Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Ольденбург Зоя - Страница 25

• Предыдущая
• 25/100
• Следующая

В действительности волнующий образ епископа-трубадура, умершего в 45 лет за написанием песнопения в честь небесной зари, вызывает больше изумления, чем почтения. Мы наблюдаем его энергичную деятельность, похожую, скорее, на деятельность лидера экстремистской партии, чем епископа. Гильом Пюилоранский восхваляет его за то, что он принес гражданам Тулузы «не худой мир, но добрую войну». Его красноречие трибуна привело к реальным и конкретным результатам: это Фульку принадлежит сомнительная честь быть одним из немногих, кому удалась попытка натравить католическое население на сограждан-еретиков. Правда, речь шла лишь о немногих фанатиках; для большинства же Фульк оставался, как назвали его однажды жители Бесседа, «епископом Дьявола».

Если не считать легатов и их миссионеров, епископов нового стиля вроде Фулька Марсельского и епископов Коменжа, Кагора, Альби и Безье, чья верность Церкви не вызывала сомнений, то на чью еще поддержку могла рассчитывать Церковь в окситанских провинциях?

Часть знати была прокатолической: легату Пьеру де Кастельно удалось сформировать лигу баронов для борьбы с ересью. Однако этих баронов, надо думать, объединяла, скорее, неприязнь к графу Тулузскому, так как никто из них не принял креста. Крестоносцы Юга двигались в основном из Прованса, мало тронутого ересью, из Керси и Оверни. Епископам Кагора и Ажана удалось сформировать из пилигримов несколько вооруженных отрядов, которые потом примут участие в крестовом походе. Но думается, что на всей территории между Монпелье и Пиренеями до Коменжа на юг и Ажана на север Церковь располагала отдельными пассивными приверженцами, склонными, скорее, к солидарности с согражданами-еретиками, чем к исполнению церковного долга, по крайней мере, когда этот долг требовал преследовать и выгонять еретиков. К тому же и еретики были достаточно сильны, чтобы за себя постоять. А граф, даже если бы и захотел, не смог бы развязать гражданскую войну, так как не обладал достаточными полномочиями.

Несмотря на воинственность своих святых и фанатизм некоторых лидеров, несмотря на усилия по убеждению и устрашению, предпринятые папой, и на сохранившуюся административную и финансовую мощь, Церковь чувствовала себя бессильной остановить прогресс новой религии, которая парализовала все попытки сопротивления со стороны оставшегося в католической вере населения. Папа и легаты не видели более другой опоры в борьбе, кроме вооруженной силы. Именно в этот момент убийство Пьера де Кастельно послужило сигналом к бою.

Церковь целиком положилась на силу меча.

В июне 1209 года Раймон VI был высечен в Сен-Жиле, после чего состоялось его торжественное примирение с Церковью. Армия воинствующих пилигримов, собранная по призыву папы, закончила подготовку к походу и собралась в Лионе. Выступление было назначено на Иванов день (24 июня). Потеряв все надежды избежать войны, граф разыграл последнюю карту: он принял крест.

Война, фактически объявленная на другой день после смерти Пьера де Кастельно, вошла в активную фазу: армия крестоносцев готова к бою и не желает больше мешкать с выступлением. Командиры не могут терять времени, ибо срок службы крестоносца – сорок дней (карантен).

Зимой 1208-1209 годов противники крестоносцев, казалось, еще не верили в реальность войны. Они не только не организовали систему обороны, но и не ладили друг с другом, не договорились о тактике поведения и все надеялись обезоружить папу и его представителей обещаниями покориться. Согласно «Песне об альбигойском крестовом походе»[48], граф Тулузский безуспешно умолял своего племянника, виконта Безье, «не идти на него войной, не затевать ссоры, а объединиться для защиты», на что виконт ответил: «Не говорю да, но говорю нет». Бароны расстались в дурном расположении духа, в чем нет ничего удивительного, если учесть, что дома Тулузы и Безье ссорились и соперничали на протяжении многих поколений.

Историки, не упускающие случая оплакать этот несостоявшийся союз правителей края, забывают, насколько двусмысленным и сложным было положение обоих вельмож. В июне 1209 года они не могли предвидеть, какой оборот примут события. Их атаковали не внешние враги, но солдаты Господа. Войну им объявили лидеры их же собственной Церкви. Их противники имели многочисленных и сильных союзников на их же собственных территориях. Их прямые и непрямые сюзерены, западные короли, занимали позицию загадочного нейтралитета, не задерживая крестовый поход, но и не выступая против.

Надо полагать, поведение баронов было продиктовано простой осторожностью: сидеть тихо, пересидеть непогоду и выбраться с наименьшими потерями. Граф Тулузский, лучше всех понимавший опасность открытой войны с Церковью, перешел в лагерь врага и таким образом поставил свои домены – известный очаг ереси – под защиту закона о неприкосновенности имущества крестоносца. Наиболее могущественные из его вассалов не собирались, однако, заходить так далеко и готовились к сопротивлению. Но готовились плохо, и не потому, что не хватало смелости или средств. Объявленная «война с ересью» представлялась им чем-то неясным, неопределенным, и нельзя было ожидать полной лояльности от вассалов, всегда готовых к неповиновению и мятежу.

Таким образом армия крестоносцев вступила в страну, которая не хотела воевать, к войне была не готова и до последней минуты надеялась ее избежать, стараясь не давать противнику поводов к военным действиям.

Крестоносцы были полны решимости драться.

Как же воевали в ту эпоху, когда не знали ни бомб, ни пушек, ни воинской повинности?

Прежде чем начать описание той войны, нужно постараться представить, какие опасности таила она в себе для армии, народа, экономики и всего жизненного уклада любой страны.

Наши предки не располагали техническими средствами массового уничтожения. Но это вовсе не означает, что война в ту эпоху была менее жестокой, чем сегодня, а воины не имели средств, чтобы терроризировать противника.

Действительно, сражения врукопашную уносили не столько жизней, сколько в наши дни, даже если принимать в расчет меньшую численность населения в те времена. Армия в двадцать тысяч человек считалась очень большой. В первый альбигойский крестовый поход отправилась примерно такая армия. Неточности в свидетельствах историков проистекают оттого, что они оценивают численность армии по числу рыцарей. Каждый же рыцарь представлял собой весьма растяжимую боевую единицу, поскольку мог иметь при себе от 4 до 30 человек. При нем состоял экипаж из конных и пеших воинов, частью из его родственников и друзей, и уж во всех случаях – из испытанных вассалов. Будь то оруженосцы или сержанты – эти люди участвовали в бою вместе с рыцарем, и если понятие о воинской дисциплине было в те времена слабовато, то понятие о боевом товариществе между рыцарем и его компаньонами, особенно на севере Франции, имело почти мистическое значение. И часто бойцы, которым цель сражения была абсолютно безразлична, показывали чудеса храбрости, чтобы поддержать репутацию своего сеньора. Рыцари представляли собой воинскую элиту, и мощь армии определялась не столько численностью, сколько качеством этой элиты.

Средневековая война – война подчеркнуто аристократическая: боевой единицей считается рыцарь, персонаж, призванный себя не щадить, но и менее других подверженный опасности. Он хорошо защищен доспехами, и стрелы, удары копий и мечей могут градом сыпаться на него, не причиняя особого вреда. Поэт-хронист Амбруаз (Амвросий) описывает, как однажды король Ричард вернулся с поля битвы, настолько утыканный стрелами, что был похож на ежа. Однако при всей легкости этих стрел каждая могла убить человека, не защищенного кольчугой. А кольчуга была дорогой и довольно редкой вещью, предназначенной для элиты. Кольчуга рыцаря покрывала все тело, кольчуга оруженосца была до колен, простой сержант носил тунику из кожаных пластинок, очень плотную, но не защищавшую от ударов меча. Пешие воины имели право только на длинный полутораметровый щит – защитное снаряжение пехотинца было самым примитивным. Вся тяжесть битвы падала, таким образом, не на самых защищенных рыцарей и их конных компаньонов, а на безымянных воинов, сержантов и пехотинцев, чьи трупы устилали поля сражений и окрестности осажденных городов.

• Предыдущая
• 25/100
• Следующая