Смерть героя - Олдингтон Ричард - Страница 115

• Предыдущая
• 115/139
• Следующая

— О господи! Успел он что-нибудь сказать?

— Да, он был в памяти и совсем спокоен. Сказал мне, как отвести назад роту. Кланялся Эвансу, тебе и старшине. Велел мне взять у него из кармана два письма и отослать жене и матери. Искалечило его страшно, правую руку всю искромсало, правую ногу тоже, ребра перебиты, щека разорвана. И он взял с меня слово, что я упрошу Эванса написать его родным, будто пуля попала в сердце и он умер сразу, ни минуты не мучился.

— Черт возьми! Хороший был парень. Один из лучших наших офицеров.

Защитный занавес у входа приподнялся, и в погреб, стаскивая с лица противогаз, ввалился денщик Эванса.

— Уинтерборну срочно явиться в полной боевой готовности.

Уинтерборн поспешно обулся, навьючил снаряжение, рывком надел противогаз и под нескончаемым ливнем химических снарядов рысцой пустился к офицерскому погребу. С удивлением, с тревогой и стыдом он заметил, что весь невольно съеживается, когда поблизости падает снаряд, и ему теперь стоит большого труда не пригнуться, не припасть к земле. В ярости он честил себя трусом, негодяем, тряпкой, всеми бранными словами, какие только приходили на ум. И все-таки его тело невольно съеживалось. То была крайняя степень вызванного войной напряжения, когда вражеский аэроплан — и тот наводит ужас.

Эванс что-то старательно писал. Просторный погреб казался как никогда пустым и мрачным, единственный обитатель терялся в нем — ведь меньше двух недель назад их здесь было шестеро.

— Вы знаете, что мистер Томпсон убит?

— Да, сэр. Хендерсон мне сказал.

— Нечего делать вид, что у нас тут рота, когда я остался один, и у меня сорока человек не наберется, годных к работе, — с горечью сказал Эванс. — Вот получил бумажку из штаба дивизии — жалуются, что у нас сейчас дело идет много хуже, чем месяц назад. Как будто они не знают, что были бои, что мы вымотались и потеряли две трети людей.

Потом он молча перечитал донесение, сложил его и протянул Уинтерборну.

— Отнесите это в штаб батальона. Я сделал пометку «весьма срочно». Если полковник спит, добейтесь, чтоб его разбудили. Если он начнет вас расспрашивать, объясните, в каком мы положении. Я его уже три недели не видел: И скажите, что не уйдете, пока вам не дадут ответа.

— Слушаю, сэр.

— И вот что, Уинтерборн…

— Да, сэр?

— Тут пришла еще одна бумажка, требуют, чтобы каждая рота послала двух желающих в офицерскую школу. Пойдет Хендерсон, он мал, да удал. А еще вызвались этот неряха помощник повара и санитар. Оба остолопы. Я не стану их рекомендовать. Но я хотел бы, чтобы пошли вы. Пойдете?

Уинтерборн колебался. Ему совсем не хотелось отвечать за людей, и он считал, что его долг — оставаться рядовым, на передовых позициях, исполнять самую черную, самую тяжелую работу, разделить участь простых, обыкновенных солдат. Однако согласился же он стать вестовым. Да и трудно было не поддаться искушению. Согласиться — значит на несколько месяцев вернуться в Англию, снова увидеть Фанни и Элизабет, это означало передышку. Но — странное дело — ему не хотелось расставаться с Эвансом; он вдруг понял: все, что он делал в последние месяцы, он делал главным образом потому, что привязался к этому человеку, заурядному и невежественному, человеку того сорта, который он всегда глубоко презирал, — к великовозрастному школьнику.

— Ну, какие у вас там сомнения?

— Право, не знаю, сэр, как вы без меня обойдетесь, — сам себе удивляясь, ответил Уинтерборн.

Эванс даже выругался от неожиданности.

— И потом, — прибавил он, — если дальше так пойдет, я не долго протяну. Что ж, записать вас?

— Да, сэр.

После он пожалел об этом «да».

Написанное резко и без обиняков донесение Эванса круто изменило их жизнь. Их перевели на место другой саперной роты, на сравнительно тихий участок фронта. Эванс построил своих сорок саперов как один взвод, и по дороге им встретились один за другим четыре взвода сменившей их роты. На ходу солдаты перекидывались ехидными шуточками.

На новом месте оказалось не в пример лучше прежнего. У них появился капитан, формально принявший командование, и два младших офицера. Но рядовыми роту не пополнили. Как видно, их неоткуда было взять. Саперы поселились в блиндажах и землянках линии резерва. Уинтерборн, Хендерсон и еще двое вестовых разместились в землянке с двухфутовым перекрытием в нескольких шагах от офицерского блиндажа. Уинтерборна теперь по всем правилам назначили вестовым роты. Он попеременно проводил две недели на передовой и две — при штабе батальона. Жизнь в штабе казалась ему чуть ли не раем: парусиновая койка, снаряды почти не долетают, и кормят неплохо, и отдохнуть можно. Он не знал, что его просьбе о производстве в офицеры сразу был дан ход, и теперь о нем заботились.

Спустя два дня после того, как они перешли на новые квартиры, к вестовым заглянул встревоженный денщик Эванса:

— Уинтерборн!

— Да?

— Иди скорей! Мистер Эванс заболел.

— Заболел?!

Когда Уинтерборн подбежал к Эвансу, тот стоял, прислонясь к стенке окопа. Он был мертвенно бледен.

— Что с вами, сэр?

— Газ. Наглотался этой мерзости. Не могу больше. Иду на перевязочный пункт.

— Я достану носилки, сэр?

— Нет, к чертям, так дойду. Ноги еще держат. Берите мой ранец и пойдем.

Через каждые несколько шагов Эванс вынужден был останавливаться и прислоняться к стенке окопа. Его мучительно тошнило, но рвоты не было. Уинтерборн хотел взять его под руку, но Эванс только отмахнулся. В конце хода сообщения лежали на носилках два страшно изуродованных трупа. Оба молча прошли мимо, но Эванс подумал: «Все-таки газ лучше», а в мозгу Уинтерборна мелькнуло: «Скоро ли и меня вот так положат?»

Наконец, поддерживая Эванса, он довел его до перевязочного пункта. У входа они пожали друг другу руки.

— Вас произведут в офицеры, Уинтерборн.

— Спасибо, сэр. Как вы себя чувствуете? Может быть, мне остаться с вами?

— Не надо. Вернитесь и доложите, что оставили меня здесь.

— Слушаю, сэр.

Они еще раз пожали друг другу руки.

— Ну, до свиданья, дружище, всего вам наилучшего.

— До свиданья, сэр, до свиданья.

• Предыдущая
• 115/139
• Следующая