Этюды о моде и стиле - Васильев Александр Александрович - Страница 79

Диор со своим «new look» ввел в моду изящные туфли на высоком каблучке. Их окрестили «хоть стой, хоть падай», и они попортили много паркетных полов во всех музеях мира.

Перелом в каблучной истории произошел в эпоху «Битлз», когда на Карнаби-стрит в Лондоне придумали широкие квадратные каблуки для девушек, танцевавших твист. Затем — ретро 1970-х годов, когда вернулись каблуки в стиле ар-деко. Потом — долгий период плоской черной обуви японских дизайнеров. Ренессанс каблуков, пришедший вновь из Лондона, приходится на самый конец 1980-х годов. Затем — гранж с буквальным нашествием бескаблучных платформ (в третий раз) и нео-диско со всем разнообразием фантастически тонких и высоких каблуков вроде тех, что делал Аззедин Алайя в виде двух скрещенных дамских ножек или Пако Рабанн — из прозрачного винила.

Теперь каблуками вновь пугают англичане — то Вивьен Вествуд чем-то зажигательным, то Джон Гальяно — чем-то декадентским. Отпор врагам дали Аделин Андре в Париже своими каблуками в виде куриного яйца и Жозефус Тимистер — в виде штопора. Но, на мой взгляд, есть еще целый ряд кухонных принадлежностей и просто продуктов питания, формы которых годятся для этой цели, — куриная ножка, столовая вилка или… мобильный телефончик.

В наступившем тысячелетии каблуки отпадут под натиском кроссовок и другой формованной обуви. Но воспоминание о них останется еще надолго жить в наших сердцах.

Так уж повелось с легкой руки Бриджит Бардо — ругать производителей мехов можно, а хвалить — ни-ни, ну никак нельзя. Очертя голову и легкомысленно забыв о возможных неприятностях, спешу сообщить: меха снова в моде.

Возвращение моды на меха вызвано двумя причинами. Во-первых, модной тенденцией под названием «исторический максимализм», в соответствии с которой роскошь и цитирование прошлого стали нормой. Во-вторых, появлением нового рынка сбыта — стран Восточной Европы и особенно России, где морозы все еще никто не отменил.

Меха пришли в европейскую моду вместе с варварами. Ни древние греки, ни римляне, ни египтяне мехами не увлекались. Века прошли до того, как мех стал классовым признаком и символом богатства. В VIII веке, во времена французского императора Шарлеманя — он же «Каролюс Магнус» — леса Европы кишели зверьем. Поймать лисицу, бобра, куницу или соболя не составляло труда. Первым знатным мехом стал горностай — белый зверек с черным хвостиком. Сотни шкурок шли на необъятные королевские мантии. Хоть у нас горностай и ассоциируется со скипетром и державой, его модное бытование перешло границы дворцовых садов. В галантном XV веке им украшали маскарадные костюмы и зимние прогулочные салопы. В веке девятнадцатом романтики увлекались горностаем как мехом рыцарства, а период бель эпок характерен тальмами и бальными накидками, сплошь покрытыми горностаем. Курьезен конец этой самодержавной моды — в 1910-е годы он стал «детским» мехом, которым отделывали зимние муфты и кашне для подрастающего поколения.

Вторым в меховой иерархии стоит соболь, которым всегда славилась Сибирь. В эпоху боярской Руси соболями расплачивались вместо денег, их включали в приданое боярышень и княжон. Императрицы Елизавета Петровна и Екатерина Великая также жаловали собольи шубы, а период Александра II характерен собольими палантинами и ротондами.

Интересно, что в зимнем женском платье мех использовался исключительно в виде оторочек или подбоя, а шубы мехом наружу были уделом лишь мужчин, например извозчиков. В Средние века высоко ценились куница, хорек и бобер. В эпоху готики зимние суконные платья подбивали белкой. Ренессанс принес огромный интерес к живой природе, и меховые воротники на манто стали невероятно популярными. В те времена мех стал почти исключительно мужским материалом. Лишь в XVIII веке появились первые женские шубы мехом наружу. Благодатнейшая пора для меховых аксессуаров настала в следующем, XIX веке. Меховые боа, муфты, ботики, воротники и горжетки были в большом почете, на радость постоянно мерзнущим дамам в муслиновых платьях эпохи ампир.

Скорняжное ремесло достигло высшего мастерства в эпоху модерн, когда в моду вошли изделия, комбинировавшие гладкошерстный мех с длинноворсным, например каракульчу с соболем, горностая с прозаическим бараном.

Популярной новинкой начала XX века стал мех шиншиллы. Мягкая мездра и бархатисто-серый отлив меха сделал шиншиллу королевой палантинов и этоле. Русские кинозвезды начала века — Вера Холодная и Вера Каралли — славились шиншилловыми вещицами.

Первая мировая война ввела в моду мех котика и крота. Меховое дело расцвело бы в России, если бы победившие большевики не нарекли мех «буржуазным предрассудком». Эпоха ар-деко ввела в употребление невиданный доселе мех — в 1920-е годы невероятно популярным стал мех диких обезьян, торчащий в разные стороны, очень косматый, а оттого джазовый.

В 1930-е тон в моде задавался Голливудом, и длинноворсные меха были в большом почете. Из чернобурок и песцов делали хорошо нам всем знакомые горжетки с лисьими мордочками из папье-маше, стеклянными глазами и пружинной прищепкой для хвоста в пасти. В эпоху Второй мировой войны в моду вошли короткие женские шубки с подкладными плечами. Волна африканского экзотизма накатилась в 1950-е годы — леопарды, пантеры, зебры украшали одежду в стиле сафари. А 1960-е годы отмечены повальным увлечением практичным и роскошным мехом норки. Каких только цветов ее не выводили — голубую, белую, янтарную! Масла в огонь подлила американская кинозвезда Дорис Дей, снявшаяся в 1962 году в фильме с названием «Прикосновение норки».

На закате пресыщенного XX века меха в своем первозданном виде стали встречаться все реже и реже. Бритые и щипаные, крашенные в невероятные анилиновые цвета, они символизируют декаданс конца второго тысячелетия. В наступившем XXI веке эта тенденция пока продолжается, но, возможно, ее подкорректируют достижения генной инженерии наподобие клонированного барана из Глазго или искусственной мыши из Гонолулу.

Меха — символ богатства и процветания. В рекламах меховых фирм снимались Элизабет Тейлор и Марлен Дитрих, Софи Лорен и Рудольф Нуреев. И даже самозабвенная защитница животных Бриджит Бардо любила в молодости кутаться в мягкие меха. Но кто в молодости не совершал досадных ошибок?

Одна из моих приятельниц, жившая в Константинополе-Стамбуле с 1925 года, была в глубоком трансе. Хозяйку восьми собак обворовали. Пропал любимый пес Томка. «Соседи нагадили! — восклицала она в бакелитовую трубку довоенного телефона. — Украли, в яму закопали или на помойку выкинули». Три недели спустя, обеспокоенный пропажей, звоню ей. «Нашелся Томка?» — спрашиваю. «Фантасмагория, — сообщает приятельница. — Третьего дня слышу шорох за дверью. Открываю, а там собака. Но не настоящий Томка, а подложный. Томка был тощий, вонючий, с жесткой темной шерстью. А этот новый Томка — толстенький, с мягкой лоснящейся светлой шерсткой». И тут меня осенило. «А где он спит?» — спрашиваю. «Натурально, на месте прежнего Томки. И, главное, другие собаки на него не лают и даже внимания не обратили! Но душой я чувствую, что это не Томка». Оказалось, что это был-таки настоящий Томка. Только какая-то добрая душа его отмыла и покормила.

Из-за собак рушились семьи. За них платили бешеные деньги. Их проигрывали в карты. Наряжали в драгоценности. Клали с собой в кровать. Их жизнь могла быть трагичной, как у тургеневской Муму, или роскошной, как у белого пекинеса писательницы Барбары Картланд. Королева Елизавета Английская держит пса породы корги, Жан-Поль Бельмондо неразлучен со своим йоркширом, Клод Монтана владеет шарпеем, Далида обожала мопсов, Лиз Тейлор помешалась на своем шитцу, а Джейн Биркин выбрала себе английского бульдога. На вкус и цвет — товарищей нет. Мода на собак так же прихотлива, как мода на длину юбок или форму каблука.

Наибольший почет собаки знали в Древнем Египте, где их обожествляли и после смерти мумифицировали, словно фараонов. Даже сегодня в стаях собак, вольно гуляющих возле пирамид в предместье Каира, можно различить потомков этих древнейших друзей человека. Варвары ценили только сторожевых псов и пастухов своих стад. В Средние века крестоносцы привезли из Византии и с Ближнего Востока комнатных собачек, которых держали в холодных рейнских замках бледнолицые пассии трубадуров. Мелкие собаки спали на подушках, вышитых кипрской нитью, ели из золотых тарелок, носили драгоценные ошейники, украшенные изумрудами, и разносили блох.