Дело длинноногих манекенщиц (Сборник) - Маклин Алистер - Страница 12

Я спокойно снял ее правую руку с моего плеча и подтянул рукав до локтя. Судя по очертанию ее тела, следовало ожидать увидеть прекрасное предплечье, но ожидания не оправдались: на нем виднелись ужасные следы неисчислимых уколов шприца. Труди с дрожащими губами, испуганно взглянула на меня, будто опасаясь нагоняя, стянула рукав вниз, забросила мне руки на плечи, вжала лицо в мою шею и заплакала. Она плакала так, будто сердце у нее разрывалось. Я погладил ее так осторожно, как можно погладить кого-то, кто явно собирается нас удушить, и взглянул на ван Гельдера.

– Теперь я понимаю, почему вы настаивали на моем приходе сюда.

– Мне очень жаль. Теперь вы знаете…

– Это и есть третье дело?

– Да. Бог свидетель, я предпочел бы не делать этого. Но вы понимаете, что из порядочности по отношению к коллегам я обязан информировать их о таких вещах.

– Де Граф знает?

– Знает любой из высших чинов полиции в Амстердаме, – просто ответил ван Гельдер. – Труди!

Единственной ее реакцией было то, что она стиснула меня еще сильней. И я начал испытывать что-то вроде кислородного голодания.

– Труди! – настойчиво повторил ван Гельдер. – После полудня тебе полагается спать. – Знаешь сама, что сказал доктор. Ну-ка в постель!

– Нет, – захныкала она, – не хочу в постель…

Ван Гельдер вздохнул и повысил голос:

– Герда!

Как если бы ждала вызова – что она, вероятно, и делала, подслушивая под дверью, – в комнату вплыла удивительная особа. Это была огромная и невероятно пышная женщина – назвать походкой ее способ движения означало бы прибегнуть к грубому! преувеличению, – одетая точно так же, как кукла Труди. Длинные светлые косы, перетянутые цветными ленточками, свисали на ее внушительный бюст. Судя по лицу, старому, в глубоких морщинах, словно складчатая, грубая шкура, – ей уже перевалило за семьдесят. Контраст между веселой цветастой одеждой и косичками и тучной старой ведьмой, которая все это носила, был разительным, странным, гротескным, почти отвратительным, но, похоже, не будил таких чувств ни у ван Гельдера, ни у Труди. Старуха прошла через комнату – несмотря на свой вес и утиную перевалку, проделала она это довольно быстро, – коротко кивнула мне и молча, ласково, но решительно положила руку на плечо Труди. Та сразу подняла глаза, слезы в них высохли так же мгновенно, как накатились, она покорно кивнула, сняла руки с моей шеи и встала. Подошла к ван Гельдеру, забрала свою куклу, поцеловала его, приблизилась ко мне, поцеловала меня так же естественно, как ребенок на ночь, и почти выбежала из комнаты, а Герта выплыла вслед за ней. У меня вырвался долгий вздох, и стоило труда удержаться и не вытереть лоб.

– Вы должны были меня предупредить, – в голосе моем ясно слышался упрек. – О Труди и Герте. Кто она вообще такая – Герта? Нянька?

– Старая служанка, как сказали бы в Англии, – ван Гельдер сделал длинный глоток виски, словно без него никак не обойтись, я сделал то же самое, мне это было еще нужнее. – Это экономка еще моих родителей, с острова Хейлер на Зейдер-Зее. Вероятно, вы заметили, что они там, как бы это выразиться, немного консервативны, если говорить об одежде. Она у нас всего несколько месяцев, но сами видите, какое влияние имеет на Труди.

– А Труди?

– Труди восемь лет. Ей восемь уже пятнадцать лет, и всегда будет столько. Она не моя дочь, как вы, верно, догадались, но я не мог бы сильнее любить собственную дочь. Она приемная дочь моего брата. Я работал с ним на Кюрасао до прошлого года – занимался наркотиками, а он был в службе безопасности голландской нефтяной компании. Его жена умерла несколько лет назад. А в прошлом году он сам и моя жена погибли в автомобильной катастрофе. Кто-то должен был взять Труди к себе. Я это сделал. Признаться, не хотел ее брать, а теперь не смог бы жить без нее. Она никогда не будет взрослой, господин майор.

И все эти месяцы его подчиненные, верно, считали, что у их счастливого начальника нет никаких других забот и горестей, кроме как засадить за решетку как можно больше злоумышленников. Сострадание и сочувствие никогда не были моим амплуа, так что я не нашел ничего лучше вопроса:

– А эта… дурная привычка… Когда это началось?

– Бог весть… Во всяком случае, за много лет до того, как брат узнал…

– Некоторые из этих уколов совсем свежие.

– Ее пытаются отучить. Вы считаете, что уколов слишком много?

– Да.

– Герта охраняет ее, как ястреб. Каждое утро берет ее с собой в парк Вондел. Труди обожает кормить птиц. А после полудня спит. Правда, к вечеру Герта иногда устает и рано засыпает, а меня часто не бывает дома…

– А вы не поручали следить за ней?

– Десятки раз. Понятия не имею, как это происходит.

– Они выбрали ее, чтобы добраться до вас?

– Чтобы оказать на меня давление, не иначе. Ведь у нее нет денег, чтобы платить за наркотики. Они глупцы и не дают себе отчета, что я скорей предпочту видеть, как она медленно умирает на моих глазах, чем сдамся.

– Вы могли бы обеспечить ей охрану на все двадцать четыре часа в сутки.

– Тогда об этом пришлось бы заявить официально. Подобная просьба автоматически передается в службу здоровья. И что тогда?

– Возможно, какая-нибудь лечебница, – спросил я, – для недоразвитых? Больше бы она оттуда не вышла.

– Да, больше бы она не вышла…

Добавить было нечего.

Полдня я провел в отеле, листая старательно составленные и снабженные примечаниями акты, а также истории отдельных дел, переданные мне в бюро полковника де Графа. Они охватывали все известные случаи употребления наркотиков, а также проводившиеся за последние два года в Амстердаме – с успехом или без – расследования этих дел. Материал был очень интересен – для того, кого интересуют смерть или потеря человеческого облика, самоубийства, разрушенные семьи и погубленные карьеры. Но для себя я не нашел там ровным счетом ничего. Битый час прошел в попытках связать между собой разные документы, но не возникло и намека на сколь-нибудь определенный порядок. Я сдался. Такие прекрасно подготовленные профессионалы, как де Граф и ван Гельдер, наверняка убили много часов на это бесплодное занятие, и коль скоро им не удалось установить тут никакой закономерности, то у меня шансов не было. Ранним вечером я спустился в фойе и отдал ключ. Улыбке портье, сидящего за конторкой, на сей раз недоставало прежнего оскала, она была почтительной, даже раболепной. Очевидно, ему приказали испытать новую систему.

– Добрый вечер, добрый вечер! – Это униженное почтение нравилось мне еще меньше, чем его нормальное поведение. – Боюсь, вчера вечером я вел себя немного резко, но, видите ли…

– Не о чем говорить, мой дорогой, – я вовсе не собирался давать перещеголять себя в любезности какому-то портье. – В тех обстоятельствах это было вполне естественно. Ведь вы пережили огромное потрясение… – За стеклянной дверью отеля слышался дождь, и я заметил: – Об этом в прогнозе не было ни слова…

Он широко улыбнулся, словно не в тысячу первый раз слышал эту идиотскую остроту, после чего сказал как бы между прочим.

– Не самый подходящий вечер для вашей английской прогулки.

– Меня это не беспокоит. Сегодня я иду в Зандам.

– В Зандам? – он скривился. – Сочувствую вам. Очевидно, он знал о Зандам много больше меня, и ничего удивительного, если учесть, что это название я выбрал наугад из плана города пару минут назад.

Я вышел на улицу. Дождь не дождь, а балаганчик по-прежнему грохотал на полную мощность. Этим вечером в программе был Пуччини, терпевший страшный провал. Подойдя к шарманке, я на миг приостановился, не столько слушая музыку, говорить о музыке тут было трудно, – сколько приглядываясь украдкой к группе исхудалых и плохо одетых подростков – зрелищу довольно редкому в Амстердаме, где не особенно много сторонников голодной диеты, – которые стояли вокруг шарманки и казались погруженными в восторженный транс. Мои раздумья прервал скрипучий голос за спиной: