Дикие пчелы на солнечном берегу - Ольбик Александр Степанович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/41
• Следующая

Ольга с нетерпением ждала, когда вновь раздастся голос пришельца, чтобы укрепиться или избавиться от последних сомнений. И голос прозвучал:

— Дай, старый пень, пройти в хату…

— Не дам! — отвечал Керен. — Не твоя хата! Ольга вплотную стояла за спиной Карданова, и он лопатками ощущал ее волнительное присутствие.

В избе послышалась возня, звень падающих ухватов и кочерги. Через мгновение-другое под печкой раздался панический переполох пеструшек и породистого петушка.

Ольга, услышав куриный переполох и поняв, что непрошенные субчики заявились, чтобы чем-то поживиться, с дрожью в голосе крикнула:

— Что, Гаврила, свежей курятинки захотелось?!

Карданов как будто только этого и ждал: правой рукой поддал по влажному стволу винтовки и сграбастал в охапку смердящего самогонным перегаром и гнило-стостью зубов человека. Когда тот остался без оружия, вся его грозная власть кончилась. Он не сопротивлялся — отпущенный Лукой, человек привалился спиной к завалинке, загородился, руками, словно ожидая, что его начнут избивать.

В хате, после недолгой паузы, послышались голоса: к двум мужским прибавились женские — — с печи сползли баба Люся со Сталиной.

Карданов, встав вплотную к косяку двери, нарочито громко кляцнул затвором.

— Гаврила, или как там тебя, сукин сын, пощупал кур, теперь выходи…

Разоруженный человек продолжал полулежать на завалинке и в такой неестественной позе пытался свернуть цигарку.

Ольга вбежала в избу и сразу же оттуда, словно отливная волна, выплеснулись люди: впереди Гаврила с почти что повисшей на нем Ольгой и мешающей, цепляющейся за все винтовкой, которую он не мог ни бросить, ни перехватить так, чтобы она стала его заступницей. Где-то в провале сеней, шлепая босыми ногами, шел Александр Федорович. За ним — баба Люся, с расплетенной косицей, и Сталина, у которой от переполоха живот сразу пошел на поправку.

— Какой же ты, оказывается, гад, Гаврила, — тряся за чуб обидчика, шипела Ольга. — — Ты мне, слюнявый черт, когда-то обещал подарить ситцу на сарафан… Ты же меня, каплун, уговаривал стать твоей женой. Помнишь? А теперь притолокся за курями? Я тебе покажу курей! Сам сейчас закукарекаешь…

Гаврила, не зная, как отвязаться от женщины, волчком крутился по двору, тонко взвизгивая: «Эт же, стерва, нахаралась на мою душу… Эт же, сука сисястая…»

— Папа, кто это? — спросила у Карданова Сталина.

— А то не видно — кто! — за беженца ответил Керен. — Балахвосты, шкурники, пришли на чужбинку поживиться…

Лука, видя, что Ольга не отстает от Гаврилы, а наоборот входит в раж, строго окликнул ее:

— Ольга, будет тебе валять дурака! Отойди… оставь его.

Никто не заметил, как в дверях пуньки показалось светлое пятно и застыло на пороге. Это был Ромка. Из страшного сна он вдруг явился в реальный и не менее страшный мир. Всеми своими умственными силенками он пытался разобраться, что же во дворе происходит. И не сразу понял, что это же мама Оля и еще какой-то человек борются друг с другом. И как ни слаб был Ромка в житейской логике, одно, он все же отчетливо осознал: мама Оля находится в большой опасности.

Волчонок спрыгнул с порожка и, косолапя еще не окрепшими со сна ногами, побежал на выручку мамы Оли. Его глаза еще были сухи, но в излом губы уже текла клейкая слюна, что всегда было предвестницей непреоборимого волнения…

Ни Гаврила, пытавшийся оторваться от вцепившейся в его волосы Ольги, ни сама женщина, потерявшая власть над собой, не заметили подбежавшего к ним ребенка. Ухватившись сзади за подол матери, он на мгновение стеснил ее движения. И этого вполне было достаточно, чтобы Гаврила, получив свободный ход кулака, ударил им маму Олю в плечо. Сам он попятился к пуньке, в лунную тень, падающую от крыши. На ходу перебирал в руках винтовку. Остановился и срывающимся голосом, в котором ничего кроме ярости не было, выкрикнул: «Счас я тебя, землячка, порешу…»

Мама Оля, с Ромкой в коленях, являла собой близкую мишень. Одна ее рука теребила голову сына, успокаивала его, другая пыталась застегнуть растерзанную в борьбе кофту.

Стукнул затвор, и винтовка в руках Гаврилы стала подниматься до уровня глаз.

— Пуля будет за пулю, — внятно предостерег Карданов и тоже поднял винтовку.

С завалины ему вторил голос напарника:

— Гавр, отстань, пойдем отсель…

И тут только Титов увидел внушительную фигуру Карданова с винтовкой, кажущейся в его руках игрушечной. Заметил и своего дружка, беспомощно сидящего на завалине. Понял: если будет спешить, может сильно прогадать. Но ярость, перетянувшая ему обручем грудь, не позволяла внять рассудку, и, чтобы дать этой ярости из него выплеснуться, Титов, приподняв ствол винтовки, послал пулю в звездное небо. Над хутором разорванной холстинкой сухо и звонко прозвучал выстрел. Троекратное эхо, ударившись о лес, потревожило заснувших там птиц и зверей.

— Ольга, — снова заговорил Гаврила, — ты хорошо знаешь, что власть наша, а не Керена. Сегодня взяла твоя, завтра — возьмет моя. Просто нынче козырей у меня маловато…

Из пуньки выскочили испуганные Тамарка с Веркой и Гришка с Вадимом и гуськом побежали к хате.

Титов от неожиданности отпрянул в сторону, к углу сарая, и угрожающе повел винтовкой.

— Твоя, можа, и возьмет, — парировал Керен, — но сегодня ты уйдешь отсюда без моих курей… И храни тебя господь от чужого — подависся…

— Кто вас послал к нам? — спросил у Гаврилы Карданов.

— Да никто этих мерзавцев не посылал, — сказала Ольга. — У них мода такая — — ошиваться по ночам под видом партизанских заготовителей. А тащат все к себе домой да меняют на самогонку.

— Илюха! Мать твою так, где твоя винтовка? — спросил Титов своего напарника. Вопрос был явно лишний, он и так понимал, в чьих руках находится оружие.

Молчание. Титов вышел на лунный свет и приблизился на несколько шагов к спуску на большак. На нем был длиннополый брезентовый дождевик с башлыком на спине.

— Кто вас сюда послал? — повторил свой вопрос Карданов. — Есть приказ у многодетных семей продукты и живность не реквизировать. За такое ставят к стенке…

— За Керена сам господь бог простит… Ты, Петухов, считай, вне закона, и если бы не война, сидеть бы тебе еще и сидеть. — В голосе Гаврилы послышались злорадные нотки. — Посмотрим еще, кто кого будет ставить к стенке… И тебе, беженец, надо об этом крепко подумать, ведь можешь влипнуть с Кереном заодно… Пойдем, Илюха, отсель, — обратился Гаврила к безучастно сидящему на завалине дружку. — — Нас тут не поняли..

— Я же не могу вертаться в отряд без оружия, — пожаловался Илья.

— Идите, ребята, от греха подальше, — почти миролюбиво сказал Карданов. — Завтра, кому надо, верну винтовку.

С опаской, боком, держа оружие наизготовке, Гаврила направился вниз на большак. Ночью он был безопасен — немцы в это время не осмеливались пользоваться дорогой. Напарник тоже поднялся и подошел к Ольге, по-прежнему стоящей посреди двора. Обращаясь к ней, Илья сказал:

— Честно, не знал, что у вас такая орава. Ей-бо, не пошел бы, — он попытался положить руку на плечо Ольги, но та резко отстранилась. — У меня дома тоже шесть ртов…

— Иди, парень, догоняй своего Гаврилку, — посоветовал Илье Карданов. — И скажи ему, что все, что ему нужно, он может взять у немцев.

— Как же, у немцев! Это волк сыро мясо едал, да высоко прядал… — съехидничал Александр Федорович. — — Там можно схлопотать пулю в лоб. А тут, как у себя дома… Давай, потроши кулака Керена.

Длинные тени уходящих по большаку людей лизали кустарники, придорожное многотравье, и не было в них ничего зловещего, страшного. Уходящие тени никогда, наверное, не опасны…

Баба Люся, оборотив лицо к луне, словно светило было самой божьей матерью, тихонько молилась и била частые земные поклоны. После тревожной, натянутой тишины вновь раздались ребячьи голоса.

Мама Оля, присев перед Ромкой, стала полой кофты вытирать его мокрые губы и глаза. Вытирала и нашептывала самые нежные, самые теплые слова, какие она знала и помнила.

• Предыдущая
• 9/41
• Следующая