, и мудрости в вашу голову, а особенно — в вашу драгоценную голову, Высший Чэн, ибо слышала я, что, возможно, вскорости многострадальный Мэйлань обретет в вашем лице достойного правителя!.. ах да, поговаривают, что у вас еще и свадьба скоро — так что мудрости в вашу голову, и счастья с молодой женой, и силы в ваши чресла, и деток побольше, и…

Старуха на этот раз явилась без Чань-бо, так что я полностью перешел на восприятие Чэна и теперь волей-неволей должен был выслушивать нескончаемую болтовню говорливой Матушки Ци.

— Здравствуйте, Матушка, — вставил наконец Чэн-Я, когда старуха на мгновенье умолкла, переводя дух и готовясь к очередному словоизвержению.

— Прошу присаживаться за стол, — поспешил добавить Кос, явно пытаясь заткнуть рот Матушки Ци изрядной порцией еды.

Дважды упрашивать старуху не пришлось. Поминутно рассыпаясь в благодарностях, она тут же уселась напротив Чэна-Меня, пододвинула к себе сразу три чашки гречневой лапши, пиалу с соевым соусом по-вэйски, блюдо с полосками тушеного мяса, четыре блюдца с грибами, маринованной морковью, рисом и бобами — и действительно ненадолго умолкла.

Пока старуха лихо расправлялась с угощением, Кос сбегал наверх и принес утерянный ею свиток.

Чэн-Я даже не сомневался, что ан-Танья успел сделать со свитка копию.

— Вы ведь за этим пришли, Матушка? — спросил Кос, демонстративно выкладывая свиток на стол.

К счастью, вне пределов досягаемости цепких лапок Матушки Ци — а то Я-Чэн почему-то стал опасаться, что старуха сейчас схватит свой пергамент и вылетит в окно.

— Ой, спасибо вам, молодые господа! — немедленно засуетилась старуха, поспешно дожевывая последнюю полоску мяса. — Вот спасибо так спасибо, прямо всем спасибам спасибо, уж я и не знаю, что бы я без вас делала! Видать, обронила во время Беседы, растеряха старая, а сразу и не заметила — уже потом спохватилась, да поздно… я и в плач, я и в вой, а там думаю — господа молодые, глазастые, небось найдут непременно и вернут непременно, — а и не застанут старушку, так с собой заберут, не выкинут, нет, не выбросят зазря, и будет свиточек мой у благородных молодых господ в полной сохранности, аж до самого Мэйланя, и как только глупая Матушка Ци объявится…

Кос ловко пододвинул Матушке второе блюдо с солеными колобками: старуха машинально сунула один из них в рот — и Чэн-Я успел вклиниться в случайно образовавшуюся паузу.

— Вы уж простите нас, любопытных молодых господ, Матушка, но только мы осмелились заглянуть в ваш свиток… думали, разузнаем, где вы проживаете — а там и не удержались! Простите великодушно…

Старуха перестала жевать и настороженно покосилась в нашу сторону.

— Очень, очень интересные записи! — как ни в чем не бывало продолжал Чэн-Я. — Особенно там, где про Антару… я как-то беседовал с Друдлом, и он тогда еще пел мне «Касыду о взятии Кабира» самого аль-Мутанабби — мы потом с Друдлом долго спорили…

«О чем мы могли с Друдлом спорить?!» — воззвал ко мне Чэн.

«Понятия не имею!» — откликнулся я.

Ах, жаль, Обломок наверху остался…

— Спорили… о многом, — уклончиво закончил Чэн-Я.

При упоминании о Друдле взгляд старухи заметно смягчился.

— Да, Друдл… — задумчиво поджала губы она. — В наших кругах его звали Пересмешником. А вы были его другом? Или, осмелюсь спросить — учеником? Простите за дерзость, но иначе вам вряд ли довелось бы слышать от Друдла «Касыду о взятии Кабира» да еще потом спорить с Пересмешником… о многом.

«Сказать ей?» — спросил Чэн.

«Скажи…» — шевельнулся я.

— Вы, наверное, слышали, что я убил в Кабире человека? — напрямик спросил Чэн-Я.