Погоня за «оборотнем» - Остер Джерри - Страница 2

— Парочка, кхе-кхе, голубых переехала в наш квартал. Послушай, я не знаю, что у них там творится по ночам, но мне лично не хочется, чтобы они шлялись по округе в своих педерастических одеждах на виду у моего ребенка. Мало того, они еще приглашают его посмотреть пейзажи, которые изобразили на Огненном Острове. Жена говорит — Марвин ее зовут, — что их талант и все такое помогут улучшить атмосферу в нашем районе, что они посадят цветы и повесят красивые портьеры. Ну, а я ей и говорю, мол, что они, может быть, и прекрасные ребята, но я лично не хочу, чтобы они жили по соседству.

Об автомобильном движении.

— Иные дни бывает невыносимо, когда в город приезжают иногородние из Бруклина, Куинза, Уестчестера, Джерси, а потом все вместе возвращаются домой. Ты спрашиваешь, что в этом плохого? Я тебе объясню. Я, конечно, не специалист по космической технике, но дело в том, что развелось слишком много машин. Те, кто живут в пригороде и приезжают сюда, должны были бы платить за въезд Конечно, они платят и сейчас, но я-то говорю о более высокой пошлине: десять баксов, двенадцать, пятнадцать, наконец. Вот ты видишь рядом с нами «мерседес»? Он стоит тридцать пять штук. И ты мне будешь говорить, что тот парень не может себе позволить заплатить десять-пятнадцать баксов за въезд в город из Скарсдейла, а может, Гринвича, не могу разобрать номера?

А вот и Кростаун. Стоим здесь десять минут — и ни с места. А выезжаем-то мы из города! Ты когда-нибудь пересекал его в это время? И не пытайся. Конгресс-Холл! Колизей, видите ли, слишком мал, давайте построим Конгресс-Холл и построим его как можно дальше от подземки, отелей, ресторанов, чтобы не было места для парковки. Народ будет ездить на такси, автобусах. Мы будем возить их из гостиниц, не надо будет стоянок, личных автомобилей.

А эта твоя подружка — красавица. Ты, приятель, счастливчик, и пусть тебе не говорят обратное. Тебе будут говорить, что нужна совместимость. Дело здесь не в совместимости, а в том, заводит ли твоя жена тебя спустя двадцать лет. Даже через два года. Через два года, десять, двадцать лет твоя подруга все еще будет красавицей. Может, еще больше похорошеет. С такими, как она, так и бывает. Слушай, ты не против, если я поинтересуюсь? Она кто по профессии? Актриса или что-то в этом роде? Модель?..

Ты что, прикемарил? Если ты заснул, то я не буду больше трепаться. Я и не заметил, как ты уснул. Я здесь, понимаешь ли, болтаю, а ты заснул. Надо же, даже и не заметил, что…

Эй, приятель?.. Приятель… Бог ты мой! Эй, ты! Может, ты прекратишь сигналить! У меня тут с пассажиром что-то не то. Мне нужно глянуть, в чем здесь дело. Да хватит сигналить, наконец…

Бог ты мой! О нет. О боже… Эй, ты, ну как там тебя? Открой окно. Открой это чертово окно. У тебя телефон есть? У тебя он должен быть. Если ездишь на «мерседесе», то должен иметь телефон. Есть он у тебя? Есть. Набери девять, один, один, будь добр. Тут у меня мертвый парень. Да, да, труп.

Не только мертвые знают Бруклин.

Сидя на деревянных ступеньках так называемого заднего крыльца, без обуви и носков, заигрывая самым мазохистским образом с занозой, Сюзан Ван Митер ослабила пояс дырявого махрового халата, держа чашку с кофе, исследующим взглядом осмотрела соседний и близлежащие дворы.

Все, что попадалось Сюзан на глаза, она видела уже столько раз, что при желании могла восстановить это в памяти в любую минуту: крошечные бассейны, решетки для жарения мяса, шезлонги, кресла, качалки, столики для пикника, зонтики, навесы, тенты, шатры. Стоило ли тратить столько денег, чтобы не усердствуя создать впечатление присутствия на пляже или на природе?

Грабли, мотыги, лопаты, вилы, садовые совки, подпорки для деревьев, штыри, бечевка, мешки с перегноем и удобрениями — симптомы сельскохозяйственного зуда, который охватывал хозяев этих вещей время от времени. Поврежденные кусты помидоров и скудно вьющийся плющ были единственным урожаем этого региона, если не считать детей. А им принадлежали: тележки, ходунки, коляски для грудных детей, наборы для младенцев; погремушки, пустышки, чучела животных, набитые сильно и не очень; двухколесные и трехколесные велосипеды, маленькие машинки; море мячей — круглых и сплющенных, больших и маленьких, — а также различные биты и ракетки к ним; роликовые коньки и скейтборды, ласты; военное снаряжение и оружие — танки, грузовики, самолеты, вертолеты, мечи (широкие, как у героя фильмов Конана, и узкие, как у Люка Скайуокера), ножи, винтовки, пистолеты, лазерные пушки, пистолеты-пулеметы, гранаты, базуки, луки и стрелы; стойки ворот, трамплины, скакалки; ящички с песком для черепах и резиновые бассейны, пропускающие как воду, так и воздух; совочки, ведерочки, мензурки, тракторы, ковшовые экскаваторы, бульдозеры, дорожные грейдеры; пластмассовые аллигаторы, акулы, лягушки и утки; и кругом качели, качели, качели.

Что еще попало в поле зрения Сюзан? В углу двора Веберов сохранилась, наперекор всему, небольшая горка нерастаявшего грязного снега. Она явно выделялась своим цветом — повсюду преобладали оранжевые и желтые тона.

Да, кроме этого еще и белье. Сюзан знала каждый носок, бандаж и поясок. Если вы купили что-нибудь из изящного нижнего белья, то вам лучше развесить его в ванной, если вы не хотите, чтобы Сюзан Ван Митер знала, чем вы добиваетесь возбуждения в постели. У вас запятнанные простыни? Выбросьте их. Появился мужчина в грязной рубашке? Пошлите его в прачечную-автомат.

Использованные презервативы? Хотела бы Сюзан знать. Лежащие на земле тела? Сигареты с марихуаной? Полуавтоматическое оружие?

Как-то на прошлой неделе Пол рассказывал ей об операции, которую полиция проводила на подпольной фабрике крэка[1] в Бронксе. Тогда подозреваемые выбросили из окна пакеты с наркотическим сырьем, приспособления для производства и оружие. Полицейским, лишенным улик, пришлось арестовать их за сброс мусора в не отведенное для этого место. Это была потешная история, как и все истории Пола, рассказанная с юмором. В ней сквозило сочувствие к полицейским, чего нельзя ожидать от каждого федерального агента. Но Сюзан было не смешно. Пол понял, что скрывается под плохим настроением Сюзан.

— Ну, хорошо. Я был в отъезде.

— И кто знает, где? Кто знает, куда ты уезжал?

— На Ямайку.

— Ты говоришь, на Ямайку, а сам даже не загорел.

— Я работал по ночам.

— Знаешь, это как-то не убеждает.

— Мне не приходится выбирать. Бандиты не спят.

— Ямайка… То, что тебе кажется смешным — не смешно, а грустно. В своем воображении я рисую картины, пытаясь представить себе, чем ты занимаешься, когда не даешь о себе знать много дней. Мне кажется, что ты сидишь в старой машине на грязной улочке в Южном Бронксе или Бед-Стай с напарником. Вы оба небриты и немыты, едите холодную пиццу и запиваете ее крепчайшим кофе в ожидании наркомана-информатора, который еще, может быть, не принял дозу и не забыл, что он должен вам продать; если он вообще помнит, что должен прийти на встречу, и если те, на кого он доносит, еще не успели прикончить его…

Пол улыбнулся:

— Ты знаешь, Сюзан, этим я, как правило, и занимаюсь.

— … потом ты отправляешься на Ямайку, где встречаешься с девицей в морской футболке, сквозь которую видны груди, и ты пожираешь ее глазами. И все это на фоне музыки и природы.

— Сюзан, коллеги мне завидуют в том, что мы с тобой работаем вместе, что ты прекрасно понимаешь, что та Ямайка, где был я, отличается от той, которая описывается в рекламных буклетах туристических агентств.

— Сейчас я не занимаюсь настоящей работой. Я — секретарь, бумажный клерк.

— Сюзан, я не собираюсь избегать этого разговора, но с тобой невозможно говорить на эту тему, когда ты умаляешь свое значение.

— Ну, конечно, теперь я специалист в области исследований, — передразнила Сюзан Пола, — выполняющий нудную работу.

— Барнс сказал, что твой отчет по Боливии самый лучший из всех, которые он читал.