Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Ольденбург Зоя - Страница 86

• Предыдущая
• 86/100
• Следующая

Кроме Раймона де Сен-Мартена, епископа Бертрана и Раймона Эгюйера, другие катарские лидеры не находились в Монсегюре во время осады. Большинства уже не было в живых, остальные продолжали свое апостольство втайне, день ото дня подвергая себя все большей опасности. Монсегюр не стал ни последним оплотом, ни последней надеждой для Церкви катаров. Он служил живым символом надежды для массы верующих.

Совершенные обоего пола, укрывшиеся в Монсегюре, были в большинстве либо люди пожилые, либо мистики, целиком поглощенные изучением и толкованием Писания, либо неофиты, проходящие здесь период испытания. Для катаров Монсегюр являлся одной из последних обителей и семинарий.

В разгар осады, летом 1243 года, все они жили на тесном пятачке над скалистым склоном горы между высокой стеной замка и временными укреплениями, растянувшимися вдоль наклонной террасы, окружавшей крепость. Длинное каменное здание охватывал пояс деревянных хижин шириной местами в несколько десятков метров, открытый всем ветрам и в буквальном смысле не имеющий другой защиты, кроме высоты и крутизны скалы. Такое поселение, попади оно в радиус обстрела катапульты, можно снести за несколько часов.

Выражение infra castrum (под замком)[175], которое встречается в свидетельских показаниях Беранже де Лавеланета и Р. де Перелла, наводит на мысль о существовании подземных обиталищ, куда можно было попасть только изнутри замка. И в самом деле, почему Гийаберт де Кастр хотел получить у Раймона де Перелла разрешение жить под замком, а не в замке, и каким образом шевалье Р. де Конгост во время осады мог находиться под замком в течение трех месяцев? Хотя нынешнее состояние развалин не обнаруживает никаких следов входа в подземелье, обилие пещер и рытвин в окрестностях вполне позволяет допустить гипотезу о наличии большого подземного грота, расположенного точно под замком, вход в который под конец осады замуровали изнутри. Однако предположить существование настоящего подземного замка с коридорами, лестницами, залами для тренировок, дортуарами, комнатами и похоронными пещерками (как это делает Н. Пейрат) было бы лишенной основания дерзостью. Если бы это было правдой, об этом знали бы многие, но никто из современников об этом не упоминает.

Возможно, выражение «жить под замком» объясняется попросту тем, что крошечные хижины, прилепившиеся на крутом склоне к высоким – от пятнадцати до двадцати метров – стенам замка, создавали иллюзию, что они находятся под ним, а не рядом с ним. Нет, катарские отшельники селились на вольном воздухе, во времянках, по тесноте и неудобству очень напоминающих лачуги нашей бедноты, но никак не в неприступных подземных лабиринтах. До осады некоторые из них жили на той же горе, на лесистом восточном склоне, и переселились к замку, увидев приближение неприятельской армии. Считалось, что у каждого совершенного был свой «дом», и туда приходили верующие, люди гарнизона, жены шателенов поклониться совершенным и преломить с ними благословенный хлеб, туда же приносили умирающих, чтобы совершить обряд consolamentum. Дома епископов и диаконов, в отличие от жилищ остальных совершенных, находились за внешним каменным укреплением. Хижины за пределами этого укрепления были обитаемы вплоть до последних месяцев осады. Пропасть, простиравшаяся за ними, защищала их лучше всякого земляного вала.

Совершенные жили обычно по двое (принимая во внимание нехватку места), хотя есть упоминания и о нескольких обитателях одной хижины. Предполагалось, что мужчины жили отдельно от женщин. У большинства совершенных были родственники или близкие друзья среди гарнизона. Во время осады Монсегюр жил жизнью общины, в которой делят на всех и хорошее, и плохое.

Трудно представить себе, что такое жизнь более сотни человек, из которых добрая половина – кандидаты на костер. Даже в примитивной Церкви мученики составляли почетное исключение, им поклонялись, как героям. Для совершенных это мученичество было само собой разумеющейся обязанностью. Если они и не были уверены в исходе осады – а они, конечно, надеялись до последнего, – то глядя сверху на прибывающих, копошащихся в ущелье солдат, они, должно быть, заранее приготовились к смерти. Ничто не свидетельствовало о том, что они не знали боли и страха. Ясно одно: они остались наверху, предпочтя встречу с опасностью плечом к плечу, свободно исповедуя свою веру, сомнительному риску одинокой, унизительной жизни в подполье, с тем же костром в конце пути.

Защитники Монсегюра долго надеялись вывести противника из терпения: приближалась зима, а в горах уже в октябре наступает сезон непогоды. Но как раз в октябре осаждавшим удалось добиться успеха, и шансы осажденных начали убывать. Юг дез Арсис нанял отряд рутьеров-басков, которые в горах были как дома и не страшились подходов к Монсегюру. Баски вскарабкались вверх по горе и добрались до узкой платформы на восточном склоне, метрах в восьмидесяти ниже замка.

Стычки между басками и гарнизоном, несомненно, возникали, так как были смертельно ранены сержант Гиро Кларет и шевалье Альзе де Массабрак. Баски держались твердо, и осажденные видели, что они отвоевали позиции, добравшись почти до высоты замка, и взяли под контроль большую часть горы и единственный удобный путь сообщения с долиной. Оставались еще пути, которыми осажденные пользовались неоднократно: тропинки на лесистом, изрезанном ущельями склоне, практически недоступном для наблюдения.

В ноябре к осаждавшей армии, приободрившейся после успеха басков, явилось подкрепление. Его привел епископ Альби, Дюран, весьма энергичный прелат, который умел поднять боевой дух солдат и беседой, и личным примером. Но, кроме всего прочего, он был способным инженером, специалистом по военным машинам. Он заставил солдат затащить до самой занятой басками платформы доски и брус, а камнетесы принялись за работу, заготавливая каменные ядра. Как только смонтировали катапульту, французы получили возможность обстреливать деревянный барбакан[176], который, выдвигаясь над пропастью, защищал подходы к замку.

Положение осажденных пока еще не было отчаянным: хотя неприятелю и удалось поднять наверх людей и боеприпасы, его позиция была все же очень стесненной и опасной и не давала свободы маневра. Осажденные постоянно контролировали вершину горы и не теряли связи с долиной. Уразумев, что епископ Альби сконструировал катапульту, чтобы обстреливать Монсегюр, сторонники катаров – кто? вопрос спорный до сих пор – вызвали в цитадель инженера Бертрана де Баккалариа из Капденака. Преодолев блокпосты, он поднялся в замок и тоже соорудил катапульту, водрузив ее на барбакан. Теперь обе стороны могли обмениваться залпами, и позиции сравнялись. Однако у осажденных было одно серьезное преимущество: они могли укрыться в замке, в то время как французы на склоне возле своей катапульты страдали от холода, ветра и снега. Надо отдать должное мужеству епископа Дюрана, руководившего артиллерией, который умудрялся удерживать позицию и заставлять людей выстаивать под порывами ледяного ветра и снега. Приближался конец декабря, а обе стороны не сдвинулись с октябрьских позиций и обе катапульты продолжали с большей или меньшей частотой обмениваться залпами.

Преимущество крестоносцев состояло в том, что они постоянно получали свежее подкрепление. Монсегюр, напротив, потерял многих бойцов, а подкрепление было скудным – два-три солдата время от времени. Люди устали от многомесячной осады. Какими бы преимуществами они ни обладали, их было всего несколько сотен против шестидесяти тысяч. Никто не мог ни сменить их, ни дать передышки. Они были блокированы на смехотворно тесной территории с большим количеством женщин, стариков и прочего небоеспособного люда. В таких условиях, даже в компании самых святых людей, жизнь может стать невыносимой.

Но мужества этим солдатам было не занимать, они могли держаться еще очень долго. Однако усталость брала свое. В эти зимние месяцы Пьер-Роже де Мирпуа много раз посылал гонцов вниз узнать, «хороши ли дела у графа Тулузского»[177]. Ответ, присылавшийся, разумеется, не самим графом, а тем, кто поддерживал с ним связь, всегда был утвердительным. Гарнизон держался. Означали ли графские «дела» готовящуюся попытку восстания, которое позволило бы Раймону VII прислать армию для освобождения Монсегюра? Он все время просил осажденных продержаться еще, хотя его официальное положение преследователя еретиков не позволяло ему связываться с крепостью напрямую.

• Предыдущая
• 86/100
• Следующая